***
"Больничное эссе"
…Третьи сутки мы отрезаны от мира. За высокими, пыльными окнами - до боли постоянный и шумный городской пейзаж, передвижения наши ограничены трамвайным коридором хирургического отделения. Пахнет хлоркой, лекарствами и скукой. У всех и каждого при себе смартфоны, но и они не спасают. Пациенты и родственники развлекаются доставкой еды и поездками вниз на лифте до автомата с напитками. Мальчишка лет шести, с головой, обмотанной как кокон, заскорузлыми повязками, беспрестанно ходит туда-сюда по коридору, и разговаривает по телефону с родителями – он здесь один, и ему ещё хуже, чем прочим.
- А вы не можете посмотреть, почему у меня кнопочка не загорается?
- Вот, был нажат запрет.
- Спасибо… а как вас зовут?
- Ира, а тебя?
- Алёша. Меня обещали положить на четыре дня, а я тут уже шесть… У меня закончилась книжка, я там все задания сделал… а Мама пока не может приехать…
- Ясно, скучно тебе.
- Ага…
- В кухне, где холодильники стоят, есть какие-то журналы… пойдём посмотрим.
На подоконнике стоит вертикальный контейнер для документов, с гордым названием «Библиотека», прилепленным бог знает когда скотчем.
- Так… поглядим, - особой надежды на то, что здесь найдётся что-нибудь, интересное шестилетнему мальчишке, я не испытываю, но вдруг… В отдельных файлах сложены распечатанные выдержки из журналов и фрагменты книг, подобранные весьма странно, по нынешним временам: интервью с Софией Ротару, Екатериной Градовой, Владимиром Грамматиковым, отрывок из книги «Несвятые святые» (сверху крупно – «О том, как директор московской продуктовой базы не послушалась прозорливого старца отца Иоанна (Крестьянкина)», ещё какие-то «жития святых» и откровения известных деятелей и артистов о чуде воцерковления (ах да, мы же в клинике Святого Владимира, всё очевидно), и вдруг – настоящая находка! Детский журнал «Шишкин Лес», № 9 за 2021 год.
- Держи!
- Их точно можно брать?
- А зачем же они здесь стоят?
- Нуу…
- Бери-бери!
- Спасибо…
- Да не за что… кстати, зачем ты сказал моему сыну, что тебя зовут Олег?
- Я пошутил! – в глазах мальчишки зажигаются лукавые огни.
- Давай, беги, шутник!
Оставшись одна, машинально продолжаю перебирать содержимое скудных больничных запасов: пара открыток с религиозными сюжетами, и оторванный с угла «православный журнал для сомневающихся Фома». Вот это действительно интересно)). Посмотрим, чем здесь потчуют сомневающихся… Батюшки! На семидесятой странице большая статья, посвящённая стихотворению Гумилёва «Слово». Ну, разумеется, одно из самых «религиозных» его творений, так часто цитируемое, что уже набило оскомину. Великолепное и по форме, и по сути, это стихотворение, увидевшее свет уже после трагической гибели поэта, я лично всегда понимала по-своему. Вот эти восемь строк в конце:
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог;
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это – Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества.
И, как пчёлы в улье опустелом,
Дурно пахнут мёртвые слова.
Конечно, в статье приводится «общепринятое» мнение о том, что в современном мире слова утратили свою священную (сакральную) силу, и Гумилёв сопоставляет былое Божественное Слово с обыкновенными словами, которые оказываются «мёртвыми». Однако, это ли имел в виду поэт?
Если разбираться дословно, я вижу вот что: Слово, в библейском смысле, воплощает образ Бога, то есть Творца. Владеть, или точнее, пользоваться словом, на заре мироздания позволялось лишь избранным, и даже «патриарх седой, себе под руку покоривший и добро и зло, не решаясь обратиться к звуку, тростью на песке чертил число».
По замыслу поэта (не забываем, друзья, что разбираемое стихотворение Николая Гумилёва это не исторический документ, а творческий вымысел) слова использовали только в крайних случаях: «солнце останавливали словом, словом разрушали города». В обиходе же пользовались числами, бывшими «для низкой жизни… как домашний, подъярёмный скот».
Понятно, что это есть аллегория, но что она иллюстрирует? В сегодняшнем мире мы низвели ценность Слова, значение творчества. Мы убили Бога, если угодно, извратив сам смысл и идею сотворения и сбережения плодов его. Что теперь для нас слово, которое есть и инструмент, и воплощение Творца? Мы не ценим силы слова, теперь в ходу сила денег. За слова нынче платят гроши, а осознание ценности Творца заменили поклонением культам, каждый из который рьяно претендует на право истинного знания, бодро сколачивая капитал на чувствах верующих. Опомнитесь, люди! Чтобы верить в добро и делать добро, не нужны храмы и обряды. Нужно просто сказать и сделать. Без посредников. И не тратить даром слова, и не слушать чужих и фальшивых речей. Они-то, как раз, и дурно пахнут. Потому что лживы, а значит – мертвы. Ложь вообще убивает. Убивает доверие, убивает чувства, убивает Любовь. Бог есть Слово, и Бог есть Любовь. Не убивайте в себе творца фальшивыми словами, сами творите добро! Маленькое, ежедневное добро. Возможно, в совокупности это сработает.
Вот так. Хотела написать «эссе добровольного затворника», а вышло вон что. Остапа понесло…
- Тук-тук! Я сестра милосердия из больничного храма. Сделайте пожертвование! Сегодня во втором корпусе батюшка будет причащать, и служить молебен за здравие. Придёте?
- Спасибо, это не для нас.
- Вот как… ну хорошо, храни вас Господь! А пожертвование?
- Разумеется, только не батюшке.
Милосердная сестра поджала губы и ушла вдаль по коридору, бормоча что-то не особенно лестное.
Достав из коробки несколько тюбиков слабительного, иду на «пост»:
- Возьмите, кому-нибудь из детей пригодится, нам папа привёз большую упаковку, мы особо не пользуемся… просрочится всё равно.
- Ой… они же дорогие ужасно…
- Это не страшно, возьмите – возьмите.
- Спасибо вам, конечно пригодится, - сдаётся медсестра, - Сами видели, у нас только обычные клизмы, таких лекарств не выделяют на отделение, родители сами покупают, кто может. А если из детдома лежат, или иногородние… так жалко бывает ребятишек послеоперационных… короче, точно не помешает! Спасибо!
Ну вот, и сделали пожертвование. Батюшка не понадобился.
…Вечереет. Последней за день больничной уборкой смываются краски и звуки, умолкает фальшивая болтовня, несущаяся из гаджетов, затихают безутешные - самые маленькие, пациенты, пострадавшие от перевязок и процедур; под нашим окном утихает даже беспокойный, временно развёрнутый штаб столичного строительства и ремонта, и оранжевые человечки, с высоты седьмого этажа похожие на работящих свинок из мультика про грозных птиц, гурьбой возвращаются в свои вагончики. Столица зажигает яркие рукотворные огни, трамваи вползают в депо. Ветер стих, птицы замолчали, длиннющая горизонтальная рука исполинского подъёмного крана достаёт до самой луны. Закончен ещё один день.
Другие статьи в литературном дневнике:
