Альтернативный взгляд на гения?.
«Мучительно больно вспоминать, какой паскудой был этот великий Шукшин в семейной жизни!"
Сегодня
9,5 мин. Среднее время дочитывания публикации.
Вторая жена Василия ШУКШИНА актриса Лидия ЧАЩИНА рассказывает о пяти годах, прожитых с большим русским актером, режиссером и писателем Василием Шукшиным.
От этого брака не сохранилось ни писем, ни совместных фотографий — расставаясь, Лидия все изорвала в мелкие клочки и бросила ему в лицо.
Но остался их общий фильм «Живет такой парень», которому в следующем году исполнится ровно 50 лет.
— Лидия Александровна, у вас было многообещающее начало в кино. После первой же роли, сыгранной в фильме «Живет такой парень», о вас заговорили. А чем вам запомнился ваш дебют?
— Я могла бы много чего напридумывать, но скажу правду.
После просмотра в Доме кино мы с Беллой Ахмадулиной зашли в ресторан.
И вот провозглашают тост за самобытный талант Шукшина, за потрясающую операторскую работу Валерия Гинзбурга, говорят, какая я красавица...
Все выпивают, веселье в разгаре.
И вдруг после третьей рюмки Шукшин кричит мне через весь стол: «Ах ты сволочь! А ну говори, с кем ты мне рога наставляла!».
И дальше в том же духе, не стесняясь в выражениях...
Режиссер Марк Донской его успокаивает: «Вася, как тебе не стыдно?».
Гинзбург и Артур Макаров, сценарист, приемный сын Герасимова и Макаровой, меня с двух сторон утешают: «Лида, не обращай внимания. Ты же знаешь его! Покажи свое воспитание, будь выше этого».
У меня руки с ножом и вилкой трясутся, кусок мяса в горло уже не идет.
А он сидит, курит и продолжает меня матом поливать при всех.
Если бы сейчас была такая ситуация, я бы встала и бутылкой ему по башке дала, чтобы он заткнулся на веки вечные, а тогда, 22-летней девчонкой, растерялась, оцепенела..
— Почему его никто не одернул, не вывел из зала? Неужели рыцаря не нашлось?
— Скорее, в кинематографических кругах такое отношение к женщине не считалось чем-то особенным.
Да, я молчала.
До какого-то определенного момента мне было безумно стыдно вслух сказать, что меня бьет Шукшин.
Мучительно больно вспоминать, какой паскудой был этот великий актер, режиссер и писатель в семейной жизни.
Меня бросало в краску при мысли о том, что я вытерпела почти пять лет того, чего уважающая себя женщина терпеть не должна.
Шукшина же преподносят народу как эталон нравственности, как всеобщего кумира.
Еще бы, какие картины снимал, какие книги писал — талант!
Но на фиг мне нужен талант, который издевался надо мной всю ночь, а утром уходил, сказав: «Прости, дурак был»?
А со мной что творилось? Я оставалась униженная, побитая, раздавленная...
— В народе говорят: бьет — значит любит...
— Вот поэтому, помудрев с годами, я поняла: молчать об этом нельзя.
Слишком много в нашем патриархальном, пронизанном домостроевскими порядками обществе несчастных баб, которые терпят в семье насилие, стесняясь выносить сор из избы.
А потом доходит до убийств, до искалеченной психики.
А некоторые меня осуждают.
Моя вгиковская однокашница Тамара Семина, когда меня пригласили в программу к Андрею Малахову, укоризненно спросила в студии: «Ну зачем ты все это рассказываешь?».
Я тогда ответила: «Чтобы, слушая меня, 16-17-летние девульки не повторяли моих ошибок».
Не думаю, что, узнав правду о нашей семейной жизни, люди перестанут любить и смотреть фильмы Шукшина, читать его книги, что кто-то из поклонников отвернется от него, перестанет ценить как художника, писателя.
Правильными путями или неправильными, он все же сумел пробиться из сибирской глуши, реализовал свой талант, а победителей, как говорится, не судят.
Но глупо было бы рисовать эту противоречивую фигуру только розовыми красками...
— Василий Макарович избивал вас из ревности?
— Он меня бил по пьяни. А за что? Вот попробуйте пьяному человеку наутро задать этот вопрос.
Ему, видите ли, показалось, что я дерзко ответила или не так посмотрела...
Первую оплеуху от него получила за то, что во вгиковском коридоре, объясняя, как надо играть Василису Карповну в горьковской пьесе «На дне», взяла однокурсника за плечи и повернула.
Мне и в голову не пришло, что это можно истолковать как заигрывание, а Шукшин увидел и бегом вниз по лестнице.
Я ему: «Вася! Вася!» — а его уже след простыл.
Вечером прихожу в общежитие, а мне говорят: «Твой-то напился. Тебе ему на глаза лучше не попадаться».
Ну, посидела я у девчонок, а потом пошла его утихомиривать, чтобы общежитие по кирпичику не разнес.
Он кричит: «Потаскуха! Дрянь! Тебя убить мало!» — и как врезал...
Эта первая в моей жизни пощечина стала для меня таким потрясением...
Все произошло на глазах той же Тамары Семиной.
Она сначала закричала: «Ты что делаешь?!», а потом рукой махнула: «А ну вас! Сами разбирайтесь» — и ушла.
Только Толя Мамонтов, будущий художник-постановщик Киностудии Довженко, меня защищал от Васькиных кулаков.
Он вырос в детдоме и понимал, что такое унижение и оскорбление.
А вся общага: кто с любопытством, кто со злорадством — наблюдала за моими мучениями.
Побои прекратились лишь после того, как я один раз огрела Шукшина по голове сковородкой.
От неожиданности он присел, тер затылок рукой и сквозь пьяные слезы причитал: «Зверина! Прямо по темечку!».
А я готова была его убить. Случилось это где-то на втором-третьем году нашей супружеской жизни..
— Долго же вы терпели..
— А русские женщины терпеливые, и Василий это прекрасно знал, ведь был далеко не аскетом в этом плане.
Я пыталась возмущаться, упрекать его, стыдить...
Но он говорил: «Лидок, не уподобляйся скандальным женщинам. Я дурак, но ты-то будь умнее!».
Или: «Ведь я попросил у тебя прощения. Чего еще? Ты хочешь, чтобы я на колени встал? Вот, встаю».
Для меня это было что-то немыслимое: на колени. А через два дня все опять повторялось..
Вот так, по-шукшински, он любил меня — какой-то странной, дикой любовью.
С мордобитием, оскорблениями, изменами, жадностью.
Или он играл? Черт его знает!
Я и сегодня, полвека спустя, не могу понять, как в нём большой художник уживался с ушлой, кондовой натурой, как недюжинный талант соседствовал с мерзкими повадками самодура, домашнего тирана.
— Почему вы сразу не ушли?
— Если бы я знала ответ на этот вопрос.
С позиции сегодняшней говорю: была дурочкой с мозгами набекрень.
С позиции той девочки.. Это был мой первый мужчина.
Я верила в его талант и по-детски надеялась, что он исправится.
Не хотелось признать правоту моей матери, которая мне предсказывала, что я с Шукшиным наплачусь
. А еще подружки, которые были гораздо умнее и практичнее меня, приходили и говорили: «Ты что надумала? Раз такую акулу в руки поймала, терпи. Знаешь, какая у тебя будет карьера?».
— Но вышли вы замуж по любви?
— Уж точно не по расчету.
Шукшин был женихом незавидным: ни жилья, ни прописки, ни ясных перспектив.
За плечами лишь роли в двух картинах: «Два Федора» и «Простая история».
К тому же он по моим меркам был старым дядькой: мне 17, а ему 29.
Мать моя говорила: «Ты с ума сошла! Что ты в нём нашла?».
— А вы ей отвечали, что каждая юная актриса мечтает о муже-режиссере, который будет ее снимать?.
— Это Вася так считал.
Он, чтобы поближе со мной познакомиться, дал мне почитать сценарий своего дипломного фильма «Из Лебяжьего сообщают», предложил там роль, хотя знал — она не для меня.
Потом пригласил на премьеру «Простой истории», где снимался с Мордюковой, хвастал, что Нонка к нему явно неравнодушна..
— Наверное, сорил деньгами, заработанными на съёмках?.
— Что вы! Шукшин был по-крестьянски прижимистым.
Ни одного цветочка за всю нашу совместную жизнь мне не подарил, пары чулок не купил — я ходила в штопаных..
После свадьбы (она у нас с Шукшиным была, в отличие от регистрации в загсе) я мыкалась с Васей по съёмным квартирам.
Всё, что зарабатывала в массовках и потом, снимаясь в фильме «Живет такой парень», вкладывала в общий котёл.
У меня даже в мыслях не было, как выманить у него деньги на колечко, шубку или ботиночки.
Девчонки более ушлые говорили мне: «Ты с ума сошла? В чём ты ходишь?».
Но когда я заводила разговор на эту тему, Вася меня обрывал: «Ты еще студентка. Вот когда сама будешь зарабатывать, тогда и покупай!».
Мне в голову не приходило, что он мой муж и должен меня обеспечивать.
Зато потом, когда мы уже расстались, я случайно нашла у него пять сберегательных книжек.
Оказывается, матери Шукшин хвастался: мол, денег у него столько, что не знает, на что тратить.
Построил ей добротный дом, сестре Наташе, которая одна растила двоих детей, очень помогал.
Когда та в Москву на несколько дней прилетела, столько барахла накупил ей и племянникам, что тюки еле в самолет погрузили. Они, конечно, надышаться на Васеньку не могли.
Понимаете, в чем проблема? В нашей несовместимости.
Мы из разных миров встретились.
Я прошла во ВГИК, не зная, что есть интриги, зависть человеческая, злоба, не понимая, что такое копейка, — меня на первом курсе «теленком» звали! — а Вася из дома лет в 16 ушёл.
Он тёрся среди рабочей молодежи, крестьянства, где другое представление о жизни.
Как старший, как более опытный, умный, должен был ненавязчиво, по-доброму приобщить меня к своему миру — я же в его руках, как слепой котенок, была.
А ему было не до того: ему нужна была готовая баба.
Потому что у него была сверхзадача — пробиться, а развитости души, интеллигентности, благодарности не хватало.
Этими качествами он вообще не обладал..
Я во многом и себя виню.
Иногда смотрю в зеркало и себя спрашиваю: «Почему ты была опорой и поддержкой Шукшину в тот тяжёлый отрезок его жизни? Какого чёрта его не бросила?».
А ему - было очень тяжело тогда.
Найти ушлую, прожжённую бабу — значит, на неё тратиться.
Шиш бы она терпела его выкрутасы, быт ему обеспечивала: стирала, убирала, беспрекословно подчинялась и довольствовалась теми копейками, которые скаредный муж отпускал на жрачку.
Он что, не понимал этого? Нашлась дурочка, ничего не требующая, все терпящая.
— Ну вы же не одна такая. Вам было жаль первую жену Шукшина Марию Шумскую, которую он оставил на Алтае в Сростках?
— О её существовании я узнала на третьем году нашей совместной жизни.
Причём трижды ездила с Васькой к нему на родину, не догадываясь, что там, оказывается, живёт его законная жена и я могу попасть в жуткую ситуацию.
И мать его молчала, и сестра Наташа — та ещё семейка!
Одна комендантша в общежитии говорила мне: «Девочка, зачем ты связалась с этим пьяницей и бабником? Ты знаешь, что ему жена из деревни пишет?»
А я её за правду возненавидела.
Потому что Вася, как всегда, соврал на голубом глазу: «Кто тебе это сказал? Комендантша? Так она хотела меня на своей дочке женить, вот и наговаривает».
Он же мне чистый паспорт предъявил.
Как потом выяснилось, просто «потерял» старый, со штампом о браке, и получил новый, скрыв женитьбу.
Глаза мои открылись, когда я нашла у Шукшина в чемодане горькие письма Марии — он их перевязанными хранил.
Это было такое потрясение!
Я прочла только одно — и все: слезы застилали глаза, тело сотрясали рыдания.
А Вася, застав меня в таком состоянии, зло процедил: «Да, я женат. Зачем ты рылась в моем чемодане, зачем взяла эти письма и читала их? Нехорошо».
А жить со мной три года и скрывать, что женат, — это, выходит, хорошо?
— Если бы вы решились тогда родить, жизнь могла сложиться иначе?
—Наверное, да. И Вася хотел сына, всё мечтал, какие дети у нас будут красивые, породистые.
Но куда рожать, если ни кола ни двора и отношения у нас через раз были?
К тому же он мне всегда говорил: «Не хочу, чтобы моя жена была актрисой. Уходи из ВГИКа».
Когда я забеременела, Шукшин пытался отправить меня на Алтай.
Хотел, чтобы я сидела с его матерью в Сростках и воспитывала дите, а он бы в Москве, так сказать, что хотел, то и делал..
После аборта, сделанного на дому, я чувствовала себя растоптанной, униженной, у меня началось воспаление, но его это не волновало.
— В одном из последних телеинтервью Белла Ахмадулина вспоминала, как, гуляя с Шукшиным под дождем, заходила с ним по делам к одним, другим, третьим знакомым. Хозяева кривились, когда гость в мокрых сапогах шел по ковру, а она им шептала: «Еще вспоминать будете, как он к вам приходил, всем рассказывать, кто тут у вас наследил»..
— Наследить, причём неважно где: на полу или в чьей-то душе — это на него похоже..
Шукшин знал жизнь, умел манипулировать женщинами, особенно из интеллигентной среды.
Он хороший имидж себе придумал — этакого парня от сохи, радетеля за народ.
Вася тогда начал писать рассказы, но их нигде не хотели печатать: мол, мелкотемье, не наш формат..
И он нашёл выход.
Как-то поднимаюсь по эскалатору на станции метро «Кропоткинская» и вдруг вижу — впереди мелькнуло его лицо.
Я обалдела, потому что он должен быть в другом конце Москвы.
Подбегаю к нему: «Как ты здесь оказался?».
Шукшин растерялся, поэтому не стал юлить: «Ты же видишь, я никак не могу пробиться? Вот иду в гости к заведующей отделом прозы журнала «Октябрь» Румянцевой. У неё дочка — старая дева, так что ничему не удивляйся и молчи».
Оказывается, он решил за младшей Румянцевой приударить, чтобы мамаша стала сговорчивее.
Я от возмущения дар речи потеряла, но поплелась за ним.
Хозяйки к его приходу пирогов напекли, какого-то знакомого писателя позвали — мол, оцените дарование.
Вася читал им свои рассказы, а они млели: «Ах, как свежо, как самобытно!».
Вы бы видели, какой он был душка — сама скромность и обаяние, не влюбиться в него было невозможно.
— Как Шукшин вас представил?
— «Это, — сказал, — моя сестренка с Алтая! Тоже приехала во ВГИК поступать».
Меня будто кипятком облили, я сидела ошарашенная — за все время не произнесла ни слова.
А он пил чай из блюдечка, хрумкая сахар, который держал пальцами с черной каёмкой под ногтями..
А потом «невеста», ее звали Ириной, кажется, явилась к нему на защиту диплома.
И на вечеринку Вася попросил меня не приходить, а вот обеих Румянцевых пригласил.
«Нам же, — говорил, — с тобой будет лучше, когда я наконец-то пробьюсь. И имя у меня будет, и деньги».
И я, понимая его, зачеркнула в себе самолюбие, какие-то нравственные принципы, которые меня раздирали.
Вот за это себя и ненавижу. Как я могла?
Но Шукшин своего добился — в «Октябре» напечатали его рассказ, потом — несколько в «Новом мире» (по ним, кстати, он написал сценарий фильма «Живёт такой парень»).
Но главное — очарованные им женщины помогли ему получить прописку.
Уж не знаю, КАК Шукшину это удалось, НЕ регистрируя брак.
Правда, когда он уходил от них, эти интеллигентки сказали ему вдогонку, что:
в жизни не встречали человека чудовищнее..
— А вам, простите, откуда такие подробности известны?
— Я их услышала от самого Васьки.
Он ведь представил меня как сестру, вот и опасался, что эти женщины или их близкие придут ко мне выяснять отношения.
— О романе с дочерью главного редактора «Огонька» Викторией Софроновой он тоже вам сообщил?
— Рассказывал! А правду или нет..
Она родила от него девочку, когда мы уже расстались.
Думаю, Шукшин очень боялся, что Вика заявит на него права, потребует алименты, поэтому, говорят, признал дочь Катю лишь за два года до смерти.
Меня так возмущает, когда кто-то говорит: Василий Шукшин был суровым, немногословным, очень творческим и сосредоточенным.
На самом деле он пробивным был, прытким.
Он дружил с москвичками высокого полета, но уважения к ним не испытывал, называл фифочками.
Говорил: «Этой барыньке в жизни повезло»..
— А ему нет?
— Конечно, Василию трудно многое досталось.
Я не имею права об этом говорить, но ведь он пережил трагедию — его отца расстреляли.
И сын, когда в армии вступал в партию, отрекся от него..
А потом пришла реабилитация.
Вася, когда на него находил момент откровения, с горечью мне говорил: «Лидок, ты понимаешь, какой я грех совершил? Я так верил во всё это, а теперь коммунистов ненавижу».
И я, желторотик, ни хрена не понимая, спрашивала: «Как же ты теперь жить будешь?».
А он, играя желваками, отвечал: «А вот так. Врать буду!».
И добавлял: «Я им не какой-то недоумок деревенский. Всех их обману!». Только вместо «обману» другое слово употреблял — матерное.
Из интервью ежедневнику "Sabscribe"
Другие статьи в литературном дневнике:
