Леонид Филатов

Нэля Березная: литературный дневник

Не лети так, жизнь!



О, не лети так, жизнь, слегка замедли шаг.


Другие вон живут, неспешны и подробны.


А я живу – мосты, вокзалы, ипподромы


Промахивая так, что только свист в ушах.



О, не лети так, жизнь, уже мне много лет.


Позволь перекурить, хотя б вон с тем пьянчужкой,


Не мне, так хоть ему, бедняге, посочувствуй,


Ведь у него, поди, и курева-то нет.



О, не лети так, жизнь, мне важен и пустяк.


Вот город, вот театр. Дай прочитать афишу.


И пусть я никогда спектакля не увижу,


Зато я буду знать, что был такой спектакль.



О, не лети так, жизнь, я от ветров рябой.


Мне нужно этот мир как следует запомнить.


А если повезёт, то даже и заполнить


Хоть чьи-нибудь глаза хоть сколь-нибудь собой.



О, не лети так, жизнь, на миг хоть задержись.


Уж лучше ты меня калечь, пытай, и мучай.


Пусть будет всё – тюрьма, болезнь, несчастный случай.


Я всё перенесу, но не лети так, жизнь!
1986


* * *


Тот клятый год уж много длился лет.


Я иногда сползал с больничной койки –


сгребал свои обломки и осколки


и свой реконструировал скелет.



И крал себя у чутких медсестёр,


ноздрями чуя острый запах воли,


я убегал к двухлетней внучке Оле


туда, на жизнью пахнущий простор.



Мы с Олей отправлялись в детский парк,


садились на любимые качели,


глушили сок, мороженное ели,


глазели на гуляющих собак.



Аттракционов было пруд пруди,


но день сгорал и солнце остывало.


И Оля уставала, отставала


и тихо ныла: деда, погоди.



Оставив день воскресный позади,


я возвращался в стен больничных голость,


но и в палате слышал Олин голос:


дай руку, деда, деда, погоди…



И я годил, годил сколь было сил,


а на соседних койках не годили,


хирели, сохли, чахли, уходили,


никто их погодить не попросил.



Когда я чую жжение в груди,


то вижу, как с другого края поля


ко мне несётся маленькая Оля


с истошным криком: «дедааа! погодии…»



И я гожу, я всё ещё гожу


и, кажется, стерплю любую муку,


пока ещё ту крохотную руку


в измученной руке своей держу.


2001 (?)



* * *


Полоса препятствий


Не о том разговор, как ты жил до сих пор,
Как ты был на решения скор,
Как ты лазал на спор через дачный забор
И препятствий не видел в упор…


Да, ты весело жил, да, ты счастливо рос,
Сладко елось тебе и спалось,
Только жизнь чередует жару и мороз,
Только жизнь состоит из полос…


И однажды затихнут друзей голоса,
Сгинут компасы и полюса,
И свинцово проляжет у ног полоса,
Испытаний твоих полоса…


Для того-то она и нужна, старина,
Для того-то она и дана,
Чтоб ты знал, какова тебе в жизни цена
С этих пор и на все времена.


Ты ее одолей. Не тайком, не тишком,
Не в объезд — напрямик и пешком,
И не просто пешком, то бишь вялым шажком,
А ползком да еще с вещмешком!..


И однажды сквозь тучи блеснут небеса
И в лицо тебе брызнет роса —
Это значит, что пройдена та полоса,
Ненавистная та полоса…


А теперь отдыхай и валяйся в траве,
В безмятежное небо смотри…
Только этих полос у судьбы в рукаве
Не одна, и не две, и не три…



* * *
Дантес


Он был красив, как сто чертей,
Любил животных и детей,
Имел любовниц всех мастей
И был со всеми мил…
Да полно! Так ли уж права
Жестокая молва,
Швырнув в ответ ему слова:
«Он Пушкина убил!..»



Он навсегда покинул свет,
И табаком засыпал след
И даже плащ сменил на плед,
Чтоб мир о нём забыл.
Но где б он ни был тут и там –
При нём стихал ребячий гам,
и дети спрашивали мам:
«Он Пушкина убил?»



Как говорится, все течёт,
любая память есть почёт,
и потому на кой нам чёрт
Гадать, каким он был?.
Да нам плевать, каким он был,
Какую музыку любил,
Какого сорта кофий пил…
Он Пушкина убил!



* * *


Оранжевый кот


У окна стою я, как у холста,
ах какая за окном красота!
Будто кто-то перепутал цвета,
и Дзержинку, и Манеж.


Над Москвой встает зеленый восход,
по мосту идет оранжевый кот,
и лоточник у метро продает
апельсины цвета беж.


Вот троллейбуса мерцает окно,
пассажиры — как цветное кино.
Мне, товарищи, ужасно смешно
наблюдать в окошко мир.


Этот негр из далекой страны
так стесняется своей белизны,
и рубают рядом с ним пацаны
фиолетовый пломбир.


И качает головой постовой,
он сегодня огорошен Москвой,
ни черта он не поймет, сам не свой,
словно рыба на мели.


Я по улице бегу, хохочу,
мне любые чудеса по плечу,
фонари свисают — ешь не хочу,
как бананы в Сомали.


У окна стою я, как у холста,
ах какая за окном красота!
Будто кто-то перепутал цвета,
и Дзержинку, и Манеж.


Над Москвой встает зеленый восход,
по мосту идет оранжевый кот,
и лоточник у метро продает
апельсины цвета беж.
Апельсины цвета беж.
Апельсины цвета беж.



* * *


Слезы людские


— Вот вы говорите, что слезы людские — вода?
— Да.
— Все катаклизмы проходят для вас без следа?
— Да.
— Христос, Робеспьер, Че Гевара для вас — лабуда?
— Да.
— И вам все равно, что кого-то постигла беда?
— Да.
— И вам наплевать, если где-то горят города?
— Да.
— И боли Вьетнама не трогали вас никогда?
— Да.
— А совесть, скажите, тревожит ли вас иногда?
— Да…
— Но вам удается ее усмирить без труда?
— Да.
— А если разрушили созданный вами семейный очаг?
— Так…
— Жестоко расправились с членами вашей семьи?
— И?.
— И вам самому продырявили пулею грудь?
— Жуть!
— Неужто бы вы и тогда мне ответили «да»?
— Нет!
— А вы говорите, что слезы людские вода?
— Нет!
— Все катаклизмы проходят для вас без следа?
— Нет!
— Так значит вас что-то тревожит еще иногда?
— Да, Да, Да…





Другие статьи в литературном дневнике:

  • 05.05.2025. Леонид Филатов