Два письма моего отца.

Ионесса: литературный дневник


На днях резко похолодало, полезла на антресоли искать опушку к капюшону куртки. Нашла… Интересную коробку из-под, кажется, ещё финских сапог, не выброшенную, а приспособленную под шкатулку для всевозможных вещичек.
Вспомнила, как мы когда-то с детьми моего брата, когда они приезжали на лето к нам, вот также «окунались» в моё прошлое. Племянники просто обожали открывать мои старые шкатулки, брать в руки незатейливые украшения советских времён, поломанные брелки, какие-то старые ключи, монетки, почтовые марки, этикетки спичечных коробков, значки, которые мы собирали с братом с 1956 года, медальки из недорогих металлов, деревянные и даже глиняные, и сделанные под бронзу «открывашки» для минеральной воды. В общем, все «драгоценности» из детства, что рука не поднималась выбросить, и сувениры, привезенные из путешествий по нашей стране. Меня всегда умиляло, когда дети, попросив на память какую-то безделушку, бросались к родителям: «Смотрите, что нам тётя подарила!»
Вот такой же щенячий восторг я испытала, когда взяла старый конверт и достала два письма на пожелтевшей от времени бумаге, каждое сложенное вчетверо и написанное кругленьким почерком моего отца для моей матери. Привожу письма в очерёдности, как я их читала.


Письмо 1-ое: «Привет, заботливой хозяйке от благодарного Пуша. В первых строках своего письма сообщаю, что я живу не по-прежнему. Первые сутки после твоего отъезда прожил за счёт внутренних запасов организма.
Вторые сутки питался отходами фарша, который соизволила готовить для себя соседка. Третьи сутки принесли на мой стол микроскопические кусочки колбасы, шкурки от неё и хлеб, который я очень не люблю.
На четвёртые сутки я лакомился тамбовским окороком. Вернее, салом и корочками от него.
А вот на пятые сутки мне подали кефир. Я решительно отказался есть его! За это меня наказали и перевели на хлеб и воду.
После голодухи на другой день я с жадностью съел целый пирожок. Мясокомбинатовский пирожок мне очень понравился. Ух, какой вкусный!
На другой день я тоже ел мясокомбинатовские пирожки и пил воду из чайника.
Так я существую.
Тебе желаю находиться больше на свежем воздухе. Умело развлекаться и, конечно, не болеть. На курорте не положено болеть. Кино смотри в кинотеатре «Ракета». Прогулки совершай возле моря, читай книги и газеты тоже возле моря.
Срок надо выжить полностью.
Пусть повара готовят блюда и из рыбки. Вы же имеете право заказать и рыбное блюдо. А я тут не околею, выдюжу.
Желаю здоровья, радости, веселья.
Пушоня-распушоня, но… (не засоня). Даю тебе лапу, которая стала чуть тощее, но она сильная!»
Отпечаток лапы прилагался в письме, очерченный красным карандашом (авт.)


Письмо 2-ое: «Здравствуй, Аня! Мы живём по-сиротски. Ирина как-то мне заявила: «Тебе дали деньги, вот и обеспечивай себя продуктами и питайся, как хочешь».
«Сильна!» - подумал я, услышав словечко «обеспечивай». Легко сказать обеспечивай. Пушу-то ведь надо готовить, а наша Ирина не приучена к этому. Но я не унываю. Покупаю такие готовые продукты, что Иринке остается только спрашивать, где я всё это достаю. Так что ты не горюй, я питаюсь калорийно. И Пушку от меня перепадает.
Наш Валерик уехал в назначенное время. Сейчас, наверно, не одну сотню килограммов помидоров собрал. И поел их он наверняка вдоволь. Пусть себе собирает урожай. Ему это только на пользу должно пойти.
Дома мы живём тихо-мирно. Ирина ходит в кино, а я по вечерам читаю газеты.
Аня, раньше срока не уезжай. Домой выезжай на другой день по истечении срока. Слышишь, чтобы было так, как мы решили с Пушом Марсовичем. А мы тут как-нибудь перебьемся без первых блюд. Деньги я и Ирина расходуем бережно и экономно, так что ты не волнуйся. Всё будет в ажуре.
Отдыхай себе на здоровье. Ведь больше тебе никто путёвки в дальнейшем не даст.
Воздух в Евпатории целебный. Это главное лекарство для больного сердца плюс отдых и покой. Вот и всё твоё лечение, а на неудобства не обращай внимания. Обнимаю и целую тебя. А кот лижет и царапает. Мы тебя крепко-крепко»…


Эти два письма были написаны в начале 60-х годов. Они поразили меня правдивостью и зарядили оптимизмом. Черный кот – вначале Пушок, в дальнейшем Пуш Марсович, в домашнем обиходе Пуни, со временем приобрёл даже фамилию – Мочальский, она мне приснилась во сне. Так он до конца жизни и звался официально: Пуш Марсович – Пуни Мочальский.
А принесла его домой малюсеньким котенком моя мама из редакции, они вместе с отцом работали там. К сожалению, я не запомнила, кто к кому из стародавних сотрудников редакции приехал погостить… Поэтесса из Москвы, кажется, это была Римма Казакова. Она привезла с собой кота – Марса. А у хозяйки дома была кошка, кто-то из котов был сиамский, а кто-то сибирской породы.
Наш котёнок Пушок после отъезда папаши Марса, появился на свет, как и положено, через пару месяцев, а ещё через месяц-полтора был торжественно водружён на стол под яркий свет оранжевого шелкового абажура, чтобы мы смогли лучше рассмотреть чёрный пушистый комочек обещанного счастья.
Кстати, это место обитания так и осталось за ним навсегда: он пил чай, обедал, ужинал, просматривал и читал газеты, с удовольствием наблюдал вместе со своим хозяином по телевизору за жизнью человеков и разных прочих обитателей планеты.
Говорят, красота спасёт мир.
Готова подтвердить и добавить: доброта спасёт человечество.



Другие статьи в литературном дневнике:

  • 24.11.2020. Два письма моего отца.