Владимир и его Вера.

В автобиографическом романе <<Другие берега>> Набоков рассекретил источник
<<интеллектуального высокомерия>>, которое стало определяющей чертой его
творчества: <<Был я трудный, своенравный, до прекрасной крайности
избалованный ребенок". Он родился VIP-персоной. Набоковы принадлежали к
<<старому, сказочно богатому аристократическому роду>>...

Дед писателя служил министром юстиции при Александре II и III, отец был
известным юристом , входил в состав первой Думы. В семье сохранилась легенда
о дуэли отца. Якобы он стрелялся с неким господином, посмевшим утверждать,
что Владимир Дмитриевич женился на Елене Рукавишниковой (матери Набокова)
из-за денег. Рукавишниковы были миллионерами.

Супруги Набоковы родили пятерых детей, Владимир был старшим и любимым.
Общению со сверстниками он предпочитал <<общество бабочек>>, интеллектуальный
досуг делил между шахматами и <<пожиранием книг>>. Читать и писать
по-английски научился раньше, чем по-русски. С детства проявлял
синестетические способности - воспринимал явления сразу несколькими органами
чувств (буквы у него имели вкус и цвет).

Семья жила в Петербурге на Большой Морской No. 47, В трехэтажном особняке
розового гранита. Дом обслуживали пятьдесят лакеев; красный отцовский
автомобиль отвозил Владимира в Тенишевское училище. Летние месяцы Набоковы
проводили в загородном имении Рождествено, где в обиходе были распоряжения
<<старшим и младшим садовникам>>.

Через пятьдесят лет советские литературоведы объяснят ненависть Набокова к
СССР обидой за потерянные миллионы. Ненависти не было, его нелюбовь имела
другой цвет и вкус: <<Мое давнишнее расхождение с советской диктатурой никак
не связано с имущественными вопросами Презираю россиянина-зубра ,
ненавидящего коммунистов потому, что они, мол, украли у него деньжата и
десятины. Моя тоска по родине лишь своеобразная гипертрофия тоски по
утраченному детству>>.

Эмиграция из советской России затянулась на полтора года. Наконец семья
Набоковых осела в русском Берлине. В начале 20-х гг. именно здесь находился
центр русской эмиграции - община насчитывала более полумиллиона человек и
вела <<не лишенную приятности жизнь в вещественной нищете и духовной неге>>.
За пятнадцать лет, прожитых в Германии, Владимир Набоков не прочел ни одной
немецкой газеты и не слишком тяготился незнанием немецкого языка . Его жизнь
состояла из эпизодических публикаций, литературных вечеров, подработки
статистом на съемочных площадках или учителем тенниса.

Известный в узких кругах поэт и ловелас, гуляя по улице, отгонял поклонниц
тростью. Весной 1923 года на благотворительном маскараде Владимиру передали
записку: незнакомка назначила ему тайное свидание - поздним вечером на
мосту. Он ждал ночную бабочку, а пришел серый волк. Стройный девичий силуэт
едва угадывался под темными одеждами, лицо скрывала шелковая волчья маска.

Девушка знала наизусть все стихи Набокова и безупречно выдержала интригу:
она так и не сняла маску на первом свидании. Трудно представить более точное
попадание в сердце нарцисса и мастера шахматных задач. Владимир
<<воспользовался совершенной свободой в этом мире теней, чтобы взять ее за
призрачные локти; но она выскользнула из узора>>.

Позднее он узнал ее имя - Вера Слоним. Она мечтала стать летчицей, стреляла
из автоматического ружья в тире, ходила на боксерские матчи и автогонки,
яростно спорила о политике и - представься случай - застрелила бы Троцкого.
О ней говорили:<<Каждый в русской среде понимал, кто и что имеется в виду,
когда произносится <<Верочка>>. За этим именем скрывался боксер, вступивший в
схватку и четко бьющий в цель>>.

В 1919 году женская половина семейства Слоним с сорока тремя чемоданами
бежала из революционного Петрограда. Отец Евсей Слоним, потомственный купец
из Могилева,торговец, лесопромышленник, юрист и издатель, был приговорен
большевиками к смертной казни и бежал раньше. Семья должна была
воссоединиться в Одессе, чтобы потом эмигрировать в Германию. Три сестры
Слоним с прислугой успели вскочить в последний товарный вагон состава,
идущего на юг - обратной дороги не было, за поездом уже разбирали шпалы.

На одной из станций в вагон ввалились петлюровцы (дело их рук - волна
еврейских погромов на юге России). Молодчики прицепились к еврейскому
пареньку. Семейство Слоним с ужасом ждало жестокой развязки. Не смолчала
только восемнадцатилетняя Вера. Замечание субтильной еврейской барышни
потрясло петлюровцев настолько, что они вызвались проводить семью Слоним до
места встречи с отцом, обеспечивая им охрану. Вера любила вспоминать эту
историю

Немногочисленные друзья, напротив, благоразумно обходили еврейскую тему
стороной, боясь непредсказуемой реакции Верочки. Она могла начать знакомство
с вызывающей фразы : <<А вы знаете, что я еврейка?>> - или наговорить
дерзостей, лишь заподозрив в собеседнике юдофоба. Ее болезненное восприятие
национального вопроса граничило с паранойей. Кто-то даже дерзнул сказать
Вере: <<Если бы ты не была еврейкой, то из тебя получилась бы отличная
фашистка>>.

Веру не боялся только Владимир. Их взгляды совпадали. Отец Набокова погиб от
руки черносотенца-антисемита, защищая от пули соратника П. Н. Милюкова.Через
восемь месяцев после знакомства Владимир писал Вере: <<Зачем тебе маска? Ты -
моя маска!>> Через два года они поженились. Таинство брака напоминало
секретную операцию. Свидетелями пригласили дальних родственников, чтобы не
разболтали. Никаких фотографий и торжеств. 15 апреля 1925 года молодые
заскочили на ужин в дом Веры и между первым и вторым блюдом сообщили: <<Да,
кстати, сегодня утром мы поженились>>.

Причин для скрытности было две. Набоков опасался <<травли>> знакомых, которые
наверняка осудили бы брак русского и еврейки. Действительно, поползли слухи,
что Верочка принудила Владимира идти в загс под пистолетом. Веру терзал
другой демон. В пору ухаживания Набоков вручил ей донжуанский список своих
возлюбленных, аккуратно напечатанный на бланке издательства Евсея Слонима.

Традиция составлять подобные списки пошла от А. С. Пушкина - они насчитывали
шестнадцать серьезных романов и восемнадцать мимолетных. В неполном списке
двадцатипятилетнего Набокова значилось двадцать восемь имен ... Невозможно
представить имя Веры рядом с порядковым номером - это удар наотмашь по ее
самолюбию. Она была согласна стать тенью мужа, но абсолютной, единственной и
всепоглощающей - остальных не существовало в природе.

Утро Набокова начиналось с фирменного коктейля жены: яйцо, какао,
апельсиновый сок, красное вино. Он сидел дома и творил: в часы вдохновения -
по 15-20 страниц в день, в иные - вымучивал тринадцать строчек за 17 часов.
Ни слова упрека - гений вне критики (в гениальности мужа Вера не сомневалась
никогда). Более того, позже она будет отрицать, что долгие годы содержала
семью, - чтобы не навредить репутации Набокова.

За пятнадцать лет брака Набоков создал девять романов, не считая сборников
стихов и рассказов. 9 мая 1934 года Вера родила сына . Владимир не замечал
беременности жены пять месяцев - он творил! Знакомые удивлялись, что в семье
Набоковых вообще могли родиться дети - настолько супруги были замкнуты друг
на друге и самодостаточны. Впечатление было верным лишь отчасти.

В разгар мирового экономического кризиса 30-х гг. в Германии к власти пришли
нацисты. На дверях офисов появились таблички <<Евреям вход запрещен!>> - Вера
уже не могла прокормить семью из трех человек. Центр русской эмиграции
переместился из Берлина в Париж - у Набокова не осталось читателей.

Когда гений донашивал последние брюки, друзья организовали для него
литературный тур по европейским странам, чтобы он мог хоть что-то заработать
и вывезти семью. В январе 1937 года Вера проводила Владимира на поезд. Они
не привыкли разлучаться - Набоков писал домой иногда по два письма в день.
Через месяц почта принесла анонимный конверт: в письме на четырех страницах
<<доброжелатель>> расписывал роман Владимира с некоей Ириной Гуаданини,
русской эмигранткой 32 лет, разведенной дрессировщицей пуделей.

Набоков писал жене: <<Я и не сомневался, что <<слухи>> доползут до Берлина.
Морды скользкие набить их распространителям! Мне, в конце концов, наплевать
на гадости, которые с удовольствием говорятся обо мне, и, думаю, тебе тоже
следует наплевать. Жизнь моя, любовь моя. Целую твои руки, твои милые губы,
твой голубой височек>>.

Вера не поверила мужу. Он действительно в ней нуждался (".. без того
воздуха, что исходит от тебя, я не могу ни думать, ни писать - ничего не
могу !>>), но почему-то звал ее с сыном не в Париж, где жила Гуаданини, а на
Ривьеру. Четыре месяца Вера переносила встречу и вдруг решительно заявила,
что она с сыном едет в Чехословакию, к матери Владимира: надо показать
бабушке внука - там и встретимся!

Безумная идея для нищих эмигрантов. Но, может быть, вдали от разлучницы и в
присутствии матери муж скорее вспомнит о семейных ценностях? Казалось, план
по возвращению блудного мужа в лоно семьи удался - встреча состоялась,
Владимир клялся в любви жене и сыну. В июле 1937 года Набоковы вернулись во
Францию и поселились в Каннах. Тут-то Вера и нашла письма мужа к Ирине,
датированные чешским периодом. Между супругами состоялся решительный
разговор - Вера поставила Владимира перед выбором: или семья, или любовница.

Неизвестно, что выбрал бы Набоков (ультиматумы убивают чувства), но
неожиданно в Канны примчалась Ирина Гуаданини . Без предупреждения, тайком,
она выследила Владимира с сыном, когда они нежились на пляже. Назначила ему
встречу. И Набоков испугался, увидев любовницу в преступной близости от
семьи. Эта встреча с Гуаданини была последней - по требованию Веры он
попросил Ирину вернуть его письма . Испытание чувств длилось восемь месяцев.
Через три года семья Набоковых эмигрировала в США с сотней долларов в
кармане.

В Америке их никто не ждал - кроме девочки-литагента, подарившей им пишущую
машинку, и нескольких знакомых, поделившихся обносками и временной крышей
над головой. Они приехали из нищеты в нищету. Но отныне Набоков будет
именовать себя <<американским писателем>>.

Путь к мировой славе займет долгие пятнадцать лет. В Америке Вера поседеет,
а Набоков прибавит в весе 35 килограммов (когда бросит курить). Вере тяжело
давалась роль профессорской жены, требовавшая публичных реверансов, Владимир
чувствовал себя на публике как рыба в воде, и его счастье искупало любые
трудности.

Со стороны могло показаться, что теперь семью содержал Набоков. Его хлеб -
преподавательская деятельность сначала в колледжах, потом в Стэнфордском
университете, Корнельском и, наконец, в Гарварде. Но лекции для Набокова
писала Вера. Она присутствовала на всех его занятиях, иногда читала за него
курс, если муж болел или капризничал.

Студенты побаивались сфинксообразной особы в черном платье и за глаза
называли Веру <<седой орлицей>> или <<злющей западной ведьмой>>.Соседи наблюдали
другую картину. Например, как во время переезда Вера тащила тяжелые
чемоданы, а муж нес маленькую настольную лампу и шахматы, как зимой <<миссис
Набоков>> чистит машину от снега, как в непогоду она несет мужу на работу
зонтик и галоши.

Осмелься кто-нибудь сказать, что Вера стала для Набокова мамкой и нянькой,
она бы пристрелила наглеца. В 1955 году она стала единственной в Итаке
53-летней домохозяйкой, получившей разрешение на ношение огнестрельного
оружия. Через девять лет, на презентации набоковского перевода <<Евгения
Онегина>>, в бисерной сумочке Веры будет лежать браунинг 38-го калибра - из
любви к оружию.

Однажды осенью 1948 года внимание соседей привлекло необычное зрелище: на
заднем дворе дома Набоковых по Сенека-стрит в Итаке разгорелся огромный
костер. Мужчина средних лет бросал в оцинкованную бочку для сжигания мусора
исписанные листы бумаги. Бледное пламя давилось <<маркими фиолетовыми
чернилами>>. Из дома вылетела Вера и, как бабочка на огонь, кинулась спасать
рукопись. Мужчина в гневе заорал на нее. Соседи расслышали только грозный
рык женщины : <<Пошел вон отсюда!>>

Вера спасала черновик <<Лолиты>>. Еще дважды Набоков попытается привести
приговор в исполнение, но каждый раз жена будет доказывать: пока она рядом ,
рукописи не горят. Кто кому командовал <<рядом!>> - большой вопрос.

Во всяком случае, Набоков не возражал, а иногда настаивал , чтобы Вера
всегда была рядом с ним даже на лекциях. От греха подальше. Грех случился в
женском колледже Уэллсли. <<Он любил не маленьких, а именно молоденьких
девочек>>, - вспоминала выпускница колледжа Кэтрин Риз Пиблз. Если у Лолиты и
был реальный прототип, то это, скорее всего, Кэтрин. Девушке нравился
русский профессор. И она с удовольствием стала его изучать, забираясь под
длинное профессорское пальто на ватине.

А после того, как Набоков однажды написал на школьной доске <<Я тебя люблю>> и
быстро стер, Кэтрин заинтересовалась русским языком. Сколько таких лолиток
было у Набокова, можно только догадываться : коллеги вспоминали, как
Владимир <<шнырял по кампусу с жадным ищущим взором антрополога>>.

<<Лолита>> родилась в сентябре 1955 года. Пять американских издательств
отказались публиковать эту <<омерзительную вещь>>, англичане решали судьбу
книги и автора на уровне парламента. На публикацию согласились только
французы. Вера отвезла рукопись лично, не доверяя почте.

Та самая Вера, которая десять лет назад запрещала своему 12-летнему сыну
читать <<Тома Сойера>>: <<Эта книга внушает ранний интерес к девочкам и учит
дурному!>>. После выхода в свет романа <<о порядочном джентльмене, который
испытывает безнравственные чувства к падчерице>>, доселе малоизвестному
писателю Набокову грозило изгнание из Америки, тюрьма в Англии и обвинения в
педофилии во Франции.

Автор отчета для американского издательства <<Даблдэй>> писал: <<То, что
страсть может стать такой отвратительной, свидетельствует об испорченности
автора - и он действительно крайне испорченный человек, - что вовсе не
лишает роман определенных достоинств>>. Через несколько месяцев <<Санди Таймс>>
опубликовала рейтинг лучших книг года - и <<Лолита>> вошла в первую тройку.

Через год <<непристойный роман" возглавил список мировых бестселлеров.
Издательства боролись за авторские права и <<перспективу угодить в тюрьму
из-за двенадцатилетней девочки>>

Ураган <<Лолита>> перенес Веру и Владимира в Европу Последним пристанищем для
<<эмигрантов, трижды гонимых историей>>, стала Швейцария. Вера и Владимир
поселились на последнем этаже отеля <<Монтрё-Палас>> в номере с видом на
Женевское озеро. Изолированность, возведенная в степень недосягаемости,
определила их образ жизни. Подруга семьи, княжна Зинаида Шаховская,
организовавшая литературное турне писателя по Европе в 30-х гг., на одном из
приемов была поражена: супруги Набоковы сделали вид, что ее не знают!

Однажды в лифте постоялица отеля поздоровалась с Верой и пожелала ей доброй
ночи. <<Миссис Набоков>> вернулась в свой номер возмущенная до крайности: <<Что
она о себе возомнила! Люди должны знать свое место!>> Тяжелее всех
приходилось издателям, юристам, журналистам, переводчикам, налоговикам. Вера
точно знала их место.

Австралийский профессор Эндрю Филд взялся писать биографию Набокова. Супруги
пригласили его к себе в Монтрё. Вскоре Филд прислал им первую рукопись.
Набоков назвал ее <<кретинской >>. Текст на 670 страницах был возвращен
профессору с правками и комментариями Веры на 181 страницу.

В последний год жизни Набоков постоянно болел - сдавали сердце и легкие .
Его тело умирало, а душа цеплялась за Веру. Ворчал: <<Я бы не возражал
полежать в больнице, если бы ты была рядом, положил бы тебя в нагрудный
карман и держал при себе>>.

2 июля 1976 года сердце Набокова остановилось. Вера и Дмитрий были рядом. На
траурной церемонии Вера не проронила ни слезинки. Но сын запомнил, как мать
вдруг сказала: <<Давай наймем самолет и разобьемся!>> Вера пережила мужа на 13
лет.

Сидя в инвалидном кресле после перелома шейки бедра, она продолжала
заниматься переводами романов Набокова, пока руки держали книгу. Незадолго
до смерти попросила друзей : <<Молитесь, чтобы я умерла мгновенно>>.

Она тихо умерла в 10 часов вечера 7 апреля 1991 года на руках у сына. В
некрологе <<Нью-Йорк Таймс>> написала : <<Вера Набокова , 89 лет, жена, муза,
агент>>. Прах Веры смешали с прахом мужа. Они не верили, что со смертью все
заканчивается..."

СТАТЬЯ ИЗ ИНТЕРНЕТА.