Жеманница Наталья Пушкина

Татьяна Григорьевна Орлова: литературный дневник

Ф.Ф. ВИГЕЛЬ. Записки:
«Смотря беспристрастно, я нахожу, что нравы были дурны, но не испорчены; я полагаю, судя по холодности русских женщин, что греха было мало или и вовсе его не было, но соблазна много. Худо было то в этом жестоком и снисходительном городе, что клевета или злословие не оставляли без внимания ни одной женщины. И все это делалось (и делается) без всякого дурного умысла; все эти примечания, выдумки совсем не были камнями, коими бы хотели бросать в грешниц; ибо каждый знал, что он сам может быть ими закидан. Радуясь чужому падению, казалось, говорили: нашего полку прибыло. Чтобы сохранить чистое имя, должны были женщины приниматься за pruderie, что иначе не умею я перевести, как словом жеманство. Их число было немалое, но их не терпели и над ними смеялись, тогда как торжество и победы ожидали истинно или мнимо виновных». - http://az.lib.ru/w/wigelx_f_f/text_1856_zapiski.shtml

Жорж Дантес назвал Натали Пушкину жеманницей, когда ему пришлось стать женихом Катрин Гончаровой. Для нас это слово, ЖЕМАННИЦА, звучит обидно, вроде «кокетка недалёкого ума». Вы помните об этом, если читали воспоминания Соллогуба, где он описывает разговор с Дантесом 16 ноября: "Я человек честный,-- отвечал он,-- и надеюсь скоро это доказать". Затем он стал объяснять, что не понимает, чего от него Пушкин хочет; что он поневоле будет с ним стреляться, если будет к тому принужден; но никаких ссор и скандалов не желает».
Далее в изд. Модзалевского: «Разговор наш продолжался долго. Он говорил, что чувствует, что убьет Пушкина, а что с ним могут делать, что хотят: на Кавказ, в крепость -- куда угодно.
Я заговорил о жене его. - Моn cher, c'est une mijauree.: (Мой милый, это жеманница.-Ред.)». http://az.lib.ru/s/sollogub_w_a/text_0170.shtml - Соллогуб В.А. Воспоминания.



mijauree: жеманница: кокетка, кривляка, ломака.


Недавно вышла интересная книга - Ялом М. Как французы придумали любовь /Мэрилин Ялом; . - М.: Эксмо, 2013. - 416 с.: ил.
На странице 75, где автор пишет о романе Лафайет «Принцесса Клевская» (кстати сказать, сюжет этого романа 17-го века во многом очень напоминает о любовном треугольнике Пушкин-Натали-Дантес), читаем: «Не станем забывать о том, что мадам де Лафайет и другие писатели её эпохи находились под влиянием лингвистических новаций, которыми французский язык обязан кругу рафинированных дам - precieuses - «жеманниц», ратовавших за чистоту языка, утончённость мыслей и тонкое субъективное восприятие действительности. Les precieuses предпочитали утончённость во всём, о чём мы узнаём из литературных произведений того времени.
Прислушиваясь к разговорам героев «Принцессы Клевской», мы будто слышим отголоски речи жеманниц с их специфическими рассуждениями, не имеющими ничего общего с реальной жизнью. Вы не найдёте здесь никаких грубых аллюзий на плотские радости. Принц (муж героини) рассуждает только о великой привилегии, которую дарит ему положение супруга, без намёка на то, что он имеет право распоряжаться. Повествование неумолимо ведёт к появлению третьего героя. Самый красивый и привлекательный мужчина при дворе встречает принцессу Клевскую, причём совершенно романтическим образом: король приказывает ему пригласить Клевскую на танец...»!
Полюбив от чистого сердца, принцесса рассуждает: «Готова ли я пуститься в любовное приключение? Предать Клевского? Предать себя?»

Всё случилось ровно так, как писал в «Евгении Онегине» Пушкин и как в реальности поступила Натали: «Но я другому отдана и буду век ему верна»!
Не о такой ли жеманнице говорил Жорж Дантес?


Анна Ахматова писала в статье «Гибель Пушкина»: « Я ничуть не утверждаю, что Дантес никогда не был влюблён в Наталию Николаевну. Он был в неё влюблён с января 36-го г. до осени. Во втором письме “elle est simple” – всё же – дурочка. Но уже летом эта любовь производила на Трубецкого впечатление довольно неглубокой влюблённости; когда же выяснилось, что она грозит гибелью карьеры, он быстро отрезвел, стал осторожным, в разговоре с Соллогубом назвал её mijauree (кривлякой) и narrin (дурочкой, глупышкой), по требованию посланника написал письмо, где отказывается от неё, а под конец, вероятно, и возненавидел, потому что был с ней невероятно груб и нет ни тени раскаяния в его поведении после дуэли». - Ахматова А.А. Гибель Пушкина. // О Пушкине. Л.: Советский писатель. 1977.


Пушкин постоянно и с увлечением размышлял о значении и употреблении слов, о переводах и новациях. Не обошёл и «mijauree»:


«Coguette, prude. Слово кокетка обрусело, но prude не переведено и не вошло ещё в употребление. Слово это означает женщину, чрезмерно щекотливую в своих понятиях о чести (женской) – недотрогу. Таковое свойство предполагает нечистоту воображения, отвратительную в женщине, особенно молодой. Пожилой женщине позволяется много знать и многого опасаться, но невинность есть лучшее украшение молодости. Во всяком случае, прюдство или смешно, или несносно». - Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 томах. - М.: Правда, 1981. // Отрывки из писем, мысли и замечания. - Стр. 41.


Любопытно заглянуть в современный Словарь https://translate.academic.ru/prude/fr/ru/

Prude: притворно добродетельный; преувеличенно стыдливый;
недоступный, недотрога;
fran;ais-russe: недоступный, преувеличенно стыдливый, притворно добродетельный.


Пушкин более говорит о невинности молодости, о чистосердечии в общении мужчин и женщин. Рассуждает верно, но не видит обстоятельств, заставляющих и зрелую даму и молодую женщину вести себя так, чтобы не давать повода светскому волоките зайти слишком далеко в своих намерениях.
В понятиях о женских «кокетствах» Пушкин и Дантес вполне сходились во мнениях. Александр в свои юные и холостые времена натерпелся от недотрог немало. Возможно, именно тогда он и сделал свои выводы, записав их «для потомства». Жорж также насытился недотрогой Натали и сделал свои выводы: «Мой милый, это жеманница».


Прав Ф.Ф. Вигель, когда сказал в защиту светских красавиц: «Чтобы сохранить чистое имя, должны были женщины приниматься за pruderie, что иначе не умею я перевести, как словом жеманство. Их число было немалое, но их не терпели и над ними смеялись …». Светские недотроги, даже в своей речи, разговорах, письмах старались выражаться просто, благопристойно, вежливо. Возможно, что также и по этой причине Дантес считал, что она подаёт ему надежду на «более близкие отношения». И поэтому он в результате назвал её жеманницей и дурочкой. Александра Россет вспоминала, что Дантес говорил ей о Пушкиной, как о женщине скучной, которую ему всегда хотелось развеселить. Идалия Полетика откровенно считала её глупенькой.
Незавидная участь тех, кто действительно простодушен!



ИЗ ПРОЧИТАННОГО . КРИТИКА


Наташа Гончарова живёт у дедушки?


Ещё до рождения Натальи семья Гончаровых была прочно связана с имением Полотняный Завод под Калугой. Отец Николая Афанасьевича, А.Н. Гончаров, успешно проматывал за границей большие суммы денег, присылаемые ему сыном. Зато производство полотна и бумаги шло без его вмешательства успешно и с прибылью, благодаря усердию наследника.


Из литературы об этом периоде жизни семьи Гончаровых известны, на мой взгляд, очень неполные факты. Какое-то умалчивание, недосказанность.
Семья Николая Афанасьевича и Натальи Ивановны Гончаровых имела пока ещё четверых детей. Это были Дмитрий, Екатерина, Иван, Александра. В Москве на Никитской семья имела большой дом, лето проводили на Заводах, в большом имении Гончаровых. Впрочем, понятно, что Николай Афанасьевич, занятый делами производства, предпочитал жить в имении.

Любопытство моё вызывает тот факт, что в самом начале войны в своё родовое имение Полотняный Завод возвратился Афанасий Николаевич Гончаров. Причём, он явился не один: привёз с собой очередную любовницу, мадам Бабетт. При этом стал требовать, чтобы ей оказывали все знаки внимания, положенные хозяйке дома.
Обстановка в доме и отношения между членами семьи осложнились. Француженка Бабетт белее всего привлекает внимание в связи с тем, что упоминание о ней в книге Н. Горбачёвой «Наталья Гончарова против Пушкина?» на этом и обрывается. Видимо, эта особа ненадолго задержалась в доме Гончаровых... А если всё сложнее? Чего ради накануне войны сорвётся с родных мест женщина вслед за немолодым любовником? Причём - в Россию? А не была ли Бабетт в том интересном положении, которое обязывало Афанасия Николаевича ко многим несвойственным его легкомыслию поступкам?

Далее. 27 августа 1812 года в семье Гончаровых родилась дочь Наталья. В книге читаем: «Её семейство, спасаясь от французов, уже оставило Полотняный завод и переселилось к близким родственникам Натальи Ивановны в богатое родовое поместье Загряжских Кариан, в одно из лучших дворянских гнёзд на Тамбовщине». Здесь и родилась Наталья, крещена в местной Знаменской церкви.
ВОПРОС: Семейство Гончаровых в каком составе покинуло Полотняный Завод? Где пережидали военные события Афанасий Николаевич и Бабетт? А челядь, прислуга домашняя? Неясно.


Однако, по окончании Отечественной войны, зимой 1812-1813 года (то есть после окончательного разгрома французов, когда Кутузов 21 декабря 1812 года в приказе по армии поздравил войска с изгнанием врага из пределов России), семья Гончаровых вернулась в Полотняный завод. Возможно, это случилось летом 1813 года. Поскольку путешествие с детьми зимой - дело сложное.


Далее становится известно о «болезни» Николая Афанасьевича. Он был отстранён от всех дел отцом. Находился в подавленном состоянии, считая себя «тварью уничтоженной», как он однажды выразился в письме. С чего бы это? Казалось бы, несчастья войны и общие заботы в имении должны были сплотить отца и сына. Вышло иначе. К тому же: где эта любимая Афанасия Николаевича, где Бабетт? Что так подействовало на отношения отца и сына? Не подарила ли Бабетт семье Гончаровых незаконнорожденное дитя?


ВОПРОС: Почему родители не взяли с собой маленькую Наташу в Москву, когда эта самая «болезнь» вынудила Николая Афанасьевича переехать туда с семейством? Пишут исследователи, все, как один, что это случилось потому, что «старик Гончаров сильно привязался к внучке и настоятельно требовал отдать девочку на его попечение».


НЕ ВЕРЮ!!! И к тому же, не верю в то, что Наталья Ивановна, если она действительно МАТЬ ребёнка, могла согласиться на это. Пишут: «... чтобы хоть как-то приспособиться к новым обстоятельствам жизни». Якобы, заботы о больном муже и четырёх малолетних детях. Пятый ребёнок кому мешал? С прислугой и кормилицами, без чего не обходились дворянские семьи, вряд ли помешала бы семье двух-трёхлетняя девочка! Оставить Наташу на «попечение» разгульному Афанасию Николаевичу и его любовнице Бабетт? НЕ ВЕРЮ!!!
Горбачева, Н. Б. Наталья Гончарова против Пушкина? Война любви и ревности / Н. Б. Горбачева. – М.: АСТ; Астрель ; Владимир : ВКТ, 2011. – 480 с. – (Кумиры. Истории великой любви.)



Наташа Гончарова и мадам Бабетт.


27 августа 1813 года в Кариане Наталья Ивановна Гончарова родила дочь Наталью, её отец - Гончаров Николай Афанасьевич.
Причём, надо полагать, что старший Гончаров и мадам Бабетт находились постоянно в Полотняном Заводе, не выезжая оттуда зимой 1812-1813 года. Однако, никаких подтверждений или отрицаний этого мы не находим. В письме от 30 августа 1812 года также об этом нет ни слова.


А августе 1813 года, как пишет И. Ободовская семейство Гончаровых возвращается в Полотняный завод. Атмосфера в доме сложилась нетерпимая.
Семья Николая Гончарова не ладит с мадам Бабетт (прозванную за глаза «парижской прачкой»), но вынуждена оказывать ей знаки внимания, как того требовал Афанасий Николаевич. Тем не менее, разноголосица в ведении хозяйства Полотняного Завода вынудила отца и сына Гончаровых порвать все деловые отношения. Николай Афанасьевич в начале 1815 года был окончательно отстранён от управления делами.


Итак, в 1815 году «молодые Гончаровы переехали в Москву, оставив в Полотняном Заводе маленькую Ташу, любимицу Афанасия Николаевича. Дед в ней души не чаял и, по словам Араповой, страшно баловал. По-видимому, девочка прожила там года два-три, окружённая всяческими заботами». К тому же, в 1815 году родился в семье (уже в Москве) шестой ребёнок - сын Сергей.


И вот снова ВОПРОС: Почему Николай Афанасьевич Гончаров, сын, отстранённый отцом от дел, фактически находящийся с ним в ссоре, так просто, подчиняясь его прихоти, оставляет маленькую дочь (наверняка ей ещё не исполнилось и трёх лет)??? Я не упоминаю уже о Наталье Ивановне, которая вряд ли питала уважение к «парижской прачке», внимание которой не обходило маленькую Натали???
В обстановке нетерпимости, ссоры, размолвки, неприязни молодые родители оставили ребёнка... Ободовская пишет далее о маленькой Натали: «Надо полагать, именно здесь была к ней приставлена, помимо других, и гувернантка - англичанка мисс Томсон, которую она очень полюбила».

ВОПРОС: Да помнила ли Наташа, чему её учила мисс Томсон, если она общалась с ней всего два года (от трёх лет до пяти)? Но вот мы читаем далее: «Впоследствии, в 1849 году, Наталья Николаевна написала ей за границу письмо и сама удивлялась, что не забыла язык, следовательно, так хорошо его знала с детства».


ВОПРОС: В пять лет ребёнок уже умел писать по-английски, это проявилось у Натальи Николаевны позднее, в 1849? Словом, такие вот нестыковки и небрежности в книге серьёзного исследователя, Ирины Ободовской, никак нельзя было ожидать.
Случайно ли то, что по приезде в Москву зимой 1817-1818 года Наташину соболью шубку искромсали на палантинки и муфточки, разбили её любимую куклу, подаренную Афанасием Николаевичем. Кто это сделал? Наталья Ивановна. И принялись дружно истреблять воспитание и привычки, привитые ребёнку любящим дедом. Эти обиды Наталья Николаевна помнила всю жизнь. Доставалось и старшим детям, но их всё-таки не оставляли, не отрывали от отца и матери. Сложно всё это, непонятно.
Не случайными кажутся и такие эпизоды в жизни маленькой Таши, как неровное отношение к ней самого Николая Афанасьевича. Вот он в порыве безумия (от переизбытка спиртного) гонится за ней с ножом. Вот он проявляет добрые чувства, как пишет 27 февраля 1818 года Наталья Ивановна свёкру: «Николай Афанасьевич кажется стал лучше, заходит в детскую, на Ташины проказы ИНОГДА улыбается».


К тому же, в 1818 году в семье родилась ещё девочка - Софья, вскоре умершая. Заметим, что беременности Натальи Ивановны 1815 и 1818 годов вряд ли так отягощали семью, что в одном случае маленькая Натали была в тягость в связи с переездом в Москву, а в другом стала помехой в детской. Нет, не так всё просто. И недаром Натали всегда отличалась от своих сестёр и внешностью и характером.
Любопытно было прочесть в «Правилах жизни» для детей Натальи Ивановны, которые были найдены в записной книжке молодых девиц Гончаровых (цитата из книги Н. Горбачёвой): «Никогда не иметь тайны от той, кого Господь дал тебе ВМЕСТО МАТЕРИ И ДРУГА теперь, а со временем, если будет муж, то от него».



ПОСЛЕ ГИБЕЛИ ПУШКИНА



Станкевич Н.В. Избранное/ Сост., вступ. Статья и примеч. Г.Г. Елизаветиной. – М.: Сов, Россия, 1982. – 256 с.
Я.М. Неверову 11 февраля 1837. Москва: «… смерть Пушкина не сделала переворота в сознании души моей, но она глубоко поразила меня в первые минуты и потом оставила во мне какую-то неопределённую грусть. Признаюсь, я не постигаю для себя возможности того положения, в котором находился Пушкин, и не ценю его поступка, не зная порядочно, что привело его к этому, да и ценить поступок великого человека на основании какого бы то ни было закона для меня отвратительно. Он умер не пошло; если он и жертвовал жизнью предрассудку, всё-таки это показывает, что она не была для него высочайшим благом. Если жизнь становится пустою формою, без всего, что должно её наполнить, тогда, может быть, и легко ею пожертвовать, но потерять всё в жизни и не утешиться её пошлостями, - для этого нужна душа получше. Я примирён с Пушкиным. Спокойствие было не для него: мятежно он прожил и мятежно умер. Не хочу обвинять и жены его; в этом событии какая-то несчастная судьба. … Если в ней есть человеческая душа, пусть она страдает; если она, в самом деле, от души любила другого, всё-таки она будет выше добродетельных женщин, которые никого не любят».


Л.А. Бакуниной 22 февраля 1837. Москва: «Я плохо верю слухам, которые везде ходят о причине его дуэли. … Очень вероятно, что жена его не любила. Не знаю, что заставило её выйти за него: может быть, она увлечена была его талантом, может быть представляла себе его в идеальном свете. Можно вообразить себе человека в каком-то особенном образе. Узнавши его короче, можно увидеть, что он лучше, нежели мы об нём думали, лучше – да не тот. Любовь не раздаётся по числу нравственных достоинств: любят всё, что составляет человека, а эти составные части представляются иногда совсем иными, нежели в самом деле. Мужчина не рискует в таком случае: на его стороне опыт и не совсем благоприятный взгляд на жизнь, от него не укрывается всё, что в ней есть прозаического. Но женщина, чем выше, чем святее, тем склоннее к ошибкам. И если говорят, что она не может никогда понимать вещей в настоящем их виде, так это потому, что душа её нуждается в лучшем … Неприятная, страшная мысль – позднее разочарование – лучше забыть об этом!»



И СНОВА Ф.Ф. ВИГЕЛЬ: из его записок о жеманстве юношей конца 18-го -начала 19-го века, О ЛИТЕРАХ "ПО-СТАРИННОМУ". (По-моему литеры такие напоминали литеры "диплома рогоносца" для Пушкина, могли быть им узнаны в письме Вигеля 18 октября 1836 г.)
Текст соответствует изданию Ф.Ф. Вигель "Записки" (под редакцией С.Я. Штрайха) Захаров, М.: 2000 Оцифровка и вычитка - Константин Дегтярев Впервые опубликовано в сети на сайте "Российский мемуарий" - http://fershal.narod.ru


"В одном из отдаленных кварталов Москвы, в глухом и кривом переулке, за Покровкой, старинное каменное здание возвышается на пригорке, коего отлогость, местами усеянная кустарником, служит ему двором. Темные подвалы нижнего его этажа, узкие окна, стены чрезмерной толщины и низкие своды верхнего жилья показывают, что оно было жилищем одного из древних бояр, которые, во время Петра Великого, держались еще обычаев старины.
Для хранения древних хартий, копий с договоров ничего нельзя было приискать безопаснее и приличнее сего старинного каменного шкапа, с железными дверьми, ставнями и кровлею. Все строение было наполнено, завалено кипами частью разобранных, частью неразобранных старых дел: только три комнаты оставлены были для присутствующих и канцелярских.

В помощь к г. Бантышу-Каменскому, управлявшему архивом, дан был Алексей Федорович Малиновский в звании канцелярии советника или младшего члена. Лет двадцать моложе его, сей последний был у нас представителем новейших времен. Он был, уже без примеси, русского и духовного происхождения.


Мне, однако же, весьма памятны сильные впечатления, которые оставили во мне некоторые из моих товарищей, и я не могу упустить, чтобы не описать их.
К старшему сыну моего главного начальника, уже надворному советнику и весьма зрелому молодому человеку, я почувствовал омерзение при первых словах, которые обратил он ко мне. Не краснея, нельзя говорить об нем; более ничего я не скажу: его глупостию, его низостию и пороками не стану пачкать сих страниц.
Меньшой сын, Димитрий*, едва выходил из детства; между нами он прослыл дурачком. С тех пор сделался и литератором, и компилятором, и губернатором; но многие еще и поныне разделяют ребячье наше мнение об нем".

*Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский имел немалые заслуги в русской исторической науке. Его история Малороссии долго была одним из лучших сочинений и этой области. Некоторые его работы переведены на главные европейские языки. Старший его брат, В.Н., был заточен в монастырь за мужеложство -- порок, которым страдал и Вигель, не желавший "пачкать сих страниц" его именем.

"Жеманство, которое встречалось тогда в литературе, можно было также найти в манерах и обращении некоторых молодых людей. Женоподобие не совсем почиталось стыдом, и ужимки, которые противно было бы видеть и в женщинах, казались утонченностями светского образования. Те, которые этим промышляли, выказывали какую-то изнеженность, неприличную нашему полу, не скрывали никакой боязни и, что всего удивительнее, не совсем были смешны.
Между нами были также два молодца, или, лучше сказать, две девочки, которые в этом роде дошли до совершенства, Колычев и Ижорин. Время их наружность и все вокруг них изменило, но не изменило их склонностей и характера; теперь обе уже старушки, а последняя весьма добрая и почтенная. Истребляя между нашими молодыми людьми наружные формы, столь поносные, особенно для русских, нынешний век перенес их в другую крайность и мужественности их часто придает мужиковатость".

"В продолжение зимы занимали нас переводами с французского. Не знаю, были ли они хороши, по крайней мере - не мои; а впрочем, как мне кажется, г. Малиновский, руководитель наш в сем деле, не весьма был в состоянии о том судить. Потом г. Бантыш-Каменский заставлял нас в один формат переписывать начисто древние грамоты и договоры, с намерением отдать собрание их потом в печать. Впоследствии я сделался с ним гораздо смелее, а он ко мне снисходительнее. Одна только беда: мой почерк ему не нравился; в угождение ему Я НАЧАЛ ПРЯМИТЬ СВОИ ЛИТЕРЫ ПО-СТАРИННОМУ ДО ТОГО, ЧТО ПИШУ ТЕПЕРЬ КАК ЦЕРКОВНИК".


"Я всегда был довольно человеко-угодлив: старшим, равным и даже подчиненным всегда готов был сказать или сделать что-нибудь приятное; когда же поступки их лично против меня, а еще более против совести или закона заставляют меня делать противное, они мне становятся ненавистны, ибо лишают меня величайшего удовольствия. В нежном возрасте кто не чувствовал влияния людей и обстоятельств, среди коих жил? Но ни на кого они столь сильно не действовали, как на меня: мне кажется, я был восковой. Всякое впечатление сглаживалось, но не совсем изглаживалось новым; каждое положение, в коем я находился, каждое общество, чрез кое проходил, оставляли на мне следы, и так-то в описываемые мною последние два-три года образовались все странности моего характера. К счастию, посреди сего сохранилось во мне чувство справедливости и чести".




Другие статьи в литературном дневнике: