Анатолий Евгеньевич Величковский.
«Я люблю, когда в окошке вьются…»
Я люблю, когда в окошке вьются
Хлопья снега, — чем они белей,
Больше чем и чем быстрей несутся,
На душе тем чище и светлей.
Что мне в них? Быть может, не из тучи.
Но из рая белый этот рой?
Нет, они на языке могучем
Русской крови говорят со мной.
Говорят на языке неслышном
С памятью особенной моей.
Снег идет, а грудь сильнее дышит.
Снег идет, а на душе теплей.
«Когда в окне расплюснулось лицо…»
Когда в окне расплюснулось лицо,
Я выбежал в испуге и печали.
Луна была окружена кольцом,
Во мраке мокрые кусты качались.
Залаяла собака. Как во сне,
Прохожий гнался за широкой шляпой,
И черный пес в полночной тишине
Вокруг меня ходил на мокрых лапах.
Обыкновенный пес, каких везде
Необычайно почему-то много…
Но этот был как месяц на воде,
Не отставал ни разу всю дорогу.
«Сквозь туманы осень поднимает…»
Сквозь туманы осень поднимает
Ледяные звезды в высоту.
Южный ветер ощупью считает
Золотые листья налету.
Вертит их, по тротуарам гонит,
Разбросал на влажных мостовых…
Разве было столько же зеленых,
Сколько под ногами золотых?
— «Ну, конечно, столько!» — отвечает
Спутник мой, упрямый счетовод,
И сухие листья поднимая,
С шелестом по мостовой метет.
«Внизу по улице автобус…»
Внизу по улице автобус
Проходит, и всегда дрожит
На длинной этажерке глобус,
В стакане ложечка звенит.
Дрожит не только этажерка,
Но весь семиэтажный дом.
И вот выходит на поверку:
Не крепок мир, где мы живем.
Когда-нибудь пройдет автобус,
И этажерка упадет,
На части разлетится глобус,
И только ложечка спасет
Свой голос в мировых просторах,
И этим слабым голоском
Прославит нас в надзвездных хорах
И в бесконечности потом.
И соберутся на поверку,
Под звон ее среди планет,
Автобус, глобус, этажерка
На героический совет.
«Дрова рубили на просеке…»
Дрова рубили на просеке
Два дровосека, третий — я.
И, правда, в каждом человеке
Живет забытая змея.
Три топора вонзив в колоду,
И я, и спутники мои
Увидели, как на свободу
Три медных выползли змеи.
И мы смотрели, рты разинув,
Как извиваясь поползли
Они по бурьянам в малину
И там убежище нашли.
Все было прежним, только горло
Пересыхало от жары, —
Мы рукавами лбы утерли
И взялись вновь за топоры.
«Мчится время… В лавках и аптеках…»
Мчится время… В лавках и аптеках
Говорят приятные слова.
Но нужна, быть может, человеку
Только под глазами синева,
Только бесконечное деленье
На того, кто прав или неправ.
А когда от мелких увлечений
Оттолкнет тебя другая явь —
Будет мир, почти как у слепого,
В твой особенный преображен.
Ведь недаром музыкой и словом
Человек еще вооружен.
«Когда забыв обычные дела…»
Когда забыв обычные дела,
Необычайным пробую заняться,
Обычное выходит из угла
И начинает с необычным драться.
Оно во всем, оно везде кругом:
То жарит перья, то котлеты рубит,
То над моим склоняется столом,
Вздыхать, и кашлять, и сморкаться любит.
Оно забилось в лампу, в кошелек,
В напильник, в книжку, отразилось в крапе,
Вошло в машинку музыки, в замок,
Летит ключом, сковородой из шляпы,
Гремит, звенит, грохочет, мирно спит,
Через окно летит фабричным дымом,
В затылок дышит, за спиной стоит —
С лицом, похожим на коровье вымя.
Ты окружен, ты чувствуешь душой,
Что отдаешь позицию без боя
И тянется повсюду за тобой —
Во всех вещах — вмешательство чужое!
И так тебя преследует оно,
Так дразнит и терзает видом бренным,
Что делается (и сказать смешно)
Само собою необыкновенным.
«Чтобы звали и рыдали…»
«Мне лиру ангел подает.» В. Ходасевич
Чтобы звали и рыдали,
Пели из последних сил —
Струны сделаны из стали
Или из бычачьих жил.
Крепкими должны быть струны,
Крепким должен быть и тот —
Тот, кому сквозь век чугунный
Лиру ангел подает.
Другие статьи в литературном дневнике:
