С утра во мне что-то зашевелилось. Гаденько так зашевелилось. Нет, ни зародыш пришельца, ни червь в прямой кишке, и ни что ещё, если бы я был, к примеру, женщиной. Совесть во мне с утра зашевелилась. Стыдно мне вдруг стало. Неожиданно для самого себя. Нехорошее это чувство, когда внутри тебя тебе же что-то начинает шептать, что жизнь твоя проходит как-то неинтересно, бездарно, впустую. И чувство-то это какое-то эгоистичное. Ну, скажем, за народы там Африки, за голодающих детей, бездомных животных, - это ещё как-то можно было бы оправдать в чисто этическом смысле. Но когда о себе же родненьком душа начинает болеть - это пик эгоцентризма. Я дерьмо и жизнь моя говно - ой как стыдно!!!
Позавтракал, после умылся, вернулся в комнату и увалился в диван перед включённым телевизором. Внутри, конечно, слегка поутихло, но всё равно что-то скребётся. Что делать? Что делать? Может, пойди пройтись по улице, развеяться. А поможет?
Достал лист бумаги, ручку и начал писать. Прямо здесь, на диване, под голос диктора круглосуточного информационного канала. Что-то стало изливаться, пошло наружу, прямо на лист бумаги. И в груди стало понемногу ослабевать чувство тревоги, неуверенности, никчёмности. Листа не хватило. Сходил в соседнюю комнату, притащил ещё сколько-то обороток. Писал около часа. Вокруг как-будто всё растворилось, исчезло, стало невидимым и неслышимым.
Долго не мог остановиться. Сбегал в магазин канцелярских принадлежностей, закупил писчей бумаги и писал до самого вечера.
Очень устал, но с удовольствием ощутил, что странное и совершенно чуждое чувство отступило. Пропало. Или затаилось. Нужно ждать до утра. Только так можно проверить.
На следующее утро признаки личной совести и собственной значимости в этой жизни повторились. Диагноз подтверждался. Но и испробованный накануне препарат имелся в необходимом количестве. Решил не затягивать и не ждать ухудшения состояния. Принялся строчить на приготовленной бумаге. И всё повторилось снова, как и в прошлый день.
Через неделю, когда рядом с моим диваном выросла внушительных размеров кипа исписанной бумаги, я понял, что это не просто такой сдвиг, или диагноз, который без труда смог бы засвидетельствовать любой мало мальски сведущий психиатр. То, что со мной происходило, могло назваться всего лишь одним глаголом - зацепило. Зацепило конкретно и уже никак не отпускало. А только тянуло и тянуло куда-то, куда я даже сам не мог толком объяснить. Куда-то! А я решил не сопротивляться. И только глушил с остервенением и напором мифического героя Великой Отечественной войны Александра Матросова свой внутренний зуд, скребущуюся совесть, писклявый голосок, требующий от меня, чтобы я хоть что-то сделал, чем-то отметился, как-то наследил.
Неприятно мне это, противно. И глушить в себе эти лжедобрые порывы возможно лишь марая бумагу. В чём тут смысл и тайная связь - мне не понятно. Или я просто не хотел этого понять. До меня дошло лишь одно - зацепило!
