Пушкин и Вяземский
«Они вышли из кафе, вновь вернулись на Тверскую, побрели дальше. У памятника Пушкину Тошка сказала:
- «Клеветникам России!» Может мы с тобой клеветники, а, Эль? У всех такой невиданный порыв патриотизма! Может быть, это мы неправы?
- А ты вспомни своего любимого Вяземского!
- Да я помню наизусть: ««Пушкин в стихах своих Клеветникам России кажет им шиш из кармана. Он знает, что они не прочтут стихов его, следовательно, и отвечать не будут на вопросы, на которые отвечать было бы очень легко, даже самому Пушкину. За что возрождающейся Европе любить нас? Вносим ли мы хоть грош в казну общего просвещения? Мы тормоз в движениях народов к постепенному усовершенствованию нравственному и политическому. Мы вне возрождающейся Европы, а между тем тяготеем на ней. Народные витии, если удалось бы им как-нибудь проведать о стихах Пушкина и о возвышенности таланта его, могли бы отвечать ему коротко и ясно: мы ненавидим, или лучше сказать презираем вас, потому что в России поэту, как вы, не стыдно писать и печатать стихи подобные вашим».
- Феноменально, милая! – Эльдар обнял жену, поцеловал, - это я о твоей памяти.
- Да ладно, - Тоня махнула рукой, - ты чувствуешь, как актуально звучит! Будто вчера написано.
Когда они вернутся домой, Эльдар «сдует пыль» с папки, полной материалов к повести о Пушкине, написанной несколько лет назад. Вот и Пётр Андреевич Вяземский. А вот те самые строчки, что Тошка цитировала в Москве из его дневника. И продолжение той записи: «Мне так уж надоели эти географические фанфаронады наши: от Перми до Тавриды и проч. Что ж тут хорошего, чему радоваться и чем хвастаться, что мы лежим в растяжку, что у нас от мысли до мысли пять тысяч верст, что физическая Россия - Федора, а нравственная - дура. Велик <и> Аникин, да он в банке. Вы грозны на словах, попробуйте на деле».
«Неужели Пушкин не убедился, что нам с Европою воевать была бы смерть...- спрашивает себя Пётр Андреевич. - Нет ни одного листка Journal de Debats, где не было бы статьи, написанной с большим жаром и большим красноречием, нежели стихи Пушкина. В "Бородинской годовщине" опять те же мысли, или то же безмыслие. Никогда народные витии не говорили и не думали, что 4 мил<лиона> могут пересилить 40 мил<лионов>... Смешно, когда Пушкин хвастается, что мы не сожжем Варшавы их. И вестимо, потому что после пришлось бы застроить ее. Вы так уже сбились с пахвей в своем патриотическом восторге, что не знаете на чем решиться: то у вас Варшава - неприятельский город, то наш посад».
Далее П. А. Вяземский записывает в дневнике: «Вот что я было написал в письме к П<ушкину> сегодня и чего не послал: «Попроси Жуковского прислать мне поскорее какую-нибудь новую сказку свою. Охота ему было писать шинельные стихи «стихотворцы, которые в Москве ходят в шинели по домам с поздравительными одами> и не совестно ли «Певцу, во стане русских воинов» и «Певцу на Кремле» сравнивать нынешнее событие с Бородином? Там мы бились один против 10, а здесь, напротив, 10 против одного. Это дело весьма важно в государственном отношении, но тут нет ни на грош поэзии... Признаюсь и в том, что не послал письма не от нравственной вежливости, но для того, чтобы не сделать хлопот от распечатанного письма на почте».
Существует мнение, что именно Вяземский был адресатом незаконченного пушкинского послания «Ты просвещением свой разум осветил...», начинающегося стихами:
Ты просвещением свой разум осветил,
Ты правды свет увидел
И нежно чуждые народы возлюбил,
И мудро свой возненавидел.
Тема войны в Польше занимает центральное место в дневниковых записях П. А. Вяземского за 1831 год. Вяземский служил в Варшаве в 1818-1821 годах, владел польским языком, живо интересовался польским вопросом. Среди негативных откликов на стихотворения Жуковского и Пушкина, посвященные событиям в Польше, наиболее резкий принадлежит князю Вяземскому.
П. А. Вяземский записывает в дневнике: «Стихи Жуковского навели на меня тоску <...> Для меня они такая пакость, что я предпочел бы им смерть... Будь у нас гласность печати, никогда Ж<уковский> не подумал бы, а Пушкин не осмелился бы воспеть победы Паскевича: во-первых, потому, что этот род восторга анахронизм <...>; во-вторых, потому, что курам на смех быть вне себя от изумления, видя, что льву удалось, наконец, наложить лапу на мышь».
Очевидно, в Царском Селе в период польского восстания создавался «Очерк истории Украины» (подлинник по-французски), когда тема Украины была злободневной в связи с территориальными претензиями польской шляхты.
«Украиной, или Малороссией, называют обширное пространство, соединенное с колоссом Россией и состоящее из губерний Черниговской, Киевской, Харьковской, Полтавской и Подольской…
Славяне с незапамятных времен населяли эту обширную область; города Киев, Чернигов и Любеч не менее древни, чем Новгород Великий, свободный торговый город, основание которого относится к первым векам нашей эры.
Поляне жили на берегах Днепра, северяне и суличи - на берегах Десны, Сейма и Сулы, радимичи - на берегах Сожа, дреговичи - между Западной Двиной и Припятью, древляне - в Волыни, бужане и дулебы - по Бугу, лутичи и тиверцы - у устьев Днестра и Дуная…
Различные славянские племена, принявшие имя русских, увеличили войска своих победителей. Они захватили Киев, и Олег сделал его своей столицей…
Московский знакомый Пушкина, отставной полковник Г. А. Римский-Корсаков заявляет, что после появления «Клеветникам России» отказывается «приобретать произведения Русского Парнаса».
П. А. Вяземский, посылая Е. М. Хитрово свой перевод романа Б. Констана «Адальф», пишет о стихах «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина»:«Как огорчили меня эти стихи! Власть, государственный порядок часто должны исполнять печальные, кровавые обязанности, но у Поэта, слава Богу, нет обязанности их воспевать…».
13 октября 1831 г.
Д. Ф. Фикельмон - П. А Вяземскому:
«Не будем подражать дикарям, которые пляшут и поют вокруг костров своих врагов. Станем снова европейцами, чтобы искупить стихи совсем не европейского рода».
Поразительно, как актуально это все звучит сегодня, - с удивлением подумает Эльдар».
Другие статьи в литературном дневнике:
