Приятель тут же испарился. Бабушка подошла ко мне... А я потный!
Потеть мне не разрешалось. Это было еще более тяжким преступлением, чем опоздать на прием гомеопатии! Провинности хуже не было! Бабушка объясняла, что, потея, человек теряет сопротивляемость организма, а стафилококк, почуя это, размножается и вызывает гайморит. Я помнил, что сгнить от гайморита не успею, потому что, если буду потный, бабушка убьет меня раньше, чем проснется стафилококк.
Вот, например, ищет она меня, найти, конечно, не может. Спрашивает у лифтерши:
- Вы моего идиота не видели?
- Ну, почему идиота?.. На вид он довольно смышленый.
- Это только на вид! Ему стафилококк давно уже весь мозг выел.
- А что это такое, извините?
- Микроб такой страшный.
- Бедный мальчик! А это лечится?
- У нормальных людей да. А ему нельзя ни антибиотиков, ни сульфаниламидов.
- Но за последнее врем он вроде вырос...
- Вырос-то вырос, но, когда я его в ванной раздеваю, мне делается дурно - одни кости.
- И еще ко всему и идиот?
- Полный! - с уверенностью восклицает бабушка, и чувство гордости за внука переполняет ее: второго такого нет ни у кого.
Ты, когда был маленький, говорил «тутульки». А еще ты говорил «дидивот», вместо «идиот». Сидишь в манежике, бывало, зассанный весь. Ручками машешь и кричишь: «Я дидивот! Я дидивот!» Я подойду, сменю тебе простынки. Поправлю ласково: «Не дидивот, Сашенька, а идиот». А ты опять: «Дидивот! Дидивот!» Такая лапочка был…
и вскоре вернулась с внушительной «клизмочкой»
— Ложись на бочок, как волчок. Сейчас с ромашечкой «чок-чок», и температура упадет. Во бабка у тебя, стихами шпарит. Ну давай, поворачивайся. — И бабушка смазала наконечник из блестящей продолговатой баночки.
Пока ромашка вымывала токсины, я размышлял о судьбе.
«Вот цветы, — думал я, любуясь значительностью своих мыслей. — Ромашки. Они могли бы расти в поле, на них могли бы гадать „любит, не любит“, а что с ними вместо этого стало? Вот она, судьба, про которую так часто говорит бабушка. А какая судьба может постичь меня?»
— Давай, лапонька, ложку за бабушку… За дедушку…
За маму пусть черти половниками смолу глотают.
За Галину Сергевну. Из-за тебя, идиотика, обиделась бедная.
Еще ложечку съешь за нее, чтоб не обижалась.
Мама приходила редко. Я начинал ждать ее с самого утра и, дождавшись, хотел получить как можно больше от каждой минуты, что ее видел. Если я говорил с ней, мне казалось, что слова отвлекают меня от объятий; если обнимал, волновался, что мало смотрю на нее; если отстранялся, чтобы смотреть, переживал, что не могу обнимать. Я чувствовал, что вот-вот найду положение, при котором можно будет делать все сразу, но никак не мог его отыскать и суетился, ужасаясь, как быстро уходит время, которого у меня и так было мало.
Бабушка была моей жизнью, мама — редким праздником. У праздника были свои правила, у жизни — свои.
почему бабушка — жизнь, а мама — редкое счастье, которое кончается раньше, чем успеешь почувствовать себя счастливым.
из книги Павла Санаева "Похороните меня за плинтусом",
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
