Немного о прошлом...

Ирене Крекер: литературный дневник

Глава вторая


Из книжных источников мне сейчас известно, что Красногвардейский район занимает около трёх тысяч квадратных километров и расположен в долине реки Ток. На севере с речкой Умиркой он относится к бассейну Большого Кинеля.


С детства я знала, что мой отец родился через два года после Октябрьской революции в сегодня уже несуществующем селе Каменец, которое находилось недалеко от районного центра Плешаново.


Не помню была ли я в тот мой первый приезд в Плешаново, но это и последующее лето провела в селе Кутерля.


В то памятное лето я, конечно, не задумывалась об истории села, о его будущем, не знала, что с середины восьмидесятых годов двадцатого века более девятисот сёл и хуторов Оренбуржья исчезнет с лица земли...


С благоговением я совершала прогулки и походы по неизвестному, но до боли знакомому их рассказов отца краю. Действительность превзошла все ожидания.


Село состояло из одной длинной улицы, вытянувшейся на пару километров вдоль единственной проходящей по нему дороге. Ширина этой улицы показалась мне тогда удивительно большой. Чтобы зайти к соседям в гости, нужно было преодолевать хорошее расстояние...

Была середина июня. Природа благоухала удивительно-яркими красками. Пора цветения сирени. Она обдавала свежестью томительно-знакомого запаха. Жёлтая акация создавала интерьер цветного восприятия насаждений, плодово-ягодные культуры встречались повсеместно. Особенно много было смородины, нет, кусты красной и жёлтой, никогда не виданой мною смородины, нашли своё целевое назначение для разделении частных земельных наделов. Заключительный аккорд природному натюрморту окраины селения создавали насаждения клёна-ясеня, карагача, тополя чёрного...

Всё смешалось в природе средней полосы России.

Для меня это была Русь европейски-цивилизованного мира, если можно так выразиться. Не жалкие деревни со старыми, непривлекательными, полуразрушенными домами, грязными улицами и вонючими сельскими дворами, встречающиеся в Сибири, а прекрасный уголок земли, где можно было наслаждаться запахом разнотравья - в окрестностях, ароматов цветов - в полисадниках, пеньем соловьёв и стрекотом кузнечиков...


Я помню, как парни шли в сельский клуб с цветком пиона или чайной розой в руках, или лихо воткнутыми в кепки полевыми цветами. Выгоревшие от жаркого солнца мальчишеские вихры казались сплошь и рядом русо-золотистыми, а сами парни молодцами из детских сказок.


Я не знала названий многих кустарников, да и цветов, но это не мешало мне наслаждаться незнакомыми запахами, ароматом и свежей чистотой воздуха. Я окунулась в этот новый вольный мир без оглядки, погружаясь в аромат солнечного дня, являющегося продолжением ночной сказки.


Я потеряла счёт дням, чувствуя себя хорошо и спокойно как дома, была бабочкой, мотыльком, миловиднай птахай, щебечущией песню восхищения миру, а он продолжал свою налаженную жизнь, не отвлекаясь на заморскую деву из сибирского края.


Неукоснительный порядок и чистота, раскинувшегося передо мной мира,запомнились мне на всю жизнь.


К тому времени я прекрасно знала, что родилась в семье обрусевших немцев, но что попаду в немецкую слободку, мне и во сне не снилось...


Моя кузина, дочка дяди Андрея, была моей ровесницей: русоволосая красавица с длинной толстой косой сопровождала меня повсюду, вернее, руководила оганизацией моего отдыха и охраняла мой покой. Она ответственно по-взрослому отнеслась к возложенным не неё обязанностям: знакомила меня со своими подругами, показывала достопримечательности, вводила в жизнь селения.


Пока дело касалось родственников, одноклассников, соседей меня не удивляло, что общение между ними происходит на непонятном для меня немецком наречии, но когда и в магазине, и в школе, и в сельсовете я заметила, что люди общаются друг с другом как в иностранном государстве, я поняла смысл сказанных отцом слов: "Мой родной язык - немецкий, но очень отличающийся от литературного. Он больше похож на голландский язык. Вероятно, наши праотцы были выходцами с севера Германии, с земель, граничащих с Нидерландами". Так как отец с матерью общались на литературном языке, и мне была понятна их бытовая речь, я не предполагала, что проведу лето "за границей." Здесь, в селе Кутерля и вблизи расположенных селениях везде и всегда звучал, как я позже поняла, немецкий диалект "платтдойч", из которого я не понимала ни слова.


На этом "странном" языке отца, дедов и прадедов говорили здесь в магазине, в сельсовете, в семьях, молодёжь между собой, и не было никакого шанса понять, о чём они говорят, что подразумевают... Сначала я дичилась, молчала, уходя в тень двоюродной сестры, тенью которой я в это лето стало в прямом и переносном смысле этого слова, затем неччала видеть сны, где пыталась быть достойной собеселницей, но в общем комплекса неполноценности у меня в связи с этим не развилось, да и рядом всегда была моя Марийка, радость и опора, идеал доброты и терпения, понимания и духовной поддержки.


Когда была необходимость, она переводила, если я нуждалась в помощи - отвечала за меня, читала мои мысли на расстоянии и со спокойной уверенностью помогала осознать и понять родственные связи среди множеством людей селения с одинаковыми фамилиями. Наша фамилия встречалась здесь сплошь и рядом... С некоторыми семьями мы были в родстве, передающемся через поколения, с некоторыми - в более ближнем.


В первую неделю моего здесь пребывания мы с Марийкой отправились к моей бабушке. Она жила с кем-то из мне ранее неизвестных родственников. Встреча эта была единственная, но оказалась памятной на всю жизнь.


Мой дедушка женился на ней, когда отец уезжал из села на учёбу в город Орск. В течение жизни он лишь несколько раз был в своём отчем крае...


Мы говорили с бабушкой об отце. Она вспоминала его весёлым, жизнерадостным, добрым и правильным, не смотря на его трудное детство, юность, да и последующие, военные и послевоенные, годы, наполненные до краёв нуждой и лишениями. Он был единственный из семьи, оторвавшийся от своего клана и прожившиий жизнь на чужбине, в Сибири, о которой она не имела никакого представления.


Бабушка казалась мне древней и мудрой.


Мне взгрустнулось сейчас, когда я пишу эти строки, потому что у меня никогда не было бабы и деда, всех смела злодейка-война, недопулучила я мудрости стариков в детстве, может, поэтому так мучительно пробиваюсь по жизни через боль души, нажитую собственным опытом, страдая и мучаясь в одиночку.


Бабушка в тот день отметила мою схожесть с отцом по характеру. Я была такой же общительной и жизнерадостной, каким она помнила его в юности. Самое жуткое было для меня то, что наша беседа велась через переводчика. В этом качестве выступала как обычно моя двоюродная сестра Марийка, с которой мы породнились навсегда и по- настоящему.


В то памятное лето я поняла, что означают слова "зов крови". Поняла, но окончательно ещё не осознала.


Бабушка говорила на своём родном диалекте. Она не училась в школе советского времени, не изучала литературного немецкого, не встречалась с русскими в своём селении и не говорила с ними в молодости, совершая кратковременные поездки в другие города Поволжья. До конца жизни она не знала русского языка ни в понимании, ни в написании, ни в разговоре.

Сегодня, прожив в Германии более двадцати лет, я ещё могу понять, почему нас называли немцами в России, об этом говорила и отметка в паспорте в графе национальность, но почему нас в Германии называют до сих пор русскими - до меня не совсем доходит... Темнота гремучая.


В это лето я была естественным приложением к своим вновь обретённым родственникам и не пыталась даже рассуждениями омрачать новую, открывшуюся мне столь неожиданно реальность. Я влилась своим светлым любознательным существом в окружающий меня удивительный мир, и мир принял меня такой, какя я есть со всеми моими плюсами и минусами.


Со второй недели пребывания на родине отца кузина вынуждена была предложить мне провести несколько недель в школьном трудовом лагере. Я, конечно, не раздумывая, согласилась.

Помню как сегодня: мы трудимся на сельских полях, живём в палатках посреди степи. Погода солнечная, климат сухой. Не нужно много думать об одежде, времяпрепровождении, да и о питании.


Семье, меня приютившей, наверное, тоже было меньше забот по поводу моего гостевания, и я была по-прежнему вольной птицей на этот раз на колхозных хлебах. Работаю наравне со всеми, а потом - вечера для души и сердца, доброта, витающая в воздухе, влюблённость...


Я только сейчас осознаю, что это была пора настоящего взросления и становления души, светлого счастья на лоне тёплого участия и дружеской поддержки...


Продолжение следует



Другие статьи в литературном дневнике:

  • 24.01.2014. Немного о прошлом...
  • 05.01.2014. ***
  • 02.01.2014. ***