"...Я смог выбраться из адского положения спустя месяц после начала всей этой истории. По пути в школу я случайно встретил Аоки в электричке. Вагон как всегда был битком, что не пошевелиться. Недалеко от меня виднелось лицо Аоки. Через два или три человека за чьим-то плечом. При этом мы стояли почти что напротив. Он тоже заметил меня. Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза. Моя физиономия в то время, по-видимому, была ужасной от невроза и недосыпания. Первое время Аоки смотрел на меня леденяще смеющимися глазами. Словно хотел спросить: "Ну, как?" Я знал, что всё это от начала до конца подстроил Аоки. Он тоже знал, что я это знаю. Некоторое время мы обменивались ненавистными взглядами. Постепенно, глядя в глаза этому человеку, меня охватило странное настроение. Мне не приходилось раньше испытывать это чувство. Несомненно, я был зол на Аоки. Порой ненавидел так, что хотел его убить. Но в той переполненной электричке у меня было чувство не злости и ненависти, а что-то близкое к ощущению грусти и милосердия. Размышляя: "Неужели люди, добиваясь такого, гордятся своими поступками? Неужели этот человек ликует, добившись своего?" - меня постигло чувство глубокой грусти. - "Нет, этому Аоки, пожалуй, ни в жизнь не понять настоящей радости и гордости. Он до самой смерти так и не испытает эдакую лёгкую дрожь, пробирающую из глубины тела. У некоторых людей напрочь отсутствует такое качество, как глубина". При этом я не говорю, что она есть у меня. Я хочу лишь сказать, что проблема в том, обладает ли человек способностью осознавать существование этой самой глубины? Но у них нет даже этого! Так, пустая монотонная жизнь! Только бы привлечь внимание других, пустить пыль в глаза, но за этим ничего не стоит.
Думая обо всём этом, я спокойно и пристально смотрел ему в лицо. И уже не было желания его ударить. Он просто стал мне безразличен. Нет, правда, мне самому на удивление полегчало. Я подумал, что должен выдержать эти пять месяцев молчания. И я понял, что смогу это сделать! Ещё оставалась гордость! И я отчётливо понял для себя, что никогда не пойду на поводу у людей вроде Аоки.
Вот такими глазами я смотрел на Аоки. Мы уже долго вглядывались друг другу в лицо, и Аоки понимал, что проиграет, если отведёт глаза. Никто из нас не отрывался вплоть до следующей станции. Но в последний момент у Аоки дрогнули глаза. Дрогнули почти не заметно, но я это точно понял. Если долго заниматься боксом, начинаешь улавливать движение глаз противника. Глаза боксёра, у которого перестали работать ноги. То есть, сам он пытается ими работать, но они не двигаются. А он думает, что они по-прежнему работают. Но ноги уже стоят. Останавливаются они - перестают двигаться плечи, и уже нет мощи для удара. Такие это были глаза. Странно, но он сам не знает этому причину.
Благодаря счастливому случаю я воспрянул духом. По ночам крепко спал, с аппетитом ел, возобновил тренировки. Я убеждал себя, что не имею права на проигрыш. Что не позволю раздавить себя тем, кто меня презирает и относится пренебрежительно. Так я выдюжил остававшиеся пять месяцев. При этом ни с кем не обмолвился ни словом. Не я ошибался. "Ошибались все остальные", - успокаивал я себя. Каждый день ходил в школу с высоко поднятой головой, и так же возвращался домой. Окончив школу, я поступил в университет на Кюсю, предполагая, что уж там ни с кем из бывших одноклассников не встречусь".
Одзава на этом закончил и глубоко вздохнул. И предложил мне выпить ещё по чашке кофе. Я отказался. Итак, уже пил третью.
"Человек, испытавший подобное потрясение, так или иначе меняется", - сказал он. - "Бывает, что в лучшую сторону, бывает, и в худшую. Если говорить о хорошем, я стал терпеливым человеком. По сравнению с тем, что мне довелось испытать за полгода, все последующие беды даже бедами назвать нельзя! Мысленно сравнивая с "тем", я смог преодолеть все горечи и невзгоды. И стал более чутким, чем обычный человек к боли и страданиям окружающих. Это можно назвать положительным моментом. Благодаря приобретённым положительным качествам, позже я смог завести себе несколько настоящих друзей. Но были и минусы. С тех пор я не верю людям, что, правда, нельзя назвать недоверием ко всему человечеству. У меня есть и жена, и ребёнок. Мы создаём нашу семью, защищая друг друга. Всё это невозможно без доверия. Но вот что я думаю. Например, даже при тихой мирной жизни, случись что-нибудь завтра, приключись какая-нибудь переворачивающая всё вверх ногами беда, окружай тебя хоть самая счастливая в мире семья и добрейшие друзья, совершенно неизвестно, что будет дальше. В один прекрасный день ни с того ни с сего люди перестанут верить ни одному моему или вашему слову. Такое происходит внезапно. Совершенно нежданно негаданно. Я постоянно об этом думаю. В прошлый раз обошлось шестью месяцами. Случись повторно, и никто не скажет, как долго будет длиться на этот раз. И я совершенно не уверен, смогу ли противостоять такому, случись оно опять. От одной только мысли об этом мне становится страшно. Бывает, просыпаюсь посреди ночи, увидев нечто похожее во сне. Причём, вижу не так-то и редко! В такие минуты я бужу жену и, крепко обняв её, плачу. Бывает, целый час напролёт. Так мне бывает жутко страшно!"
Он умолк и стал разглядывать тучи за окном, которые за последнее время не сдвинулись и с места. Башня управления полётами, самолёты, грузовики, трапы, люди в спецодежде, - все они поблекли в тени тяжёлых туч.
"Я боюсь не Аоки. Таких людей, как он - полно на белом свете, и с этим фактом остаётся лишь смириться. Встречая на своём пути таких людей, я стараюсь не иметь с ними ничего общего. А попросту, бегу подальше. С ними иначе нельзя. И в этом нет ничего мудрёного. Я их сразу распознаю. Вместе с тем нужно признать сильные стороны Аоки, его способности. Не каждый может терпеливо затаиться в ожидании своего случая, реально использовать представившийся шанс, умело манипулировать сердцами людей. Мне всё это до тошноты противно, но я признаю, что это - способность.
На самом деле страшнее всего толпа, которая безапелляционно принимает за чистую монету россказни людей типа Аоки. Толпа, которая ничего не предлагает, ничего не понимает, а лишь повинуется стадному рефлексу, танцуя под дудочку красиво звучащих и удобоваримых мнений посторонних людей. Они ни на йоту не задумываются о том, что, может быть, в чём-то ошибаются; даже не догадываются, что в чём-то бессмысленно и безвозвратно причиняют вред другим людям. Они не собираются также отвечать за результаты своих поступков. Страшнее всего - такие вот люди. Я вижу во сне облик толпы. Вокруг - сплошное молчание. А у тех, кого я вижу во сне, нет лиц. И лишь молчание наполняет все вокруг подобно холодной воде. И всё вокруг растворяется в нём. Но как бы я ни кричал, растворяясь в молчании, никто меня не слышит".
Сказав это, Одзава покачал головой.
Я ждал продолжения, но рассказ на этом закончился. Одзава сидел, молча скрестив руки.
- Может, ещё и рано, но давайте выпьем пива? - предложил он немного спустя.
- Давайте! - поддержал я. И действительно, мне ой как хотелось пива!"
