***
Башорат Мирсалимовна
Рафаил Маргулис
Сдавали вступительные экзамены в университет. Я поступал на отделение журналистики, ещё не подозревая, что это липовый номер: не пройдёт и полугода, как отделение с треском закроют, а всех студентов присоединят к обычной филологии. Помню этот тягостный момент – сколько было разбитых надежд и порушенных идеалов!
Мои сокурсники, в большом количестве, участники войны, фронтовые поэты, израненные, контуженные, восприняли закрытие отделения журналистики, как жестокую трагедию – многие забирали документы и уходили в неизвестность.
Я остался. Мне было шестнадцать лет. Едва шагнув со школьной семьи во взрослую жизнь, я переживал все перипетии легко: филология так филология, лишь бы учиться.
Мне достался уклон в славянские языки. Утро начиналось с чтения газет – польских, болгарских, украинских. Сравнивали лексику, грамматический строй, искали общие корни.
Приходил профессор Коляда, высокий сухой старик. Носились слухи, что он в прошлом какой-то важный церковный чин. Коляда раскидывал повсюду древние рукописи и требовал внимания и понимания. Он был заумен, придирчив на зачётах, опасен, и мы его справедливо держали на расстоянии.
Зато любили Софочку, миловидную преподавательницу латыни, которая безуспешно пыталась привить нам основы поэтики Цезаря, Цицерона и Горация. Предмет был сложным, но Софочка добра, у всех в зачётках красовались пятёрки по латыни
Прошли первые месяцы занятий. Я огляделся. Учебный ритм вошёл в мой быт легко, впечатление простоты и доступности вскружило голову. Набрав в лёгкие больше воздуха, я стал оглядываться по сторонам.
И заметил Башорат.
В любой национальной республике было известно слово – спецнабор. Например, девочки-таджички шли вне конкурса в центральные вузы страны – московские, ленинградские, киевские.
Башорат приехала из горного кишлака, затерянного в труднодоступном ущелье юга республики. Ей, как и мне, было шестнадцать лет. Это была миловидная таджичка, круглолицая, румяная, с целым набором мелко заплётённых тугих косичек, едва умещающихся под тюбетейкой. Она сдавала экзамены в какой-то московский технический вуз, нисколько этим не заботилась, знала, что всё равно поступит.Имея общительный характер и немалую долю любознательности, она таскалась по всем кружкам и студиям, садилась в первый ряд и не мигая смотрела на выступавших. Её пёстрое национальное платье мелькало повсеместно среди европейских костюмов.
Девочек по спецнабору привезли в Сталинабад довольно поздно, занятия шли вовсю. Это был какой-то дополнительный, запоздалый набор. Башорат оказалась в этой группе заметной фигурой.
Однажды я читал стихи в литстудии. После того, как выступление окончилось, и я пробирался на своё место, меня потянули за рукав. Я обернулся. Широко улыбаясь, девочка-таджичка сказала:
- Не сможете ли вы, уважаемый, уделить мне несколько минут?
Мы вышли вместе. Беспечно болтая, Башорат – это была она – рассказывала о кишлачной жизни.
Потом сказала:
- Будем знакомиться!
И протянула руку, назвав своё имя.
- Меня зовут Рафаил, - откликнулся я в свою очередь.
- Знаю, слышала, - весело откликнулась она, - можно, буду называть вас Рафиком?
- Можно.
Она улыбнулась и сказала:
- Почитайте стихи.
Мы бродили по тенистым сталинабадским улицам , резко контрастируя одеждой и внешностью. – европейски одетый юноша и девушка в пёстром национальном платье. На нас оглядывались – кто удивлённо, кто осуждающе.
Нам было весело – очень быстро перешли на "ты" и забавлялись под колючими взглядами прохожих.
Эти прогулки продолжались недели две. Мы исходили весь Сталинабад, подолгу сидели в уютных зелёных беседках.
О чём говорили? Трудно сказать. Хохотали, переполненные молодостью и избытком жизни.
Однажды Башорат строго посмотрела на меня и сказала:
- Завтра я уезжаю. Не провожай меня, хорошо? Так надо.
И добавила:
- Может быть, встретимся, Рафик. Всё бывает. Вспоминай.
И она уехала. А я целиком переключился на болгарские газеты.
Пролетели годы Не успел оглянуться – десять лет как корова языком слизнула. Судьба-индейка носила меня по городам и весям, словно траву янтак. Очнулся уже к тридцати годам литсотрудником маленькой городской газетёнки.
В первый же месяц трудовой деятельности я "отличился" – напечатал неблагонадёжные стихи. На совместном собрании коллективов всех городских редакций меня крепко бил важный дядя из Москвы.
Нависла угроза увольнения. Редактор Яхъяходжаев с тревогой говорил:
- Как это тебя угораздило, Рафик? Жаль, если придётся расстаться.
Потекли дни неизвестности и тревоги.
Вскоре пригласили в обком партии, на беседу с новым секретарём по идеологии.
Пришёл, ясно осознавая, что это коней моей журналистской карьере и впереди – новые скитания.
В приёмной секретаря безнадёжно присел на стул. Рядом со мной кряхтел и томился очень толстый мужчина в полувоенной форме, такую носили деятели районного масштаба. Посмотрев на меня, он спросил:
- Сгорел?
Я кивнул утвердительно.
Он придвинул ко мне стул и наклонился к самому уху:
- Главное, не упорствуй. С порога кайся, жалобно–жалобно. Хотя говорят, она кремень. Ничем не возьмёшь. Пропали наши головы.
- Кто она? – спросил я без интереса.
- Новый секретарь Мирсалимова.
Мне фамилия ничего не сказала.
Толстяк снова зашептал, оглядываясь по сторонам:
- Страшная баба. Её даже родной муж боится, по одной половице ходит.
Тут меня пригласили.
Я вошёл. За столом сидела Башорат.
Наши взгляды встретились. Мне показалась, что она невольно проглотила улыбку. Или это только показалось?
- Ну здравствуй, Рафик! – сказала она.
Я молчал. Годы скитаний приучили к сдержанности.
- Садись, - пригласила она.
Никак не отреагировав, я продолжал стоять столбом.
Она нахмурилась. Мне показалось, что даже подавила в себе что-то, какое-то неоправданное движение.
Опустила глаза.
Прошло несколько мгновений.
Когда она снова взглянула на меня, это было уже другой человек, совершенно незнакомый.
- Я просмотрела ваше дело, - холодно проговорила она. – Надеюсь, вы сделали для себя правильные выводы?
- Да, - ответил я.
- Меня зовут Башорат Мирсалимовна.
- Запомню, - откликнулся я.
- Хорошо. Идите и работайте.
- Вы меня оставляете? – глупо улыбаясь, спросил я.
- Оставляю??? – в её голосе прозвучала ирония. – Как вы… как ты мог!
И устало добавила:
- Иди, иди работай, Рафик. Будь осторожнее.
Я посмотрел ей в лицо. Оно было бледно, в глазах таилась тревога.
С тяжёлым сердцем я вышел из кабинета.
Вскоре Башорат перевели в другой город. Больше наши пути не пересекались.
Р.Маргулис
8 января 2015г.
-
© Copyright: Рафаил Маргулис, 2015
Свидетельство о публикации №215010800098
Другие статьи в литературном дневнике:
- 07.09.2015. ***
- 03.09.2015. ***
