Сергей дацюк

СЕРГЕЙ ДАЦЮК: ЗА ЧТО ВОЮЕТ РОССИЯ (ЧАСТЬ 2)

Контраргумент Гумилева — всякому этносу отпущен определенный период пассионарности. Можно лишь в ретроспективе определить этот период приблизительно. Однако в настоящем времени есть только один способ проверки пассионарности — готовность жертвовать жизнью за иллюзорные цели. У Гумилева есть два самых высших уровня жертвования жизнями — жертва во имя иллюзорных идеалов и жертва во имя идеала победы. Жертва за победу (например, евразийства) это жертва эгоистичная, ищущая государственную выгоду. Просто жертва происходит всегда во имя наивысших трансцендентных (иллюзорных) идеалов, что лишь и может создавать или возрождать новую цивилизацию. С этой точки зрения россияне сегодня имеют не наивысшую пассионарность. Россияне не готовы просто жертвовать жизнями во имя иллюзорных идеалов, но лишь жертвовать жизнями за новые территории для государства во имя практичного евразийства. Даже зомбирование через СМИ как мотивационный компрессор не преодолевает этой пассионарной ограниченности.

Контраргумент Европы-США — Европа (и прежде всего Германия) может сотрудничать с Россией, пока Россия не нарушает правил экономического сотрудничества. В случае военных претензий на евразийство, Европа неизбежно оказывается в союзе с США против России и делает ее претензии на евразийство бессмысленными. Иначе говоря, актуализация евразийства неизбежно актуализирует атлантизм, который выигрывает у евразийства за счет парадигмально более сложной игры.
Контраргумент Китая — чтобы обосновать претензии российского евразийства, необходимо как-то нейтрализовать Китай, поскольку никакое равноправное партнерство российской империи с Китаем невозможно. Китай является союзником России в войне Афины против Запада. Однако Китай никогда не будет союзником России в войне Марса против Запада (см. первую главу «Типология войны, которую ведет Россия»). Причем Китай неизбежно в силу демографического и финансового доминирования поглощает, по меньшей мере, часть России в случае тесного партнерства с ней. Война России с Китаем не приведет к победе России ни при какой военной стратегии, включая ядерную войну. Иначе говоря, именно Китай окончательно разрушает геополитический двухосевой мир «евразийство-атлантизм». Столкновение евразийства и атлантизма проиграно евразийством. Нынче евразийство снова хочет усилиться и получить реванш. Однако вышедший на арену глобальной геополитики (неевразийской и неатлантической) Китай, формирующий новую геополитическую ось, делает реванш евразийства бессмысленным и невозможным.

Эти контраргументы против евразийства являются серьезными и основополагающими. Их нельзя игнорировать. И уж тем более России нельзя строить никакой долгосрочной политики, пока нет ответа на эти контраргументы. Сегодняшние явные попытки России следовать концепции евразийства это цивилизационное самоубийство.

Война за Русский мир

«Русский мир» — концепция международного трансгосударственного и трансконтинентального сообщества, объединённого причастностью к России и лояльностью к русскому языку и культуре.

«Русский мир» возникает сначала как литературная метафора у драматурга А.Н.Островского. Затем в научной концепции у этнолога, историка и социального антрополога В.А.Тишкова «Русский мир» рассматривается как феномен глобального масштаба, каковым, наряду с Россией, обладают только Испания, Португалия, Франция, Китай, а также Великобритания.
Геополитическую концепцию «Русского мира» предлагает философ, лингвист и политолог В.Л.Цымбурский — «остров Россия» это остров в «сердцевине суши», целостная геополитическая ниша русского этноса; обширность трудных для освоения пространств на востоке России; отделенность страны на западе России от романо-германской Европы.
В настоящее время, концепцию «Русского мира» в России очень часто рассматривают именно как цивилизационную. В этом смысле в представление о «Русском мире» входит: 1) православие; 2) русская культура и русский язык; 3) общая историческая память и общие взгляды на общественное развитие.

С точки зрения цивилизационной антропологии, цивилизацию определяет не культура и язык, а также не общность исторической памяти и взглядов на общественное развитие, а именно общность системы мотиваций. Православие вполне могло бы быть такой мотивационной базой, если бы в России имелось православие с позитивной ориентацией на будущее, а не фундаменталистский его вариант с представлением о «врагах, служителях Антихриста», с агрессией против неправославного Запада, с поддерживаемым церковью цезаропапизмом. Этому посвящена ранее отдельная глава «Война за православие».

Общая историческая память и вытекающие из нее общие взгляды на общественное развитие может быть сформулирована в таких признаках исторической идентичности, где российская история это история: 1) государства, а не общества; 2) дискурс побед, а не поражений; 3) содержание идей, биографии людей и коллективов, которые побеждали, а не которые проигрывали. В этом смысле все, что выпадает из этого исторического контекста, оказывается за пределами исторической идентичности России.

Важнейшие момент возникновения Русского мира — создание русского государства, историю которого Россия вынуждена была редактировать много раз. Первоначально имперской редакции подверглось непосредственное рождение России из монголо-татарской Орды, что произошло еще во время формирования единого государства Российского с начала XIV века. Здесь возникает простое и неприятное для России различение: Киевская Русь как непокорившаяся монголо-татарам была уничтожена в XIII веке, а Московская Русь как покорившаяся монголо-татарам получает шанс на создание своего государства в XIV веке.

Однако, чтобы не называть этот период рабской покорностью российских княжеств в составе чужого государства, в российской истории используется уникальное самоназвание — «монголо-татарское иго», которое якобы преодолевается возникающим российским государством. То есть рабской покорности как бы нет (используются эвфемизмы «политическая и данническая зависимость»), а государство как бы возникает в борьбе против ига на фоне побед над монголо-татарами. Здесь в российской истории возникают даже сомнительные исторические эпизоды — например, Куликовская битва.
«Монголо-татарское иго» является оборотом исключительно русской истории и для зарубежных историков непонятно — они используют термины «монголо-татарские набеги». В понимании русских историков «монголо-татарское иго» это система политической и даннической зависимости русских княжеств от монголо-татарских ханов. Иначе говоря, при этом обходится вопрос об отсутствии в этот момент государства российского, делается попытка непризнания татаро-монгольской власти своей властью.

В объективной действительности «орда» как способ организации управления тюрских и монголо-татарских в России не просто повлияла на ее дальнейшую историю, но по сути создала впервые связность России и принудила ее к созданию своего государства. Орда — есть внешняя идентификация для России, ею оспариваемая, но вообще-то вполне корректная и объективная. Российская империя родилась из Орды, где чужое рабство было заменено на свое рабство.
Вторично российская история подверглась марксистко-ленинской, а по сути сталинской редакции, где было признание права российских народов на самоопределение, и их история была включена в контекст истории России. Это было сделано формально, но тем не менее эта редакция расширяет историю «русского мира» до истории народов России.
Третий раз историю своего возникновения Россия вынуждена была редактировать после распада СССР, когда многие народы, в частности Украина, вышли из состава Советского Союза и перестали быть территорией исторического единства с Россией. В это время история других народов России снова затеняется историей «Русского мира». С момента крушения СССР история третий раз переписывается — исчезает термин «Киевская Русь», появляется термин «древнерусское государство», где затемняется момент принципиального различия между свободолюбивой Киевской Русью и рабски покорной Московской Русью. Иначе говоря история России снова становится имперской.

Именно два этих неприятных исторических обстоятельства — происхождение России от Орды и невозможность признать Киевскую Русь своим прародителем (Киев — матерь городов русских) — лежат в основе исторической травмы российского самосознания, до сегодняшнего времени создавая у россиян, даже знакомых с перевранной версией истории, комплекс исторической неполноценности.

«Русский мир» в историческом плане это концепция вранья, громоздящегося на более раннее вранье, и постоянно генерирующая поэтому комплекс исторической неполноценности и агрессии — особенно по отношению к Украине. Россия как бы мстит в настоящем времени Украине за то, что не она, а именно Киевская Русь выбрала погибель вместо рабства; за то, что сама вынуждена была создавать свое государство, не преодолевая рабскую покорность, а придумывая сомнительные героические сражения.

Именно поэтому влияние писаной в России истории на историческую память россиян является уникальным. Историческая память русского народа постоянно переписывается, редактируется, изменяется и откровенно перевирается. В этом смысле историческая память как основа исторической идентичности «Русского мира» постоянно меняется в угоду политической конъюнктуре.

Все цивилизации немножко о себе врут. Цивилизацию можно строить на небольшом историческом вранье или на вранье о тех народах, которых уже нет. Но попытка строить цивилизацию на вранье о народе, который существует и является столь же развитым, неизбежно приводит к конфликтам и войнам с таким народом. Эту истину прекрасно поняла в свое время Британия. Но эту истину не поняла Россия, поэтому она будет страдать, пока не перестанет врать о своей истории. Или же ей нужно полностью уничтожить историческую память Украинце, осуществить даже не геноцид, а этноцид, чтобы уже врать о своей истории полномасштабно. Украина — живой свидетель исторического вранья России, поэтому в представлении России она недогосударство, нацисты, фашисты и нелюдь. Пока есть независимая Украина и отдельная от российской историческая память украинцев, «Русский мир», построенный на историческом вранье, всегда будет «недомиром» и «недорусским».

Все идеи, концепции и территории, с которыми воевала Россия, исторгаются из идентичности «Русского мира» и приобретают негативный контекст: 1) война российской империи с различными западными странами и их идеями; 2) война российской империи за оккупацию колоний с их национальным самосознанием (народы, вошедшие в состав российской империи как колонии, присваивались россиянами как бы навсегда); 3) война СССР с фашизмом и национал-социализмом. Все это неизменно побеждалось Россией, потому что она якобы стояла на стороне добра и прогресса против зла и дикости.
История России это история российского государства. Российское общество фактически лишено своей истории в России. Исключение составляет история либеральной диссидентствующей России, основанная на ценностях свободы, правды и терпимости. Вся культура России находится в плену мифа «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Даже концепция интеллектуализма в России имеет свою, отличную от остального мира специфику — российская интеллигенция это интеллектуалы на службе у государства.

В этом смысле, создавая свою концепцию «Русского мира» и желая обойти эти скользкие моменты истории, П.Г.Щедровицкий рефлексивно зафиксировал отсутствие у России образа будущего. На этой основе он попытался визионерски построить «Русский мир» как прообраз будущей России. П.Г.Щедровицкий вопросы религии, общей исторической памяти и общественного развития оставляет за скобками своей концепции.
П.Г.Щедровицкий концепцию «Русского мира» создавал как концепцию общества в противовес государству, которое «уехало от своих граждан». Его определение «Русского мира» — «сетевая структура больших и малых сообществ, думающих и говорящих на русском языке». Тем мне менее, его концепция «Русского мира» как мира будущего была отброшена нынешней российской властью, развернувшей беспрецедентную архаизацию массового сознания россиян — архаизацию историко-мифологическую, а не объективно-историческую. Поддерживаемое таким самосознанием российского общества, нынешнее российское государство не пытается избавиться от исторических мифов и комплексов, а холит, лелеет и использует их.

Обратите внимание, что даже у современного и рефлексивно продвинутого П.Г.Щедровицкого «русский мир» это не «российский мир». То есть речь идет не о концепции равноправного вхождения в «российский мир» многих народов и народностей, населяющих Россию, а о уже сетевом доминировании русского народа над остальными народами в виде преобладания именно русского языка и русской культуры над остальными языками и культурами народов России.
Концепция «Русского мира» П.Г.Щедровицкого, несмотря на ее имперско-сетевой характер, является прямой противоположностью идее империи. Подобно этому и евразийство принципиально несоединимо с сетевым «Русскими миром».

Если империя это идея государственническая, то «Русский мир» П.Г.Щедровицкого это идея организации гражданского общества, выходящая за рамки государства. Любая попытка соединить континентально ограниченную евразийством имперскость традиционного образца (самодержавие, православие, народность) с идеей сетевой организации внегосударственного мира по культурно-языковому единству наталкивается на целый ряд противоречий — политических, экономических, культурных.

Политика империи не может быть никак спроецирована на сетевое общество «Русского мира», поскольку имперское континентальное принуждение отторгается любой сетью, иначе говоря, форма континентальной власти несоединима с сетевой самоорганизацией.

Экономика сетевого «Русского мира» вообще является виртуальным образованием, поскольку принципиально не может быть организована по внутренним законам континентальной империи, иначе говоря, внеэкономическое авторитарное принуждение внутри империи несоединимо с либеральными нормами экономической свободы в сетевом русском обществе.
Мультикультурность мировой сети принуждается к однокультурному содержанию «русскости» целого мира. Более того, культура традиционной для России евразийской авторитарной империи вообще ни при каких обстоятельствах не может быть совмещена с культурой сетевого общества.

Способ создания сетевой организации общества по единству языка никак не означает единства культуры. В этом смысле «ВКонтакте» принципиально не может победить «Фейсбук», потому что «Фейсбук» сеть интернациональная, мультикультурная и многоязычная, а «ВКонтакте» — однокультурная и русскоязычная. Сетевая культура побеждает все ограничения, и, прежде всего, сетевая культура неизбежно побеждает языковые ограничения.

Империя всегда неизбежно мультикультурное образование: даже если другие языки, религии и традиции в долгосрочной ориентации ассимилируются базовым языком-религией-традицией, они неизбежно должны иметь какое-либо государственное признание в виде уважения (толерирования). Однако «Русский мир» П.Г.Щедровицкого в сочетании с идеей империи превращает последнюю в монокультурное образование с невероятно развитой ксенофобией.
Причем «Русский мир» П.Г.Щедровицкого это идея современной сетевой империи (именно такой, какую описывают в своей книге «Империя» Негри и Хардт) — империи наднациональной, объединенной единой логикой сетевого управления. В этом смысле «Русский мир» внутренне содержит идею детерриториализации России, а это означает его принципиальное противоречие идее евразийства, которая по своему содержанию территориальна.
Во всех концепциях «Русского мира» есть общее — одной из его основ является русский язык и русская культура. По своей сути идея русскоязычного «Русского мира» основывается на гипотезе лингвистической относительности Сепира-Уорфа — не мир нормирует язык, а язык нормирует мир.

Эта гипотеза явилась обоснованием того лингвоцентризма, который возник начиная с Вильгельма фон Гумбольдта, написавшего еще в начале XIX века теоретические работы о языке как находящемся в процессе развития; имеющем внутреннюю форму, зависящую от самобытности народного духа; о зависимости языка и мышления; об особом «языковом мировидении». Экзистенциальное обоснование лингвоцентризма предъявил Хайдеггер — «язык дом бытия». А уже подлинная акцентуация теоретических исследований на лингвоцентризме развернулась во французском структурализме и постструктурализме в ХХ веке. Своего пика лингвоцентризм достигает в постструктурализме-постмодернизме в виде мыслительной установки на «языковые игры».

Прямым следствием этого подхода является концепция «Русского мира», пытающаяся создать мир, где главная игра это игра русского языка. Средств для игры у русской культуры оказалось намного меньше, нежели у англо-саксонской и китайской. Англо-саксонская культура играет с миром через молодежную музыку, компьютер и Интернет, китайская культура играет с миром через «чайнатауны» и дешевые товары, созданные очень часто на заимствованных идеях. А русская культура играет с миром в военные игры, поскольку ни во что больше играть не умеет. Культуртрегерский «Русский мир» означает, что «нужно сделать так, чтобы все в мире говорили по-русски — кто, не умеет, научим, кто не хочет, заставим».

На торжественной церемонии награждения лучших русскоязычных писателей — лауреатов международного литературного конкурса «Русская премия» по итогам 2013 года писательница профессор истории Донецкого национального университета Елена Стяжкина из Донецка очень точно обозначила проблему такого подхода к русскому языку, который воюет: «Русский язык не нуждается в крови».

У себя на Фейсбуке 6 мая 2014 года я развил ее мысль: «О великий могучий свободный и правдивый русский язык, алчущий крови за свое выживание. Грустно вспоминать твое былое величие, горько осознавать твое утраченное могущество, больно видеть твое служение рабству и противно слышать твое вранье. Пусть враг приходит с войной, но даже вражеский язык побеждает лишь упрочивая мир. Язык жив, пока он соединяет. Язык умирает, когда он начинает разъединять. Язык, который кровавыми жертвами заставляет себя любить, обречен на ненависть, разрушение и забвение». В комментариях к этому посту состоялась и моя краткая дискуссия о роли языка с П.Г.Щедровицким, автором концепции «Русского мира».
В этой дискуссии П.Г.Щедровицкий отстаивал позицию, что русский язык вполне может быть средством удержания смыслов, выходящих за пределы культуры и собственно самого языка, доходя до уровня цивилизационной конкуренции.
Я же оспаривал его методологический подход, согласно которому в его понимании «русский мир» есть сетевая структура «больших и малых сообществ, думающих и говорящих на русском языке». Иначе говоря, я считаю включение языка в качестве онтологического основания единства «русского мира» методологической ошибкой. В той дискуссии я отписал ему следующее: «Я обращаю внимание именно на ситуацию, когда мы сознательно конструируем идентичность, и у нас есть выбор, включать ли в нее язык. Я призываю исключить язык из концепта идентичности Русского мира, поскольку это уже неконструктивно сейчас и будет неконструктивно и далее… Язык должен выбираться под идентичность, а не идентичность создаваться под язык».

Это означает, что лингвоцентризм может еще воевать, но уже не может победить. Мир лингвоцентризма мертв. Русский мир, кладущий в свое основание русский язык, — бесперспективен.

Гипотеза Сепира-Уорфа оспаривается в конструктивизме. Язык считается определяющим мышление вплоть до 60-70-х годов ХХ века, покуда внутри постструктурализма и особенно СМД-методологии не были разработаны неязыковые структуры понимания (ризома Делеза, симулякр у Бодрийяра, диспозитив Фуко, схема у Г.П.Щедровицкого). Лингвоцентризм теряет свое влияние к 70-80-м годам ХХ века, и уже в 90-е годы ХХ века набирают силу конструктивистские представления, идущие от концептов генеративной лингвистики Хомского, где язык уже не нормирует реальность, потому как сама реальность становится множественной (многоонтичностной), и с этой множественностью реальности лучше всего работает не вербальный язык, а семиозис (схем, моделей, матриц, таблиц а т.д.).

В свое время создатель теории системо-мыследеятельностной методологии Г.П.Щедровицкий утверждал, что человек мыслит не в языке, а в схемах. В этом смысле язык не может служить основанием мышления и определять способ познания реальности. Петр Георгиевич Щедровицкий (сын Г.П.Щедровицкого) в своем подходе к концепции «Русского мира» фактически говорит обратное. Он предложил включить вовнутрь идентичности «Русский мир» русский язык как онтологическое основание. Это кстати принципиально противоречит подходу Хайдеггера, который считал, что язык удерживает экзистенцию, но отнюдь не нормирует ее. В этом поход Хайдеггера принципиально противоположен подходу Гумбольдта, Сепира и Уорфа.

Однако в конструктивном представлении язык более не является нормирующим мышление и реальность. Нормировать многие реальности и надрефлексивное мышление (контрафлексивное и контрарефлексивное) способен лишь семиозис, являющийся более сложной знаковой структурой, нежели язык.
Когнитивная революция обеспечивает переход от унитарных идентичностей к политарным. Причем политарные идентичности базируются на мыслительных установках, для которых язык или даже семиозис оказываются не более, нежели способами выражения. Мыслительные установки удерживаются уже не столько языком, сколько семиозисами принципиально неязыкового содержания.

Языковые игры постмодернизма в Европе неизбежно порождают языковые войны археомодерна в России. Преодоление постмодернизма возможно не за счет его архаизации, как это считает Дугин. Преодоление постмодернизма происходит за счет инноваций.

Новый мир не может быть не только «русским», он также не может быть «англо-американским» или «китайским». США не создают «американский мир», они создают демократический мир. Концепция «pax americana» это цивилизационная, а не языково-культурная концепция. Лишь когда «русский мир» станет чем-то большим, нежели миром языка и культуры, он будет иметь шанс на цивилизационную перспективу.

Война за архаизацию

Подобно тому, как евразийство есть геполитически-пространственный ориентационный концепт, консервативная революция есть ментально-временной ориентационный концепт отстаивающий архаизацию.

Александр Дугин определяет ментально-временную ориентацию России как архемодерн, то есть специфическое соединение (суперпозицию) модерна и премодерна при наличии внешнего и непринимаемого на уровне осознания постмодерна. Парадигма модерна, зародившаяся в Западной Европы, не смогла полноценно закрепиться в России и поэтому была архаизирована. Дугин критикует археомодерн на за то, что он архаичен, а за то, что он модернистский, и при этом еще и размыт постмодерном. Такой переход в ориентации сознания он называет продолжением консервативной революции, хотя правильно было бы назвать архаизацией.

Чтобы обосновать и насытить идеями это продолжение консервативной революции, он призывает к созданию Четвертой политической теории, помимо известных и влиятельных сегодня в мире трех — либерализма (правого и левого), коммунизма (марксизма, социализма и социал-демократии) и фашизма (национал-социализма и иных разновидностей «третьего пути» — национал-синдикализма Франко, «хустисиализма» Перона, режима Салазара и т. д.).
Суть Четвертой политической теории в понимании Дугина в следующем: 1) соединение всего лучшего из коммунизма и из фашизма, особенно того, что противостоит либерализму; 3) Возвращение к традиции и теологии; 3) Включение («взятие на щит» для борьбы с либерализмом) мифа и архаики; 4) Фундаментализация практики социального преобразования посредством экзистенциальной бытийности — в «событии» (производство «событий» для рискового действия — «Там, где есть самый большой риск, там лежит спасение», — цитирует Дугин цитату Хайдеггера из стихов Гельдерлина).
В своем интервью в 2011 году Дугин говорит, что в России уже произошла консервативная революция. Она произошла незаметно для масс. И, с его точки зрения, власть весьма незаметно для себя начала использовать его идеи, очень часто даже не ссылаясь на него.

В чем же опасность архаизации? Ведь где-то в глубине души мы все пытаемся следовать традиции и очень любим ностальгию по прошлому? Традиция и архаика имеют позитивное значение лишь вместе с инновациями. Отбрасывание инноваций в пользу архаики, омертвляет реальность. Архаизация несет опасность, прежде всего, в остановке мышления, в прекращении попыток обновления, в стремлении решать проблемы кризиса путем старых подходов, которые лишь загоняют кризис вовнутрь кризисных процессов.

В основе архаизации лежит идея Ницше о «вечном возвращении». В своей работе «Четвертый номос Земли, Четвертая Политическая Теория и критика теории прогресса (консервативная альтернатива либеральной глобализации)» Дугин использует идею «вечного возвращения» для критики теории прогресса и либеральной глобализации. Эту идею Ницше Дугин использует много раз в своих работах. Чем же так опасна идея о «вечном возвращении», если ее всерьез сделать философской идеологией интеллектуалов и государственной политикой целой страны?

В своих последних работах, изданных посмертно в виде книги «Последние слова», Отто Вейнингер много размышлял об идее Ницше о «вечном возвращении». В работе «Афоризмы» Вейнингер говорит: «Прерывистость в движении времени составляет безнравственное начало в нем». В работе «О вращении» Вейнингер говорит: «Вращательное движение — это именно неэтичное движение. Оно самодовольно, исключает стремление, оно беспрестанно повторяет одно и то же, оно, с нравственно точки зрения, хуже, чем попятное движение рака, которое, по крайней мере, стремится все дальше назад и осмысленно».

Архаизация опасна именно своим самолюбованием, самодовольством и самовосхвалением. Именно это делает Дугина похожим на графа Бенкендорфа, предложившего формулу самодовольства для России, упомянутую выше в главе о войне за империю. Это самолюбование доходит до весьма гротескного уровня в клипе, где Дугин рассуждает о брадолюбии.
Брадолюбие есть отказ от действия брадобрития как якобы кастрации по Дугину. В символическом смысле борода это отказ от мышления и воли в пользу памяти и безволия, это преобладание формы над содержанием. Показать миру не волосы, а лицо как «зеркало души» — вот смысл брадобрития. Архаизация это и есть «брадолюбие» в ущерб бритью как обновлению тела. Вот почему Петр I брил бороды на Руси. Ежедневное брадобритие есть постоянное обновление, психоаналитико-символическое действие стимуляции мышления в инновационных интенциях. Брейте бороды и мыслите — вот лозунг подлинного интеллектуализма для России.

Архаизация это красивый тупик. Красота этого тупика покоится на идеях, проверенных временем, но безвыходность этого тупика обеспечена очарованием, соблазном и «прелестью» этих идей. Традиционалисту всегда проще, нежели идущему новыми путями: ему доверяют массы, его поддерживают патриархи и иерархи, ему ссужают деньги большие спонсоры. В продвижении традиционализма очень мало интеллектуальных усилий, но очень много самопиара и самопродвижения.
Вершиной архаизационной философии стала книга Дугина «Постфилософия», которая содержит цикл из 8 обработанных лекций, прочитанный им на философском факультете МГУ в ходе весеннего семестра 2005 года.
Дугин говорит в этой книге: «Когда мы осмысляем парадигму постмодерна и мыслим о постфилософии, мы всегда должны понимать, что наша задача — найти такое явление, которое будет иметь аналог в парадигме модерна и парадигме премодерна, но при этом не будет совпадать ни с одним, ни с другим, и будет иметь ироничную дистанцию и от одного, и от другого, неся в себе полемический, антитетический элемент в отношении обоих…» («Постфилософия», книга 2009 года)
Дугинская книга «Постфилософия», увы, не блещет демонстрацией философского мышления — это философоведение в его дилетантском варианте. Конец философии в философии провозглашали уже не раз. И очередную постфилософию философия тоже переживет. Кроме того курьез такого философоведческого мышления в самом основании замысла книги — преодолеть постмодернизм путем постмодернистской же эклектико-игровой интеграции постмодерна с модерном и премодерном. Так и хочется спросить — как же можно преодолеть постмодернистские мыслительные установки, используя их для преодоления их же?

Дугин рассматривает постмодернизм как завершение модернизма. Между тем постмодернизм занят нигилистическим отрицанием всех основных и даже второстепенных идей модернизма, предуготовляя смысловую почву для новых идей. В этом смысле постмодернизм не завершение модернизма, а окончательное его разрушение.
Мыслительные установки постмодернизма являются принципиально немодернистскими: структурность — аструктурность, территориализация — детерриториализация и ретерриториализация, принудительная каузальность — сингулярная событийность, бинаризм — антибинаризм, когнитивное осмысление — проблемность смысла, тотальность — нетотальность (бесконечность), субъект — смерть субъекта, автор — смерть автора.
Сейчас многие критикуют постмодернизм как глобальную философию. Однако если Дугин пытается архаизировать постмодернизм, вводя в него модерн и премодерн, то весьма многие мыслители, и ваш покорный слуга, пытаются инноватировать постмодернизм, преобразуя его идеи в позитивные смыслы.

Единственное, в чем с Дугиным можно согласиться, это интеллектуальная стагнация Запада (Европа и США). Однако интеллектуальную стагнацию невозможно преодолеть путем архаизации. Архаизация загоняет интеллектуальную стагнацию в превращенную форму. При этом архаизация может иметь единственную важную роль для человеческой цивилизации — создание архаичного вызова для интеллектуалов может привести к интеллектуальным инновациям, если интеллектуалы способны принять этот вызов и ответить на него. Однако цена такого вызова слишком высока (риск слишком велик). Как это ни странно, но именно архаизация принуждает мир к конструктивной революции, потому что мир вынужден выбирать — или архаизация или конструктивизм.

В этом смысле давайте посмотрим на архаизацию в узком значении этого слова — как на увядание мировых традиций осевого времени.

В осевое время (VIII-II вв. до н. э. по Ясперсу) рождается три великие мыслительные мировые традиции — древнегреческая философия, буддизм и конфуцианство. Каждая из них со временем переживает периоды архаизации. Архаизация буддизма происходит в III-II вв. до н. э., когда ведизм, существовавший до возникновения буддизма, берет реванш в форме брахманизма. То есть архаизация происходит путем возрождения ведизма в виде брахманизма и создания индуизма к V в. н.э., а также путем значительного вытеснения буддизма за пределы Индии. Именно архаизированная Индия не может позже противостоять влиянию ислама к X-XII вв. н.э. Именно архаизированная Индия становится британской колонией с середины XVIII века.

В Китае конфуцианство становится государственного идеологией в III-II вв. до н.э. Однако с VII в. н.э. Китай ощущает на себе сильное влияние пришедшего из Индии буддизма. Реформа конфуцианства и создание неоконфуцианства в VIII-XI в. н.э. позволили Китаю быть весьма передовой страной в целом мире, учитывая, что в Европе это время известно как Темные века. К XIX веку в Китае снова происходит архаизация конфуцианства, которое требовало очередной реформы, и архаизация буддизма, импульсы развития которого стали крайне слабыми и переместились за пределы официальных буддийских институтов. Собственно архаизация конфуцианства и неспособность реформировать буддизм делает Китай в то время уязвимым под влиянием колониальной и культурной экспансии сильно развитого к тому времени Запада. В этом смысле западные идеи (либерализм, марксизм), рационалистическая наука и новые технологии потеснили конфуцианство и буддизм в Китае. Если буддисты познакомили Китай с индийской логикой, математикой, астрономией, медициной, которые весьма неплохо сочетались с конфуцианством, то западные идеи имели онтологические свойства и весьма плохо сочетались с нереформированным конфуцианством. Последствия этого кризиса в Китае не преодолены до сих пор.
Наконец, после осевого времени, когда зародилась древнегреческая философия, Европа переживает сильнейший кризис. Это происходит в начале летоисчисления, когда рождается христианство, в первые столетия своего существования противостоящее древнегреческой философии. Боэций, предчувствуя упадок античной культуры и древнегреческой философии, пишет книгу «Утешение философией», где впервые выносит в название традицию осевого времени, конкурирующую с христианством. Христианство порождало сильную пассионарность, но в первые столетия было весьма бедно в интеллектуальном плане. Именно поэтому ранее христианство не смогло справиться с последствиями распада Римской империи и привело к архаизации целую Европу. Темные века — прямое следствие отказа христианства от внедрения идей древнегреческой философии, ибо попытка Св. Августина (354-430 гг.) была слабой и непоследовательной. Только когда христианство вобрало в себя идеи древнегреческой философии (начиная с Фомы Аквинского (1225-1274)), возникает возможность преодоления архаизации в виде интеллектулизированного христианства. Эпоха Возрождения окончательно преодолевает архаизацию и порождает науку внутри наполненного философской традицией христианства.
Мыслительные установки архаизации, не раз возникавшие в человеческой истории, когда память, опыт и практическая мудрость предков, причем часто в виде ритуальных традиций, ставятся выше ищущего разума, а всякие инновации и революции высокомерно отрицаются, приобретает свою собственную концептуальную организацию внутри социально-философского мировоззрения — традиционализм. Это мировоззрение можно назвать порождением интеллектуальной импотенции. Лишь тогда, когда мыслители на протяжении долгого времени игнорируют вызовы мира, отказываются от генерирования новых идей и концептов, они начинают видеть спасение в традиционализме — возвращении сильной интеллектуальной традиции без какого бы то ни было ее обновления.

Подлинный традиционализм — не в архаизации и не в возвращении идей прошлого. Подлинный традиционализм состоит в инновационном следовании тем традициям, которые доказали свою историко-мировую конкурентность с момента осевого времени. Даже ислам здесь пока проигрывает целую тысячу лет осевым традициям — философии, буддизму и конфуцианству.

Любая цивилизация лишь тогда имеет высокий уровень развития, когда в ее основе лежит мощное интеллектуальное движение, порождающее долгосрочную исторического масштаба традицию. Однако всякая традиция лишь в своем начале несет мощный интеллектуальный импульс. Со временем этот импульс ослабевает, и любая традиция перестает отвечать духу времени. Чтобы возродить традицию, необходима не архаизация, то есть не возвращение к основаниям (фундаментализм), а инновация, обновление традиции.

Идейный традиционализм может быть понят как обнаружение мыслительных установок основных идей той или иной осевой традиции и внутри этих мыслительных установок генерирование новых, соответствующих современности, идей. Мотивационный традиционализм может быть понят как обнаружение смысла тех или иных императивов и внутри этого смысла конструирование новых, соответствующих современности, императивов. Идейные и мотивационные инновации возможны исключительно внутри традиции. Инновации вне традиций — это открытия, порождающие новые традиции. Настоящие новаторы — всегда традиционалисты.

Я считаю тупиковыми для человеческой цивилизации идеи Рене Генона, Юлиуса Эволы, Мирча Элиады и конечно же их последователя — Александра Дугина. Традициями, не раз обновлявшимися и возрождавшимися в России, были западная (древнегреческая) философия и неразрывно связанное с ней христианство. Именно в такой связке философия-христианство они имели наибольшее влияние на мир. Христианство без философии (православие) обречено на идейную стагнацию и архаизацию, философия без христианства (наука) обречена на потерю социальной энергетики и остановку развития. Для обеих этих взаимосвязанных традиций пришло время обновления.

В России есть сильные мыслительные традиции, базирующиеся на западной философии и христианстве и при этом открытые к новым идеям и концептам. С представителями этих мыслительных традиций можно говорить и договариваться внутри процессов обновления западной фундаментальной философии и православного христианства. С традиционалистами-дугинцами говорить и договариваться бессмысленно, поскольку они разрушают настоящее и стремятся в прошлое. Они сторонники реакционной государственной политики, фундаменталистского православия и его синтеза с язычеством, ортодоксии и авторитаризма. Они прямо и открыто ведут Россию к архаизации.

Традиционализм с его геополитикой и постфилософией есть слабая в идейном и мыслительном плане концепция. Не будучи способным к какому бы то ни было обновлению, традиционализм несет разрушение России и миру. Традиционализм не способен преодолеть постмодернистский нигилизм, поскольку сам он еще более нигилистичен.

На смену постмодернизму придет не четвертая политическая идея, провозглашаемая консервативной революцией Дугина-Путина, а конструктивизм посредством когнитивной революции, начавшаяся силами немногих мыслителей в США, Европе и даже в Украине и России, и публично предъявившей себя миру на Майдане, что признает российский исследователь Переслегин. Также и в моем представлении, перспектива мира связана с когнитивной революцией — конструктивизмом и новым «осевым временем». Дугин желает отката мира назад, в прошлое. Я желаю прорыва мира вперед, в будущее.
С точки зрения традиционализма, единственный способ для России получить такой порядок мира, в котором она будет иметь лидерские позиции, это архаизировать мир до такого состояния, когда территория, ископаемые ресурсы и грубое принуждение власти будут иметь смысл. Проделать такую архаизацию можно лишь путем тотальной войны на континенте Евразия или даже шире — путем ядерной войны на уничтожение западной цивилизации и всего современного мира.

Архаизация это не просто какие-то статьи или книжки Дугина. Архаизация это реальная политика нынешней российской власти, концептуальное обеспечение которой Дугин просто выполняет. Архаизация как государственная политика не позволяет производить и внедрять никакие новые идеи, научные открытия и прорывные технологии. Классические пример — инновационный центр «Сколково». Вложены огромные деньги, а результат сомнителен.

Анализ проекта «Сколково» показал: 1) нет государственной стратегии инноваций; 2) инновации не нужны бизнесу, который борется не за потребителя, а за дармовые ресурсы; 3) коррупция, хищения и непомерные админрасходы съедают львиную долю стоимости инновационных проектов; 4) невозможность создания новых научных школ и неспособность внедрить имеющиеся мировые научные школы.

Иначе говоря, архаизация как широко поддерживаемая государством мыслительная установка делает невозможными любые инновационные проекты в России, потому как общая духовная атмосфера в стране убивает все — заветные мечты, вдохновение от идей, творческий дух поиска и исследования, интеллектуальную среду коммуникации, надежды на прагматическую реализацию, возможность достижения респектабельности и обеспеченности проектов. Можно обмануть кого угодно, но нельзя обмануть себя.

В 1906 г. Макс Вебер, анализируя события в Российской империи, опубликовал статью «Переход России к псевдоконституционализму», в которой писал: «При ознакомлении с документами российской государственной жизни поражаешься, какой в них вложен огромный труд и как тщательно они бывают разработаны. Но они всегда направлены к одной и той же цели – самосохранению полицейского режима. Объективная бессмысленность этой цели устрашает…»
В России сегодня происходит не просто архаизация, а радикальная архаизация.

Радикальная архаизация это когда политически архаизация производится насильно, путем полицейского и военного принуждения, а интеллектуальная архаизация производится путем отлучения критических интеллектуалов от публичности и от доступа к государственным СМИ, загоняя их в Интернет и даже там блокируя. Радикальная архаизация порождает не просто трайбализм, а трайбализм агрессивный: все чужие есть враги и нелюдь, их можно и нужно уничтожать. Архаизация предполагает пропаганду прошлого и его традиций, включение в пропаганду мифов, а также допуск вранья в отношении всех тех форм настоящего и будущего, которые не соответствуют архаичным представлениям.
Именно отказ от развития мышления российских интеллектуалов привел к победе идей традиции и архаики. Причем против архаики бессмысленно воевать — архаика не является чем-то сильным сама по себе. Архаизация никогда не может стать доминирующей мыслительной установкой, пока мышление в своем развитии не останавливается. Лишь когда критически и теоретически мыслящие интеллектуалы прекращают принимать и отвечать на мыслительные вызовы эпохи, происходит архаизация.

Перспективы войны России

Вот мы все это видим — ретроимпериализацию, православный фундаментализм, великодержавное евразийство, культуртрегерский русский мир, радикальную архаизацию. И первое, что хочется спросить у российской элиты: «Вы это серьезно? Вы действительно считаете, что имперско-евразийское культуртрегерски-русское псевдоправославное мракобесие это хорошая перспектива для России?» Погрузить Россию во мрак, чтобы ее по-прежнему боялись в мире? А раз ее в мире будут бояться, то она вернет себе былое влияние? Ведь стратегия «российская империя может управлять миром через периодические угрозы его безопасности» бесчеловечна и имеет мрачную перспективу.

Сегодня Россия ведет нигилистическую войну — войну не за мечты, а за традиции. Воевать нужно за иное, в ином, с иными мыслительными установками и иными средствами.

Можно ли воевать за иное? Есть ли другие идеи выхода из нынешнего мирового кризиса? Разве архаизация это единственный и наиболее эффективный выход?

Давайте посмотрим на конструктивистскую оппозицию архаизации: 1) вместо либерализма, коммунизма, фашизма и архаизации (консервативизма) — конструктивное преобразование мира на основе моделирования посредством многореальностного его представления: видение не только многоонтичности, но и многоонтологичности мира (см. «Теория виртуальности»); 2) Вместо возвращения к традиции и теологии — прокладывание новой виртуальной, ксенуальной, экстраверсумной и космической трансценденции поверх традиций и теологий (см. «Структуры утилитарности и трансценденции в цивилизациях»); 3) Вместо мифа и архаики — сложная индивидуация в процессе психоконструирования на основе принципа психического суверенитета и средств психонетики (см. «Основы психоконструирования»); 4) Вместо архаичной хайдеггеровской онтологии с ее установкой на экзистенцию, картину мира и событийность — инновационная транзитология с установкой на транзистенцию, конструкции мира (версологию) и инобытийность (способ проникновения в иное — «Общая транзитология», «Версология»).

Вызов для всего мира — создать сетевое общество с уникальной духовностью в мировых масштабах. Нужен новый мир, новый человек и впервые новое человечество — принципиально новое по своему цивилизационному потенциалу. Нам нужна новая конструктивистская цивилизация с космической и виртуальной и возможно даже внемирной перспективой. Это означает не архаизировать мир, а инноватировать мир.

То есть, сетевая российская империя должна строиться не на языке и культуре, а на новых нестяжательских мотивациях, лежащих внутри «русской души». Это означает для России вступить с западным сетевым проектом в конкуренцию, предложить в сети непотребительские мотивации, экономику дарения и т.д. Эти идеи универсального миропроекта гораздо масштабнее, чем какая-то там территориально-ресурсная империя. (См. мою работу «Декларация общин человечества»).

В этой работе я не ставил цель опорочить или унизить Россию. Я лишь показывал, что архаичные идеи, лежащие в основании ее сегодняшней государственной политики, не имеют позитивной перспективы.
Произвести новые идеи, изменить массовое сознание в России — это очень сложная работа. Эта работа для российской элиты. Украинские интеллектуалы могут помочь в этой работе, потому что они более всех заинтересованы в обновлении России. Но эту работу могут проделать лишь российские интеллектуалы.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 28.07.2014. Имена СССР
• 18.07.2014. Франц Фердинанд
• 09.07.2014. Телепорт?
• 08.07.2014. Офелия
• 05.07.2014. Сергей дацюк
• 01.07.2014. Анархо-гурт ГраБля