***«Ну что там твой Питер, – как-то в сердцах написал мне один знакомый поэт из Казахстана, – из всякой подворотни разит мочой, а то и шмоняет чем-нибудь потяжелее!» Не забыл он и про чадящие помойки, и про удушливый транспортный смрад тоже не забыл. Не помню, что я ему тогда ответил, но, действительно, с обрушением СССР обрушились и все городские уборные, вернее не обрушились, а перепрофилировались в кафе и пивные ресторации, чем ещё более усугубили проблему, ибо совершенно непонятно, куда же-таки девать всё выпитое-съеденное. Голубые вонючие кабинки не в счёт: захаживал я как-то раз в одну из таких будочек, так там не только был плотно угажен пластмассовый стульчак, но и толстым слоем была даже обосрана металлическая полочка, расположенная на уровне груди. Умолчу о неописуемой прелести самого отверстия, использовать которое невозможно без риска уделаться говёнными протуберанцами, кои возникают при малейшем нарушении покоя зловонной жижи в подвесном ведре для экскрементов. Надо заметить, что навестить подобную уборную отважится не всякий, люди с повышенной обонятельной чувствительностью не годятся для посещений этих мест по определению, стеснительные и отягощенные высоким IQ или хорошим воспитанием тоже. А автобусы-говносборщики также не решают возложенной на них задачи, поскольку обладают теми же недостатками, что и голубенькие кабинки, разве что к общему зловонию и антисанитарии добавляется ещё и мощный бензиновый выхлоп, смердящий так что у проходящих мимо людей начинаются дыхательные спазмы. Однако надо отметить, что остались в Питере два сортира, которые уцелели в полной неприкосновенности, словно бы и не случилась в нашей стране перестройка и демократия. Правда, они стали платными, но это ничего, на то оно и новое время! Один сортир стоит на самой кромке Александровского сада, между бронзовым Пржевальским и Михаилом Лермонтовым. Другой – прямо супротив Исаакия, невдалеке от здания Конституционного суда. Вот о нём-то и хотелось бы поговорить! Что за расчудесное местечко, прям как приют для одинокого странника. Тут тебе и поколенные зеркала, и крантики с холодной и горячей водой, и по всему сортиру запах яблочной жевательной резинки, как и положено по европейским туалетным стандартам. А бумаги-то, бумаги! Громадные рулоны, встроенные в приятную для глаза арматуру из блестящего пластика. И ручку дёргать абсолютно не надо – нажал коленом выпуклую кнопку над унитазом и все дела! Кабинки все закрываются на шпингалет и не нужно пригибаться, дабы не торчала из кабинки твоя голова – все двери сделаны нормального, человеческого размера. Хочешь снять курточку и повесить? Пожалуйста! Вот тебе крючок в кафельной плитке. В кабинке не тесно, никто не торопит – сиди, сколько понравится! Что ни говори: люблю я это место Санкт-Петербурга! Будь моя воля, я бы включил его во все туристические схемы и маршруты, да что там маршруты! Я бы в свадебном бюро рекомендовал его в качестве ритуального посещения молодожёнами. Скажу больше. Всегда, когда я пишу Исаакий, становлюсь таким боком, дабы на полотне могло отобразиться это незаметное желтенькое зданьице, оно у меня обязательно служит в качестве композиционной доминанты и решает задачи формирования первого плана художественной формы. Надо успеть запечатлеть на века это строение, а то, не ровён час, случится новая перестройка и что в нём уже будет – Бог весть! © Copyright: Виктор Меркушев, 2010.
Другие статьи в литературном дневнике: |
