О любви

Купер Виктор: литературный дневник

Я как Ева Браун, Магда Геббельс или другая подруга известного фашиста.


Когда мой мужчина возвращается домой – его руки, конечно, в крови, но костюм безупречно чистый.


Из-за этих сомнительных связей никто не хочет ко мне приближаться, потому я взяла в друзья фармацевта, бармена и маленькую собачку ушастую.


Собачка породы кавалер-кинг-чарльз-спаниель, а мой друг кавалер черной звезды ужасной – черной звезды и сердца моего болящего, но это не важно, не важно, ведь люблю я его по-настоящему.


Только его и собачку ушастую, но каждую ночь, каждую ночь под окнами нашими кто-то шастает.
Это люди с глазами навыкате и с бровями черными дугами.


Мне сказали, они потомки народа древнего, хитрого, мудрого.


Я однажды проснусь рано-рано, к окну подбегу, радуясь дню лучезарному, солнцу вечному, и увижу две виселицы на лужайке – две виселицы работы мастеров дел жестоких заплечных.


На одной – мой любимый в костюме своем безупречном, но с лицом искаженным, посиневшим и страшным, на другой – моя бедная собачка ушастая.


***


Мама, мама, где мои таблетки?


У меня чудовище под кроватью – я бросаю ему объедки. Монстра пытаюсь задобрить поношенными немножко трусами, но он не хочет, не хочет, он гневно трясет волосами.


Он хочет только мою душу. Говорит: «Будь со мной настоящей, а не то я тебя разрушу».


Говорит: «Раскрошу твои кости, сгною твои пальцы, потому что ты, идиотка, полюбила паяца. Стану есть тебя, урча обгладывать тонкие ключицы. О, бэйби, бэйби, нет, тебе это не снится. Я съем тебя, оставлю только гордую голову – и не такое вытворяли паяцы с голоду. Я запью тебя пивом, отрыгну красиво и смачно – ведь ты так боишься физиологии, сортиров и нашей любви неудачной. Я прожую тебя мелко-мелко и стану кормить изо рта в рот, как птицы кормят своих птенцов, но пища будет вываливаться из разрубленной твоей трахеи, потому что волхвы и прочие идиоты только этого и хотели. Я раззявлю свой рот — рот в гриме размазанном красном и стану глотать объедки твои – отвратительные, смердящие, прекрасные. Потом я высру тебя, и говно твое будет пахнуть фиалками. И скажу тогда: «Ты голова профессора Доуэля, и мне тебя нисколько не жалко».


***


Они говорят:


«Love will tear us apart», — по-нашему: «Любовь разорвет нас на части», и я не боюсь использовать глупую рифму «счастье», когда мои пальцы лежат в углу, а глаза мои под кроватью.


Пальцы выстукивают бодрые ритмы по каменным плиткам пола, а я не знаю, где искать свою бедную, бедную голову.


Остается от женщины только свинина, говядина – торсо, потому что любить человеческого мужчину – ужасно, ужасно непросто.


Вообще в этом мире сложно жить маленьким ампутантам – ночами баюкать культи, убеждая себя, что все части тела на месте, что неприступна крепость, что боль фантомная, ненастоящая, как мультик о Мертвой Невесте. Как, впрочем, всякая штука Тима Бёртона – например, история ампутантки, которая любит оборотня.


В теории – дивный сюжет, и можно бы было выжать из него многое – осталось только найти свою бедную, глупую голову – пришить ее грубыми нитками, приклеить пластырем пальцы и ходить, как в ни в чем не бывало.


Улыбаться.





Другие статьи в литературном дневнике: