Лето 1942 года подходило к концу, немецкая оккупация сменила итальянскую. Вскоре Шарлотта была отправлена в Аушвиц, откуда уже не вернулась. 769 листов, составляющих всю ее жизнь, сохранились и дошли до нас.
В последние два года Шарлотта целиком ушла в работу над этой книгой рисунков и текстов, изо дня в день воссоздавая в ней "мюзикл" своей жизни, начинающийся еще до ее рождения в 1917 году и охватывающий все годы, проведенные в Берлине и на французской ривьере, куда она перебралась с началом войны. Ее бабушка и дедушка жили там в поместье американки Оттилии Мур, и в 1939 году это место казалось надежным убежищем от нацистов. Глубокая депрессия бабушки закончилась самоубийством, и тогда Шарлотта впервые узнала, что и ее собственная мать покончила с собой, когда девочке было 9 лет, и тетушка Шарлотта, в честь которой она получила свое имя, и прабабка по той же материнской линии. Словно бы не достаточно было внешней угрозы, теперь двадцатидвухлетнюю девушку стало преследовать изнутри семейное проклятие. В позднем, неотправленном письме Шарлотта написала: "Моя жизнь началась тогда, когда бабушка решила взять свою, когда я узнала, что то же самое сделала вся семья моей матери, когда я обнаружила, что я – единственная уцелевшая, и когда глубоко внутри себя почувствовала ту же склонность, тягу к отчаянию и к смерти". А в книге записала о себе в третьем лице: "И она обнаружила, что стоит перед вопросом: покончить с собой или предпринять нечто безумно эксцентричное. Ей нужно было исчезнуть на время из человеческой плоскости и принести все возможные жертвы, чтобы заново, из глубин, создать свой мир. И оттуда возникла – жизнь? Или театр?"
"Война продолжала бушевать, а я сидела у моря и глубоко заглядывала в человеческие сердца. Я была моей мамой, моей бабушкой – да, я была каждым лицом, возникающим в моей пьесе". В других местах Шарлотта называет свою пьесу "мюзиклом" (Sangspiel или Singspiel), часто даже указывая мелодию, на которую следует петь тот или иной текст. "Жизнь? Или театр?" назвала она это удивительное произведение, в котором автобиографический материал претерпевает гротескное преломление, словно отраженный в волшебных водах гофмановского Урдар-озера. Действующие лица выступают под вымышленными именами – семейство Саломон носит фамилию Канн, дедушка и бабушка названы "господин и госпожа Кнарре". Два главных героя ее театра – мачеха, известная певица "Паулинка Бимбам" и преподаватель вокала, названный "Амадеус Даберлон" (Альфред Вольфсон).
Все возрастающая стремительность технических приемов в книге показывает со всей наглядностью, что Шарлотта вела отчаянное состязание со временем, чтобы успеть как можно скорее вместить в текст весь свой жизненный путь, в котором прошлое целиком захватыавло место будущего, практически выведенного за рамки вероятного. "Toutе ma vie", безусловно, свидетельствовало и о том, что автор считал свою жизнь практически завершенной. Стремительный ритм книги вызван одновременно и внешними обстоятельствами, и характером сценического действия. Вначале, пребывая в детстве, она по-детски увлекается деталями отчего дома, но постепенно внимание переносится с объектов и декораций на психологическую остроту сцен. Непосредственность выражения делается экстремальной. "То, чего Ван Гог достиг в конце жизни, - записывает она, - мазок беспрецедентной легкости, который, к несчастью, имеет, похоже, явно патологическую сторону, - я уже приобрела". Эта стремительность и ультимативность поражают нас и сегодня, в век сверхзвуковых скоростей, сделавших всякое движение бесполезным.
Первая выборочная публикация (всего 80 листов) была осуществлена в 1963 году, по итогам первой выставки, состоявшейся в Амстердаме. В конце шестидесятых выставка была показана в десяти городах Германии, в Локарно и в Тель-Авиве. А в 1972 году все работы Шарлотты Саломон стали собственностью Еврейского исторического музея Амстердама, переданные родителями художницы, Альбертом и Паулой Саломон, пережившими войну в Голландии и навсегда оставшимися в этой стране. В 1981 году вышло в свет полное издание "Жизнь? Или театр?" под редакцией Джудит Герцберг, с английским переводом текстов, выполненным Лейлой Венневиц (Viking Press, New York). Тогда же, в результате большой исследовательской работы, проделанной Герцберг, режиссером Францем Вайсом был снят, при ее участии, художественный фильм "Шарлотта" с Биргитт Долл, Дереком Якоби и Элизабет Триснер в главных ролях.
"Нам посчастливилось узнать Паулу, вдову доктора Альберта Саломона, скончавшегося в мае 1976-го, - вспоминает Джудит Герцберг, - и с ней мы разговаривали часами, воссоздавая образ Шарлотты и ее потерянный мир довоенного Берлина. Паула и "Жизнь? Или театр?" были единственными источниками информации, и они, конечно же, зачастую входили между собой в противоречие. Взять к примеру личность, названную Шарлоттой "Даберлон" (Вольфсона). Согласно Пауле, он был человеком, которого ни она, ни ее муж никогда не принимали всерьез – талантливым дилетантом, нуждавшимся в те страшные времена в их помощи и защите. Для Шарлотты же он был не менее, чем Спасителем. Именно он вдохновлял ее, давал ей ту уверенность в себе, которая помогала ей жить и продолжать работу, начатую на грани жизни и смерти. Его теории жизни, смерти и творчества были тем источником силы, к которому она прибегала в последние годы".
Невозможно понять всю глубину ее любви к Даберлону, не осознав прежде всего ее отношений с мачехой, ибо Даберлон появился в их доме ради Паулинки, и Шарлотта изначально видела в нем соперника. Годы, последовавшие за смертью матери, были для Шарлотты самыми горькими и несчастными. Чувствительная девочка не только была одинокой, но и ощущала, что взрослые что-то скрывают от нее, и хотя она не знала, что именно, само существование тайны мешало близости с окружающими. И вот, четыре года спустя появилась Паулинка. Шарлотте она, должно быть, казалась кумиром всего света. Она снова наполнила дом жизнью, людьми, музыкой. На нее обратилась вся так долго невостребованная любовь девочки, но вместе с ней и ревность, и вспышки ярости. В стремлении быть похожей на прославленную мачеху, Шарлотта обнаруживала полную меру собственной незначительности. Ревность была направлена на всех, кто приближался к Паулинке. "Все любят ее, но никто не любит ее так, как я".
Нюрнбергские законы 1935 года запретили евреям добывать деньги из любых источников, кроме еврейских. Паулинка стала активисткой фонда помощи еврейским деятелям искусств, и в связи с этим Курт Зингер, основатель Еврейского культурбунда, направил к ней Даберлона – аккомпаниатора и педагога вокала, нуждавшегося в заработке. Он немедленно стал ее "беззаветным и преданным вассалом", незывая Паулинку своей Мадонной. И тут версии Шарлотты и ее мачехи совершенно расходятся. Первая изобразила глубокие и страстные отношения между ними в сотне рисунков, вторая – со смехом отрицала какую бы то ни было близость. Так или иначе, Даберлон произвел на девочку неизгладимое впечатление.
Альфред Вольфсон родился в Берлине в 1896 году. В восемнадцатилетнем возрасте, попав на войну, он пережил тяжелую контузию и лишился памяти, пролежав несколько дней среди трупов. В дальнейшем, пытаясь восстановить свою прерванную в самом начале жизнь, он выработал абсолютно беспрецедентную для своего времени теорию человеческого голоса. Услышанные им звуки, которые издавали умирающие солдаты, выходили далеко за рамки обычного диапазона,они сподвигли его на необычные эксперименты над собственным голосом, открывшие совершенно непредвиденные параметры человеческих возможностей. Он пришел к выводу о том, что голос и душа неразрывно связаны и что ограничения голоса являются не чем иным, как ограничениями души, но вместе с тем и о том, что голос способен стать тем уникальным инструментом, с помощью которого может достигаться исцеление больной и страдающей души.
Шарлотта была потрясена его идеями, его трагическим жизнелюбием, его теориями неразрывности сна и яви, жизни и смерти. Она, росшая в семье, исповедовавшей традиционный немецко-еврейский рационализм, ни с чем подобным ранее не сталкивалась. И этот человек захватил ее мысли немедленно и навсегда. Однако, и в этом заключается один из наиболее примечательных аспектов ее работы, Шарлотта никогда не была безоговорочным и слепым адептом даберлоновских теорий и самого этого человека. И, хотя титул Спасителя в полной мере определяет его роль по отношению к ней, она способна была видеть этого чудика также и глазами окружающих.
А как воспринимал Шарлотту Альфред Вольфсон? В самый последний момент ему удалось бежать из Берлина. Попав в Англию, он прожил там всю оставшуюся жизнь, скончавшись в 1962 году от туберкулеза, приобретенного еще на Первой мировой войне. Джудит Герцберг довелось встретиться с Элис Кронер, знавшей Вольфсона с 1937 года и приютившей его в Лондоне.
"С самого начала нашего разговора мне стало ясно, - вспоминала она - что Даберлон был из тех людей, кто не заводит друзей, а собирает учеников. Он велел Элис записывать ее сны, чтобы проследить, как в них отражаются изменения, происходящие с ее голосом. (В то время он активно занимался поисками параллелей между дневной жизнью и снами.) Увидев ее первые записи, он воскликнул: "Вы видите сны так же, как другие рисуют и лепят!" и стал умолять ее посвятить жизнь сновиденью и записи снов. Этот совет не остался втуне, и на протяжении десятков лет не было дня, чтобы она не записывала снов и их дневных параллелей. Ко времени нашей встречи она накопила записи о 25 тысячах снов. Я привожу здесь эту историю, чтобы продемонстрировать, насколько сильным было его влияние на молодые и впечатлительные натуры. Миссис Кронер сообщила мне, что он оставил все свои бумаги актрисе Марите Гюнтер, которая согласилась встретиться со мной и с Францем Вайсом. В последние годы Вольфсон собрал вокруг себя в Лондоне группу актеров, продолживших развитие идей учителя после его смерти, наиболее активными из которых были Рой Харт и Гюнтер, основавшие театр Харта, впоследствии перебравшийся в Мальарш на юге Франции, где на средства всей труппы была куплена вилла для совместного проживания. Когда мы их посетили, Вольфсон незримо присутствовал там буквально во всем и, через него, присутствовала также и Шарлотта. Ее труд и ее жизнь образовывали часть того фундамента, на котором строилась труппа".
В собрании Мариты Гюнтер сохранилась рукопись Вольфсона, в которой тот описывает Шарлотту. Это – не что иное, как собрание писем к молодой художнице Марианне, с которой Вольфсон переписывался после войны. В этих письмах оказалось так много теоретических формулировок, что тексты были собраны автором в манускрипт, озаглавлленный им "Die Brucke" ("Мост"). Вот как вспоминает он о Шарлотте:
"Помните ли вы свою соученицу по академии Лотту С.? Я познакомился с ней через ее родителей, бывших моими друзьями. С ней было не так-то легко войти в контакт. Она была исключительно тихой и несклонной отказываться от фортификационных сооружений, которые возвела вокруг себя. Но определенные причины побудили меня предпринять атаку на эту крепость. Однажды я увидел ее рисунок, совершенно меня потрясший. Об этом – в другой раз. В один прекрасный день она дала мне свой рисунок: это изображение дерева, березы. Я долго пристально изучал эту картину. Я много раз раблюдал человека Лотту С., мог бы изобразить ее портрет во всех деталях и повторить многие ее замечания. Но ничто из этого не идет в сравнение с интенсивностью, точностью и экспрессией ее изображения дерева".
Он долго и подробно описывает эту картину, которую воспринимает как автопортрет Шарлотты.
"Иногда, разговаривая с Лоттой С. и пытаясь прорваться через стоящие на моем пути укрепления, я удостаивался взгляда, вызывавшего меня на еще большие усилия и заставлявшего меня валять дурака. Я спрашивал себя, что заставляло меня вести себя так странно и нелепо, что побуждало снова и снова говорить, делая словесный поток бесконечным, рассуждать о глубочайшем внутреннем переживании, в то время как все, чего я хотел, было оказанием минимальной помощи. Не правда ли, несколько неловко? Единственным моим оправданием была мысль о любимой моей работе Микеланджело: Бог-отец, вдувающий душу в Адама. То, что там происходит, - это абсолютно сходный процесс. Юный Адам, еще не получивший свою душу и поэтому еще и не человек, лежит, растянувшись на камне в полной апатии, в покое, в подлинном значении этого слова, и принимает эту душу от Бога. Нужно только взглянуть на левую руку Адама, чтобы увидеть и быть пораженным подлинной сменой ролей. Кажется, словно Адам направляет магнетическое воздействие на Бога-отца. Тот пролетает в облаке, быстрый, как ветер, явно почитая себя счастливым тем, что Адам принимает его дар".
В Вилльфранше многое переменилось с тех пор, как в январе 1939 года Шарлотта Саломон впервые появилась там. Большая усадьба "Эрмитаж", принадлежавшая миссис Мур, разрушена, и на ее месте выстроен многоквартирный блок. Владелица этого убежища, где в начале войны нашли приют еврейские беженцы из разных концов Европы, давно продала его агенту по торговле недвижимостью. Уезжая в Америку с началом оккупации, она оставила управление усадьбой своему другу, еврейскому беженцу из Австрии Александру Наглеру. В последний год, после смерти дедушки в лагере Гюрс, Шарлотта и Александр, единственные оставшиеся в доме взрослые, очень сблизились, но эти отношения никак не отражены в книге. Последние друзья, с которыми встречались Шарлотта и Александр, были доктор Моридис, прежде домашний врач "Эрмитажа", и его жена.
Именно эта женщина сохранила воспоминания о самых последних днях, проведенных Шарлоттой в Вилльфранше. Узнав, что Шарлотта беременна, Александр стал настаивать на заключении брака. Все убедительно отговаривали их от этого шага, чувствуя, что евреям в сложившейся ситуации ни в коем случае не следует привлекать к себе ни малейшего внимания. Доктор Моридис, связанный с силами резистанса, явственнее всех прочих понимал опасность, нависшую над ними, и постоянно уговаривал их уйти в подполье. В то время было немало возможностей найти убежище в одной из маленьких горных деревушек. Но Шарлотта и Александр ни о чем подобном не помышляли. Последнюю неделю они провели в доме семейства Моридис. "C'est toute ma vie" – были последние слова, которые запомнила жена доктора.
В нескольких домах в Вилльфранше, у людей, никогда не знавших Шарлотту Саломон, до сих пор висят на стенах несколько ее рисунков, с которыми они не готовы расстаться ни за что на свете.
Последние листы книги "Жизнь? Или театр?" уже лишены изображений, они лишь исписаны сверху донизу цветными строчками текста. Вот как заканчивается этот "мюзикл":
"И тут с нашей Шарлоттой произошло нечто странное. Рисуя, как обычно, она внезапно заснула под полуденным солнцем. А когда проснулась, то перед ней лежал законченный портрет некогда беззаветно любимого Даберлона. Она разорвала лист на сто тысяч кусочков и бросила на ветер. Потом уселась и попыталась снова уснуть, и эксперимент опять удался. Снова это было лицо нашего Амадеуса, но на этот раз в профиль, обращенное к стоящей фигуре Шарлотты, и она искала объяснения этому странному происшествию. Затем взгляд ее упал на один из ее старых рисунков, изображающих Девушку и Смерть. И внезапно она поняла две вещи. Во-первых, что глаза Даберлона словно говорили "Смерть и Девушка – это мы двое", а во-вторых, что она все еще любит его, так же сильно, как всегда. И если он – Смерть, значит, все хорошо, значит, ей не нужно убивать себя, подобно ее предкам, ведь согласно его методу каждый может быть воскрешен – чтобы любить жизнь еще больше, нужно однажды побывать умершим. Итак, она, в сущности, была живой моделью его теорий, и она вспомнила его книгу "Орфей, или Путь к Посмертной Маске", о которой он сказал, что жалеет, что не написал ее в форме поэмы. И сонно-пробужденными глазами она увидела всю окружающую ее красоту, увидела море, почувствовала солнце и поняла: ей нужно исчезнуть на время из человеческой плоскости и принести все возможные жертвы, чтобы заново, из глубин, создать свой мир. И оттуда возникла – жизнь? или театр?"
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
