На палубе ГремучегоВ нашем порту сегодня тихо, а когда-то тут и дым шёл из труб, и что-то тяжёлое страшно падало, и склянки отбивали, и гудки звучали так густо и раскатисто, как будто ими подпирали небо. У ворот порта появлялись грузовики, сновали занятые делом люди, постоянно что-то привозили или увозили, а если праздно гуляющий приезжий глядел на порт в бинокль с вершины Ай-Петри или из кабинки канатной дороги, поднимающейся на Дарсан, то всегда видел он два-три больших теплохода у причалов, плавучий кран и целую флотилию беленьких, бегущих туда-сюда катеров. В общем, работал порт и ни в чём не отставал от лежащей за горами нашей огромной страны, вливаясь в её трудовую жизнь, знавшую план и порядок. Из всего, что покачивалось тогда, как говорят моряки, у стенки или деловито ходило в порту, неизменно выделялся буксир "Гремучий". Добротный был морской трудяга. Всегда его заметишь: то он что-то тянет, то толкает, то просто стоит в акватории порта - и обязательно на виду. Может быть, название сделало буксир достопримечательностью? Но все, проходящие через порт люди, хотя бы один взгляд дарили "Гремучему" и отмечали его присутствие как некую гарантию порядка и надёжности кипевшей вокруг городской жизни. Шёл в те годы по кинотеатрам запомнившийся фильм "Путь к причалу"( история о советских моряках и таком же буксире), и нам, ялтинским мальчишкам, казалось, что в фильме снимался "Гремучий", сходство которого с буксиром из кино не вызывало сомнений. Такое уж было время, отмеченное стремящейся к подвигу симпатичной наивностью и книжной романтикой, ставшими в своё время частью нашего воспитания. Довелось мне один раз побывать на "Гремучем" в виде случайного гостя. Осталось доброе воспоминание. Серьёзная это была посудина - мощная, суровая; не для праздника она строилась, не для красивого рассекания волн, когда ты стоишь на капитанском мостике, гордый и счастливый, а впереди у тебя только море. Другой был штучкой "Гремучий", совсем другой. Палуба его дышала матёрым железом и памятью о звенящих от натяжения тросах за кормой. Среди обрывков цепей валялась растрёпанная судовая швабра, чернела побитая кувалда, пахло специфическим флотским мазутом, покачивалась начищенная рында, а стоявший рядом с ней матрос, куривший засаленную папиросу, рассказал мне, что есть страх похлеще смерти, когда, перегоняя в одиночку судно, ты в открытом море попадаешь в жестокий шторм. Неба не видно, горизонта не видно. Одни лишь волны то проваливаются, образуя адские пропасти, то поднимаются, чтобы обрушиться на палубу, сотрясая всё на свете. Постоянно чудится, что ты уже тонешь. Спасает штурвал, в который ты вцепился и гул мотора. "Десять раз я похоронил себя тогда, но - выжил. Не пошла на дно эта железина, не утащила меня с собой!" - закончил матрос свою исповедь, жадно затянулся и выбросил окурок за борт. Мне осталось только вздохнуть и согласиться. Стояла вечерняя тишина, шаги удалившегося матроса утихли где-то в трюме. Буксир поскрипывал в полумраке в такт к лёгкой качке , а прозвеневшие склянки вернули меня к жизни и заставили оглядеться. Портом уже овладели лень и бездействие, кругом зажглись огоньки. Неподвижные суда, темневшие у причалов, выглядели, как особенный мир наделённых душой молчаливых и немного печальных существ. О чём-то я тогда, конечно, думал, глядя на палубу "Гремучего", на всякие снасти, инструменты и лежащие вокруг предметы, предназначение которых было мне неизвестно. Дух моря обволакивал, проникал в сердце. Красота поглощавшей порт ночи становилась естественной частью чувств и мыслей. И кто не поймёт меня, если он был когда-то молод и с замиранием сердца глядел на темнеющий вечерний горизонт! Эх, Чёрное море! Приятно о тебе думать, легко писать. Изменчивое и родное в любом своём облике, всегда ты шумело рядом. Но помнишь ли ты нашу молодость? Конечно, помнишь! Там люди, чайки, корабли. Там наши мечты, там девушки с книгами и исчезнувшие ныне с городских клумб пышные розы. Сколько лет прошло с тех пор, как отдал Ялте свой прощальный гудок буксир "Гремучий"? Точно и не вспомню, давно это было - так давно, что путаются в голове лица и даты. Другой работает в порту буксир. Вот только работы у него немного, тишина стала привычным состоянием портовой повседневности. Потому и встаёт в памяти старый шумный порт с его незабытой трудовой суетой и до сих пор звучащими в ушах голосами диспетчеров. Гудит и дымит там "Гремучий", вытаскивая из порта на рейд тяжёлый белоснежный лайнер, а гуляющие по набережной люди не подозревают, что когда-нибудь вспомнят это мгновение, как доставшийся им по загадочной воле провидения кусочек незаметного большого счастья, - как то, что обогрело, подарило жизнь и крылья, ушло навеки и никогда не повторилось. © Copyright: Игорь Снежневский, 2025.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
