Лететь я должен был последним. Или как принято говорить в авиации, не последним, но крайним. В авиации присутствуют суеверные традиции. Я не суеверен, мне все равно последний или крайний. Мне все равно, потому что я охуительно боюсь летать, вообще, что последним, что крайним, что первым или третьим. Я летал всего два раза на международных рейсах. Летал, боялся и оттого пил алкоголь. Прыгал я и с парашютом, два раза. Прыгал, боялся охуительно, но не пил. И еще я просто боюсь высоты. Как-то с друзьями пошли в бассейн, там решили с вышек попрыгать. Залезли на десятиметровую вышку, друзья прыгнули, а я… Я подполз к краю, не подошел, но именно подполз и посмотрел вниз. Посмотрел вниз и сразу отполз от края обратно и слез с вышки. Просто, я как посмотрел вниз, так сразу все понял. Понял, что в этот небольшой прямоугольник воды, каким мне показался бассейн сверху, просто сложно будет попасть своим телом. И вот со всеми этими страхами я оказался там, где мне пришлось полетать на небольшом спортивном самолете да еще с фигурами спортивного пилотажа. Управлял самолетом, конечно же, не я, но опытный летчик, а я был просто пассажиром.
Так вот, мне пришлось, хотя я мог отказаться. Дело это было добровольное. Сначала я ждал полдня, пока полетают другие, так как я по очереди должен был лететь крайним. Конечно же, вот это ожидание только усугубляло мое состояние. Лучше, конечно лететь первым, когда еще не знаешь от других, как это будет, когда просто еще не успел ничего осознать. А тут: прилетают те, которые передо мной, и которые тоже как я, в первый раз, и у всех такие глаза, что понимаешь, что там, в воздухе, с ними произошло что-то таинственное, загадочное, о чем даже страшно подумать. А те, которые уже летали, говорили мне, хитро улыбаясь: «так это ты летишь крайним?» Да, отвечаю им, я, а что? «Да так, не хочется тебя пугать заранее… вообщем, там наверху узнаешь» - с сочувствием говорили они. И мне почему-то сразу становилось страшно, заранее, и я говорил им: «а можно я узнаю сейчас… я не кому не скажу, честно… просто мне уже заранее страшно, поэтому без разницы, узнаю я сейчас или там, наверху». Ну ладно, говорили они, просто этот летчик, с которым ты полетишь, он маньяк, любит он хорошенько «оторваться» в полете, но «отрывается» он обычно в крайнем полете, как бы на последок. Вот так говорили они, хитро улыбались, подмигивали друг другу. А я чувствовал себя охуительно, а как иначе, все шутят, улыбаются… А еще эти глаза, тех, кто в первый раз.
Честно говоря, лететь-то мне хотелось. Во-первых, я понимал, что такая возможность может быть только раз в жизни, да и то, если повезет. Мне повезло. Еще я догадывался, что помимо всего, там наверху должны быть и приятные ощущения. Это же подтверждали восторженные отклики тех, кто летал передомной. Они были как-то особенно возбуждены, много восторгались, разговаривали междометиями: Ах! Ох! Ух ты! Из чего я понимал, что там с ними случилось и что-то приятное, помимо того, о чем даже страшно подумать и отчего у них сделались такие глаза, которые я описывал. А еще, последним доводом в пользу того чтоб лететь, были высказывания девушек, которые летели передомной и тоже впервые. В конце всех междометий, они связно и осмысленно говорили: «Это как секс, только лучше!» И как я мог не полететь?
И вот моя очередь. Самолет. Як – 52. Такой небольшой, с пропеллером на носу, двухместный. Кабина, одно место впереди, другое – позади первого. Кабина закрывается прозрачным пластиковым куполом. Как в фильмах: садится в кабину летчик, надевает очки специальные, летчиковские. Машет рукой тем, кто его провожает, улыбается, затем таким движением руки закрывает над собой купол, и отправляется выполнять важное военное задание: сбивать вражеские самолеты. И в этих фильмах летчики выглядят очень героически, в момент посадки, все их движения, жесты. Я то же старался выглядеть если не героически, то хотя бы с достоинством. Сел в кабину, мне помогли пристегнуться, очков летчиковских не было, вместо них наушники с радиостанцией. Я улыбнулся провожавшим меня, помахал рукой с таким видом, будто говорил: «ждите и я вернусь, с победой» затем я закрыл над собой купол. Мы вырулили на взлетную полосу. В наушниках я постоянно слышал переговоры летчика с диспетчером: «321 прошу взлет», «взлет разрешаю 321». Мы быстро разогнались и взлетели, стали набирать высоту. Ну, сначала все было нормально. Я сидел, посматривал то на приборы перед собой, то на пейзаж подомной. Красиво было. Когда мы набрали нужную высоту, летчик сказал мне по переговорному устройству: «Ну что, начнем, пожалуй». «Ну, что ж, ведь других вариантов уже нет, начнем» - подумал я и приготовился. Ну, как приготовился? Просто крепче вжался руками в сиденье и в мыслях сказал себе, что сейчас должно что-то произойти с самолетом и с моим телом в этом самолете, а мне надо как-то это перенести. Что произошло с самолетом? Самолет стал выделывать разные трюки, фигуры специальные, пилотажные: «петли», «бочки», «штопоры». И трюки эти самолет выделывал без перерыва минут пятнадцать. А что делал я в это время, что происходило с моим телом? А я просто молча охуевал. Было чрезвычайно охуительно и восхитительно. Но, используй я здесь сколь угодно наречий и глаголов пытаясь описать свои чувства в тот момент – всего будет не достаточно, чтобы точно передать ТЕ САМЫЕ ощущения. Ну как передать что чувствуешь когда летишь вверх ногами, а под тобой, далеко внизу земля. А перегрузки во время всех этих «бочек» и «штопоров?» Вот летишь строго вертикально вниз, земля приближается, а самолет еще и вращается в штопоре, а ты сидишь в кресле и просто охуеваешь от восторга, перегрузок, страха. Как это описать? Ну можно так отдаленно сравнить, как будто мир закончился, остановился, а потом опять начался.
Вообщем тут, сейчас я понимаю, что рассказ этот вот у меня не получается. Просто потому что не опишешь все это по настоящему, точно, не опишешь. Могу еще сказать, что сделал для себя открытие: у меня хороший вестибулярный аппарат – даже и позывов не было проблеваться. Пятнадцать минут мы полетали, потом вернулись на базу. Я вышел из самолета и мне предложили немного коньяку. Меня окружили все кто летал передомной и спросили: «ну как?» А я молчал, пил коньяк, улыбался и наверняка они видели в моих глазах что-то таинственное и загадочное о чем даже страшно подумать.
