***

Он Ол: литературный дневник

Материал от издания "Антифашист".


Позывной «Барс»: «Укры повесили моего брата за то, что я был в ополчении». «Антифашист» продолжает серию публикаций о жителях города-героя Славянска, которые первыми поднялись на борьбу с фашизмом. Наш сегодняшний собеседник – Николай Борсук. Позывной «Барс». Как и предыдущие наши герои, Николай родился и вырос в Славянске.
Закончил школу, получил рабочую специальность. В народе о таких говорят – мастер с «золотыми руками». В феврале 2014-го, когда стало ясно, что войны не избежать, «Барс» ушёл в ополчение. Воевал на передовой. Был командиром роты. Получил тяжёлое ранение. В разговоре Николай был довольно резок, но я намеренно в тексте интервью не стала смягчать его слова. «Барс» имеет право на резкость, на жёсткость. После того, как Славянск был оставлен, и украинские «освободители» зашли в пустой город, его брата казнили. Повесили. Только за то, что Николай воевал против них…


- Николай, кем ты был до событий «Русской Весны»? Где работал, чем занимался?


- Работал в такси и на стройке. Потом организовал свой столярный цех по изготовлению эксклюзивной мебели. Параллельно сдавал в аренду авто для такси.


- Почему ты решил идти в ополчение?


- Ополченцем я стал еще до майдана.


- ?


- Ты не ослышалась. Когда американские коммерсанты решили добывать в Славянском районе сланцевый газ, я выступил против этого. Организовывал митинги. Сейчас мало кто уже об этом помнит, но жители Славянска активно этому сопротивлялись. И моя борьба с западной заразой началась именно оттуда. В феврале 2014-го, когда стало понятно, что впереди война – майданутые не оставят нас в покое – без колебаний стал бойцом самообороны города. Организовались в кратчайшие сроки. Командиром выбрали Пономарёва. Вместе с ним брал областное СБУ в Донецке 6 апреля. Взяв там оружие, стал готовиться к защите своей земли от бандерофашистской своры.


- Т.е. мысль о том, чтобы уехать из города, не приходила тебе в голову? Многие ведь уехали…


- Я не овца и не собака, которых погнали – они и убежали! Я не люблю, когда за меня всё решили какие-то людишки, тем более, за океаном! В 1941-м наши люди не думали, как спрятаться от войны. Не искали для этого путей и способов! Просто, простившись с семьёй, взяв оружие в руки, встали на защиту своей Родины. Потому что другой Родины у них не было, и они другой Родины не искали. Кто защитит моих родственников, мою землю, мой дом? Кто, если не я?!


- Как семья отнеслась к тому, что ты ушёл на фронт?


- Моя жена и её сын пошли служить в ополчение. Этим всё сказано.


- Николай, ты видел, что происходило на майдане в Киеве, видел, как жгли «Беркут», как расстреливали «Небесную сотню», видел, кто в итоге пришёл к власти там. И всё же…Ты верил, что они начнут убивать мирных людей в Донбассе? Это укладывалось в твоей голове?


- Нет. Я не верил. Не верил до последнего! Знал, что будет война, что они не оставят нас в покое. Но что укропы будут уничтожать именно мирных – осознанно, целенаправленно – нет, не верил до последнего. События 2 мая в Одессе открыли мне глаза на всё. После этого я сам себе дал разрешение на ликвидацию нацистов. Убивать врагов – нормальное явление для защитника, для мужчины. Это война, в которой или ты – или тебя.


- Расскажи о войне.


- Самые лучшие воспоминания – о ребятах, с которыми воевал. Отношения были братскими. Всячески старались поддержать друг друга. Ведь среди нас не было кадровых или с боевым опытом военных! Всё было предельно просто и понятно. Духом были крепки и верой. Верой в нашу победу, победу за правое дело!


- Как обстояли дела с обеспечением обмундированием, продовольствием?


- Быт в ополчении был нулевой. Одежду и обувь искали сами, не говоря уже о разгрузках. За всё время службы получил от «Прапора» 20 комплектов формы, точнее, брюки и китель. Продукты питания были, но когда на передовой нет света, приготовить что-нибудь довольно сложно. А по дыму от костра сразу летят снаряды и мины.


- Под чьим командованием ты воевал?


- Я воевал под командованием Стрелкова Игоря Ивановича. Каждое утро и каждый вечер мы собирались на совещание полевых командиров. В самом начале я думал о Стрелкове, как о человеке слова и дела. Но вышло всё наоборот. Когда фашисты подходили к городу, мы предлагали ему выйти им навстречу и дать бой. Но он, мотивируя малой численностью наших бойцов, приказал окапываться. Хотя, чтобы жечь колонны, много народа не требуется! Хорошим примером послужили события в Царицыно, когда отделение ополченцев полностью сожгло колонну с живой силой и боеприпасами. Но всё шло только по его плану. Никто не смел ему перечить и высказывать своё мнение. Для особо «умных» - подвал, или расстрел по разным надуманным предлогам. Из той же серии, кстати, арест Пономарёва. Кто знал Славу, не верили ни единому слову о нём. Хорошо, что он жив остался.


- Когда оставляли Славянск, где ты был?


- В момент оставления Славянска, я находился в госпитале Донецка. В результате этого предательства пострадало много людей, поддержавших ополченцев. «Стрелок» обещал полевым командирам, что город не сдаст никогда и останется с нами. А как на самом деле вышло? Трус и балаболка – это ещё скромно! Теперь судить ополченцев из Славянска может всякая мразь. Когда Славянск в кровавых боях сдерживал хунту, тем самым сохраняя мир на Донбассе, никто на нас слова не мог сказать! Как Стрелков тупо сдал доверившихся ему людей, началось полное дерьмо! Сдавши Славянск, Стрелков оставил ряд стратегических объектов и крупные предприятия, которые могли бы работать на экономику ДНР. А что стало с Краматорском, Дружковкой, Константиновкой? Ведь там и были те самые простые рабочие люди, которые поддержали нас на референдуме! Кому их оставили? Что теперь с ними?! У меня брата укры повесили за моё участие в ополчении…


- Что?!


- Моего брата укры повесили за то, что я был в ополчении. Когда зашли в город. Во дворе нашего дома. В гараже. Родителям запретили выходить из дома, когда это происходило. Мама нашла его тело. Всё, я больше не хочу об этом говорить.


- Что было потом?


- После госпиталя я выехал в Россию для дальнейшей реабилитации. Немного оклемался, и через два месяца сел за руль, начал возить гуманитарную помощь для наших ребят. Потом выяснил, что у ребят куча проблем с лечением. Решил им помочь. Нашёл в Питере людей, которые помогли мне создать организацию «Феникс Донбасса». Волонтёры собирали средства на сложнейшие операции ополченцам. Многих удалось буквально вытащить с того света.


В мае 2015-го я вернулся в ряды ополчения. Но это уже было не ополчение. Это была регулярная армия ДНР. Конечно, в этом есть свои плюсы. Но и минусов немало. Да, сейчас есть обеспечение. Пусть многое пока ещё не на должном уровне, например, сохранились проблемы с обмундированием. Но главное совсем не это. Главное то, что сейчас началась политика, которой сопутствуют бредовые приказы и поступки командования! Режим «перемирия», при котором стреляют по тебе, попадают по гражданским, а тебе отвечать запрещено! Что, война уже закончилась? Уже не гибнут наши люди? Города тоже прекратили обстреливать? Так о каких таких «перемириях» идёт речь?"




10.10.16. Сообщение от ополченца с позывным "Сыч".


"В ЛНР укры у нас отжали 1 населенный пункт, а под Донецком шуруют тяжелые бои и ликвидируется прорыв. Сейчас укропы со стороны Мироновского произвели артобстрел позиций ВСН севернее Санжаровки. Дебальцево: артобстрел позиций ВСН в районе севернее Санжаровки продолжается. В Донецке замес не утихает.
В 00:15 продолжается бой в районе Трудовских. Также в районе Аэропорт-ЯБП-Спартак плотные стрелковый и минометные бои. Жители северных районов Донецка слышат мощные звуки разрывов. Неспокойно и на западных окраинах города, позиционные бои идут в районе поселка Трудовские.


В ЛНР со стороны Попасной укропы заняли Новоалександровку, которая находилась как бы в серой зоне, но обслуживали город работники Новороссии (гуманитарка, пенсии, полиция и т.д.). Укропы строят вокруг этого н.п. укрепление, и "наводят порядок" в самой Новоалександровке, то есть занимаются мародерством."


По боевой обстановке: несмотря на все отводы, прекращения огня и так далее, укроармия продолжает обстрелы и нам приходиться на них отвечать. Кроме того, заметно активизировались ДРГ противника. Каждый день наша армия несет потери ранеными, кроме того есть и убитые (6 октября под Желтым). Отводы срываются, и, даже если на бумаге и в СМИ они выполнены - то в реальности не каких отводов практически не производиться. Нам остается только следить за клоунадой которую творят политики.


Я повторю мнение и мое, и большинства бойцов, которых я знаю. Если уж Россия встала в жесткую позу по Сирии, то нужно действовать и здесь в Новороссии. Только тогда можно заставить наших врагов отступить. А все эти игры в "дипломатию" закончатся плачевно, жизни спасены не будут ( в итоге еще больше погибших), Донбасс, а следом и Россия падут, а вчерашняя "Российская Элита" станет изгоями в Золотом Миллиарде. У нас на Донбассе люди гибнут каждый день, то что твориться внутри Республик даже уже и обсуждать не хочется (так как описать можно одним нецензурным словом).


В общем обстановка очень сложная, но несмотря на всех внешних и внутренних недоброжелателей, несмотря на неопределенность и полное отсутствие веры во власти ЛДНР, вера бойцов в Россию и в победы сохраняется. В рядах НМ ЛДНР еще остались ветераны компаний прошлых двух годов. И когда начнется война , а её не избежать так как противник к ней усиленно готовиться, мы встанем на защиту своей земли. Поэтому призываю всех, не опускать руки, бороться. Если даже положение кажется вам безвыходным, продолжайте бороться. Прекращение сопротивления тому что сейчас происходит в мире, это означает оставить надежду, оставить мечту, и предатель все идеалы за которые боролись наши предки. Предать то что они для нас сделали. В конце концов это означает предать себя! Помните об этом, и стремитесь к победе!"





«Палач» из Приднестровья


Поэт и журналист Анна Долгарева о людях, которые не сдаются.

В 2014 году в Донбасс рванули российские добровольцы. Огромный тогда был душевный подъем у людей. Официально в августе 2014 года называли цифру в 3 — 4 тысячи. В реальности через Новороссию прошло примерно в десять раз больше приезжих.


Добровольцы. Врачи. Гуманитарщики. Не только, кстати, россияне: приезжали антифашисты со всего мира. Ополчение складывалось пестрым и разнородным: от маргинальных элементов, отчаянных пацанов в наколках, которым нечего было терять, до питерских интеллигентов, наизусть цитирующих Бродского. Юные совсем, подрисовывающие цифры года рождения в паспорте, чтобы не выгнали, и пенсионеры. Коммунисты и монархисты. Разные.


Одно, наверное, было общим: пассионарная искра, вот это беспокойство в душе, которое не позволяет мириться с насилием, с несправедливостью. Это беспокойство и бросало на войну, в самую драку.


Потом оно стало мешать.


Стало мешать, когда война сменилась худым миром. Внешний враг, понятный и абсолютный, отошел на второй план. Появились другие проблемы, далеко не такие понятные. У многих в России остались семьи, и эти семьи звали домой. Кто-то счел свою работу выполненной. Кто-то заскучал в условиях армейской бюрократии, сменившей привычный уже полевой бардак. Немало, в общем, было причин возвращаться назад, и многие действительно вернулись.


Не все.


Здесь многие сейчас остаются. Если спросить, почему, то можно услышать очень разные ответы. Кто-то говорит: неправда, ничего еще не закончено. Кто-то говорит: уеду, когда возьмут Киев или когда убьют меня. Кто-то говорит: не смогу уже на гражданке, не хватает адреналина.


А у кого-то так получилось, что его родина прошла тот же путь, которым сейчас идет Донбасс, и бросить сейчас Донбасс — это как вернуться в прошлое и предать свою родину



Познакомились после похорон; хоронили мальчика девятнадцатилетнего, детдомовца, из Владивостока; там его никто не ждал, поэтому хоронил батальон.


Выглядел молодым, чуть ли не ровесником этого мальчика, поэтому удивилась, когда он сказал, что воевал в Приднестровье.


Позывной — Палач.


— Это потому что я очень добрый, — сказал он.


Улыбка была не очень добрая.



Служит разведчиком-сапером. Вторую специальность получил уже на этой войне, во время Дебальцевской операции, прямо на ходу обучался. Сам из города Бендеры.



— Бендеры, а не Бандеры, — уточняет он на всякий случай все с той же улыбкой.


Говорили о том, чем две его войны сходны и чем отличаются. Палач считает, что в целом похожи.


— Разница, наверное, в границах. Здесь мы граничим с Россией, и это, конечно, на экономике сильно отражается, и на политике. Но это единственное, в чем разница. Все остальное — один к одному.


(Тут нельзя не вспомнить, как в Донецк приезжал русский бард и фантаст Евгений Лукин, заставший войну в Приднестровье, и как молча плакали над его песнями дончане: ни одно слово не потеряло актуальности).


— Точно так же бьют по мирному населению. Точно так же повыпускали бандитов из тюрем и погнали их в армию, то же самое было в Молдове. Так же убивают гражданских. Я помню — при мне убили женщину, просто на улице. Застрелили.


И я говорю: почему, за что? В условиях войны можно легко представить, как «случайно» накрывают дом и огородик из «Града», но стрелять? в мирного жителя? целенаправленно? Зачем?


Он пожимает плечами.


— Показать свою силу, наверное. Сила решает все. Здесь то же самое, они показывают свою силу, когда стреляют по мирным.


Говорит он жестко, но при этом совсем нет позерства, демонстративности. Голос спокойный, тихий. Очень красивые темные глаза, как вишни.


— Здесь то же самое было, особенно в конце четырнадцатого — начале пятнадцатого. На Гранитном, например, два месяца назад повесили людей. Просто повесили, на деревьях, не знаю, с мылом или без мыла. В Дебальцево колодцы отравляли. Человек в гражданском подходил к колодцу и выливал туда яд. Ну, когда они оттуда уже уходили. Взяли его потом, он, конечно, не гражданским оказался.


Спрашиваю: это точно? Ну да, говорит, сам отравился.


— Вот разве что там «Градов» не было. Только в конце генерал Лебедь заехал, «Грады» ударили… и все. И мир. А тут сплошь и рядом — «Грады», минометы… Там, в Приднестровье, сразу взяли под свой контроль несколько заводов, в том числе, военных. Их, правда, толком не использовали, потому что воевать не умели. Но потом помогли россияне.


— Но здесь же тоже изначально были люди, которые не умели воевать.


— Да. Такая же ситуация. Помогали российские добровольцы, показывали, учили.



Он сам, в общем, тоже такой доброволец, только не российский, а из другой непризнанной республики. Приехал в конце 2014, сначала в Луганск.


— Меня спросили: куда ты хочешь. Я сказал: туда, где настоящая жара! И меня отправили сначала в Донецк, потом на распределительный пункт. Меня погоняли по тестам, позадавали вопросы и забрали в разведку.


Его отправили в Дебальцево. Было весело, говорит он, не скучно. Связь барахлила, часто подразделения оказывались сами по себе, без контакта с остальными силами. Но все равно вытянули тогда эти бои, победили.


— А как нас мирные встречали!.. Я еще заехать не успел, когда меня люди просто на улице обнимали. Серьезно, очень радостно было.


И будущее, говорит, у Донбасса тоже — как у Приднестровья, похоже на то.


— Да, будет как у нас. Сейчас там, конечно, очень спокойно, но там и войска серьезные. Хотя и в Молдове стоят НАТОвские войска с соответствующим вооружением — например, мощные ракеты с дальностью километров до тысячи. Но спокойно, войны нет.



Здесь всякие воюют. И воюют за разное.


Вот этот, с негромким голосом, красивыми глазами и жутковатым позывным, например, пришел воевать, потому что иначе не может. Потому что он уже видел, что делают с русскими — делают по праву сильного, делают, утверждая силу.


Только этой силе противостоит сейчас другая, живая. Из таких, как этот доброволец.



Сейчас ополчение очень сильно изменилось по сравнению с 2014 годом.


Времена казацкой вольницы прошли, наступила армия. Кто-то это одобряет, кто-то нет. Тогда сражались практически на голом энтузиазме. Тратили на вооружение свои сбережения. Знаю Лешу Чекиста, командира батальона «Патриот», успешного бизнесмена, который три миллиона ухнул в 2014 году на своих ребят. И он не один такой.


Много тогда сделали гуманитарщики, много — население России, которое тоже временами чуть ли не последнее жертвовало. А другого источника финансирования у армии и не было, в общем, потому что фактически не было армии. Были пассионарии, народная волна, которая рванула — и переломила ход истории.


Сейчас другая ситуация. Государственное строительство. Практически не осталось «свободных» подразделений: все подчиняются командованию Народной милиции. Финансируются оттуда же.


Получают, в среднем, около 15 тысяч рублей в месяц обычные бойцы, и 30 — 40 тысяч — офицеры. Это, кстати, немало для ДНР и особенно ЛНР. В 2015 году был наплыв местных добровольцев, которые пошли в Вооруженные силы из-за безденежья. Потом отсеялись: во-первых, оказалось, что армия — не синекура, во-вторых, выправилась ситуация «на гражданке». Для добровольцев из той же России, скажем прямо, цифры не очень высокие. Статьи украинских СМИ, которые расписывают, как россияне едут в Донбасс за длинным рублем, вызывают здесь вежливые улыбки.


Основной движок — энтузиазм, по-прежнему.


Ну да, поменялось многое. И волна первичного подъема, конечно, схлынула. Это свойство таких волн, они в принципе долго не могут держаться. И недовольных немало: тем, что Донбасс не присоединили к России, тем, что власти пытаются соблюдать Минские соглашения, не устраивающие здесь почти никого. Да вообще много спорных процессов, и отсюда много растерянности. И кто-то, конечно, не выдерживает, возвращается.


А кто-то понимает, что если не он, то кто?


Потому что уже потеряли надежду на волшебную палочку, на ввод российских войск. Главный ресурс этой войны — люди. Энтузиасты, пассионарии, революционеры. И вот эти люди не сдаются, не уезжают отсюда, держатся. И это очень сложно, в первую очередь, психологически, в странных нынешних условиях, когда нет ни мира, ни войны. Но держатся.


Значит, проиграть мы не имеем права.



Другие статьи в литературном дневнике: