Проблема не в том, что у нас всех тексты бывают и удачные, и так себе. Любой прозаик и драматург сводится к одному-восьми своим вещам, а остальное у него – подготовка или самоповтор. Можно только утешаться, что не все положенные восемь макс. Штук мы все выписали. Проблема в другом. – куда ж нам плыть? Один мой друг как-то заметил (ну, поэты меня прибьют, но я цитирую), что, мол, теперь поэзия, по сути, осталась лишь как форма организации слова в виде верлибра (где ритм преобладает заметно над смыслом и чувством), а собственно функции лирики (психологическая кардиограмма современного человека) перешли к прозе. Ну, а парапроза (соврменная коммерческая беллетристика) эксплуатирует фишечки классической прозы, ваяя сюжеты, «карахтеры», «исследуя конфликты и жись» и т. п., - естественно, на уровне игры в эти фишечки, поскольку в беллетристике нет стихии живого слова. Оно там мертво, не подогрето сердцем создателя, да и его талантом, истощающемся в подневолье машинального лабанья для отсталого, окостенелого, осоловелого читательского полусознания (таковым оно представляется издателю-счетоводу).
Во время постмодерна можно было играть не только ритмами в стихах и фишками в парапрозе, но и смыслами в серьезной прозе, - но время постмодерна, имхо, очевидно истощилось, потому что сам постмодерн – результат некоего равновесия сил и относительно благополучного существования в развтиых странах, когда да, можно было играть в смыслы. (У нас постмодерн стал результатом разложения любых форм прежней жизни, он не результат умного спокойного процветания, а форма декаданса без будущего). Но мы уже видим, что игра в смыслы не катит, не проходит в мире, потерявшем устойчивость, в мире, где «всё» всё равно оказалось всерьез. Это сказывается на конкретных современных крупных авторах. Сквозь игру у Сорокина проскальзывает, что бы он сам ни декларировал, мощный, неоспоримый реал (разрушая постулат создателя об его игре в «симулякры», слова и чуть ли не в буквицы), - и ЭТИМ он держится и останется. Сквозь ехидный «гон» Маруси Климовой прорываются острова подлинного психологизма, и хотя ей хорошо в этом гоне, как на натертом паркете, но ей УЖЕ МАЛО этого скольженья в игре, потому что она ощущает игру не как смысл или суть жизни, а как лишь некоторые варианты сосуществования-соприкосновения смыслов. Заметьте, у нее двойственность эта не только в прозе, но и в самопозиционировании. Как царица питерского декаданса она вся в постмодерне (и точная смысловая рифма: наш постмодерн – это декаданс, разложение без созидания), и это игра, как и ее парижская слава «внучки Ленина». Но у нее уже почти бунтарское недовольство «игрой» самой по себе, - и она, мне кажется, движется в направлении «вне игры», к жизни. Неслучайно ее четкое дистанцирование от Сорокина: ее персонажи – не слова, а живые люди, вернее. эманации живых, реальных людей.
А культура «па- и подонков», - она ведь только кажется по форме постмодернистской игрой, а смысл ее в воссоздании подлинного языка и смыслов жизни. – пусть ограниченно подросткового размера. Но четко установка на верность, подлинность, узнаваемость, точное соответствие реалу.
«Литературщина» становится чуть ли не самым ругательным словом и для реда гламурного журнала, и для серьезного критика.
Понимаете, Яш, к чему я всю эту фигню настучал? Я вот тоже бьюсь-луплюсь в ворота подлинности, но, кажется, только мозги по щечкам растеклись…
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
