Антихрист"После второй части пока неоконченной трилогии об Америке и комедии «Самый главный босс» многие критики и зрители списали принца датского Ларса фон Триера в глухой запас. Человек, подаривший кинематографу Догму, оказался не нужен фестивальной Европе. В ответ на это Ларс плюнул на всех и уехал в глушь снимать главный фильм всей своей жизни (Триер повторял это в многочисленных интервью), прихватив с собой Шарлотту Гейнсбур и Уиллема Дэфо. Жанр «Антихриста» определялся создателем как хоррор, что было само по себе любопытно, т. к. после блистательного леденящего кровь «Королевского госпиталя» прошло уже много лет. «Антихрист» рассказывает о немолодой супружеской паре, пережившей личную трагедию — смерть единственного ребенка. И теперь муж (Уиллем Дэфо), а по совместительству психоаналитик, пытается спасти обезумевшую от горя жену (Шарлотта Гейнсбур), стараясь докопаться до первопричин ее страхов. Лучше бы он этого не делал… Триер, бросив новорожденную Догму на воспитание соратникам, словно забыл о своем дитяти. Правда, иногда приходил в гости с подарками на очень недолгое время. И вот теперь, спустя несколько лет, датчанин вновь вспомнил о ней. Догма, как дитя семи нянек, выросла беспризорником, диким, неуправляемым. Эдаким трудным подростком, коего уже не перевоспитать, а его выходки порядком надоели окружающим. Ларс, засучив рукава, принялся за дело. Ребенок не смог ослушаться властного отца. Когда, больше десяти лет назад, Триер и ко провозгласили правила независимого кинотечения, сам Ларс первым их и нарушил. Ему никогда не было интересно по ним играть. Поэтому, взяв на себя обязательства, он снова повел себя странным образом. В «Антихристе» мы увидим зрелую Догму, лишенную первоначального эпатажа и нездорового китча. От нее прежней остались лишь титры, обозначающие названия частей картины, нарисованные полуистертым мелком. Пролог картины предстает в виде красивого клипа. Сцены секса в душе, когда мельком на экране проскакивают половые органы героев (наподобие хулиганских врезок Тайлера Дерденна), и на постели выполнены в черно-белой эстетике очень красиво и непошло, представляя собой настоящее искусство. Кадры выражают кристальную идиллию обычного буржуазного семейства, коей ничто не может помешать. Тихо падает за окном снег. Из открытого окна как в замедленной съемке плавно летит мальчик, и смерть ласково принимает его в свои холодные объятия. В одном месте бурно проявляется жизнь, в другом вступает в свои права смерть. Вдоволь наигравшись, режиссер сразу приступает к делу. Причем каждая часть картины (структура взята из «Догвилля») еще сильнее нагнетает атмосферу, не давая ни на секунду расслабиться. Диалоги супругов, сплоченных общей трагедий — вечный разговор рационального с эмпирическим. Муж старается найти самоизлечение через супругу. Проводя над ней своего рода психологический эксперимент, отыскивая корни всех ее страхов. При этом незаметно меняясь ролями и подталкивая обоих к неизбежному и страшному конфликту. Извечному противостоянию. И первая смерть лишь отправная точка… Мужчина до сих пор не может простить женщине изгнание из райского сада. Поддавшись искушению единожды, женщина соблазнила и мужчину, вселив в последнего вечный страх. Женщине изначально дается очень сильное оружие, на которое мужчине сложно найти противоядие. Неслучайно героиня Гейнсбур, словно древняя весталка, нараспев произносит слова — «Не верь женщине…. Мои слезы — это манипуляция. Руки, грудь, тело». Неслучайно многие женщины-авангардисты выставляли напоказ на экране женское тело — от его рождения до умирания, улавливая в этом непонятную многим красоту. Мужчины, чуя исходящую опасность, боролись с ней, как могли. Одержимых женщин, тесно связанных с природой, в средневековье пачками сжигали на кострах. Связь женщины с природой самая стойкая и древняя на всем свете. В стародавние времена наши мужчины-предки не выходили из дому без заклинания-оберега, произносимого женщиной. Слово «ведьма» произошло от слова ведать, знать. Именно этой непонятной и очень сильной природы боялись мужчины. Современный слабый пол забыл о такой грозной силе, которая издревле дремлет в них. А многие, обнаружив ее, сами пугаются. Героиня Гейнсбур орет в исступлении своему мужу — «Ударь меня, ударь меня», пытаясь погасить взрыв дикой первобытной энергии, заглушив ее хоть на короткий миг актом животного секса. Страх всегда был мощным афродизиаком. Герои Триера вернулись в Эдем. Вот только он давно разрушен и испепелен, превратившись в зону, куда в редких поисках забредают одинокие сталкеры. В затихшей природе притаилось нечто первобытное, злое на человека. От всего буквально веет смертью. Те, кто может давать жизнь, несет умирание и увядание. Приближается хаос. Все замерло в ожидании Антихриста, тесно связанного с женщиной и природой, поселившегося в раю задолго до Адама и Евы. Камера привычно дрожит, только на это раз она действует более осмысленно, чем ранее. Монтажные склейки, почти незаметные глазу, и резкие повороты камеры создают атмосферу напряжения, неосознанного страха, а порой и паники. Фокус то появляется, то пропадает, заставляя зрителя продвигаться практически вслепую. Догма повзрослела и возмужала на глазах. Женщина борется с собой из последних сил, не давая Антихристу вступить в свои законные права, лишая себя того, что дает наслаждение. А, следовательно, путь к одержимости. Лишь одними глазами умоляя соперника покончить со своими мучениями. Мужчина побеждает женщину. Покоряя дикие инстинкты, он вспоминает опыт предков, предавая тело врага очищающему костру. А где-то вдалеке, сквозь века слышны колокола католических церквей. Безмолвные призраки инквизиторов незримо присутствуют рядом с мужчиной, одобряя его выбор. А еще чуть подальше их жертвы наблюдают за последним актом трагедии, начавшейся с седых времен. Но установившая снова черно-белая идиллия также временна, как и первоначальная. Европейское общество не готово увидеть всю картину происходящего, но методично раскачивает лодку, где находится, возведя в ранг культа психоанализ. Пусть, похоже, окончательно выродившийся до уровня бытового. Если продолжать аналогии, то христианин Бергман после глубокого самокопания и эксгумации человеческих страхов и пороков давал своему зрителю некую надежду. Антихристианин Триер, проделывая тоже самое, а иногда и гораздо радикальнее, ее как раз и не оставляет. «Антихрист» для авторского кинематографа то же самое, что и «Хранители» для массового. Если Мур в оригинальном комиксе, бережно перенесенном Снайдером на экран, как заправский классик арт-хауса со знанием канонов эстетски препарировал поп-культуру, то Триер в свою очередь смешал достижения мейнстрима и арта в одном флаконе, выведя новый генно-модифицированный вид. Датчанин одним прыжком снова опередил европейское кино лет на десять вперед, только на этот раз не указал векторов дальнейшего развития. Выведя основанный им стиль на новый уровень и одновременно уничтожив его во всем непродолжительном блеске и совершенности. Канны не простили режиссеру его таланта и того факта, что датчанин снова у всех на виду публично растоптал Европу, до сих пор кающуюся за свои злодеяния". © Copyright: Купер Виктор, 2010.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
