Мой президент. К 90-летию М. С. ГорбачёваI Тот, кто не видел фильм «Письма мёртвого человека» на пике холодной войны в 1986-м, едва ли осознает ту бездну. На уроках военподготовки мы надевали противогазы на время, готовясь к скорой газовой атаке из Вашингтона. Память, ярко и отчётливо, всё мгновенно реконструирует: тебе 12, ты сидишь во тьме холодного советского кинотеатра, на экране – выжившие после ядерного удара в руинах, ранее бывших домами. Где-то на 15-й минуте этого апокалипсиса в кадре возникает почти обнажённая женщина средних лет – с хорошей фигурой, но измученным лицом. Зал даже не хихикает и не шушукается, и это в пуританских, по нашим меркам, второй половине 80-х! Ужас прочно овладел всеми, какая там ещё эротика, жить в такой радиации осталось пару недель. И у сидящих в зале ощущение, что им – тоже. Потрясённый, я выбираюсь после фильма на морозный воздух января и дышу во всю грудь, не замечая -25 с северным ветром. Я готов целовать снег, но вместо этого прыгаю в сугроб. Это чувства только что чудом выжившего. Год спустя будет Рейкьявик, предложенный Раисой Максимовной как географический центр между Москвой и Вашингтоном. Горбачёв и Рейган обо всём договорятся. «Письма мёртвого человека» в реальности отменяются.
Помимо страха ядерной войны, когда просыпаешься в руинах (если вообще проснёшься) и тебе безразлично, ударили ли «наши» в ответ по Нью-Йорку или Лос-Анджелесу, я интуитивно, ещё не умея внятно сформулировать, не принимал СССР на этическом и эстетическом уровнях. «Одни слова для кухонь, другие – для улиц / И я держу равнение даже целуясь» (Илья Кормильцев). А некий безликий Худсовет решает, что тебе читать, смотреть и слушать. Не забудь упомянуть про мотивы Великого октября в творчестве А.С. Пушкина; он «предвосхитил». Но… «будет Апрель», как спето в картине «Москва слезам не верит». Апрель с заглавной буквы. И уже никогда не закончится в моей душе, вне зависимости от суммы потуг реваншистов, теперь ещё и в церковных одёжках. Цензоры 80-х сегодня тоже «перестроились». Их аргументы – «ты был слишком юн, чтобы воспринимать картину в совокупности», «тотальная цензура – миф, а Булгакова или Оруэлла можно было приобрести в Москве, как и Бродского с Довлатовым, если бы их издавали, не говоря уж о безобидных для СССР поп-рокерах». В свои 60+ многие искренне в это веруют. Я пожимаю плечами и тихонько откланиваюсь. Единственная попытка донести пагубность идеалистичного восприятия с единственно верной точкой зрения, будь то классик или эпоха, завершилась тем, что меня предсказуемо не услышали.* https://proza.ru/2020/04/29/701 Мы расходимся по домам. Горбачёв с его апрелем 1985-го никогда не станет вашим президентом, случись даже у его реформ стократ более успешный итог. И навсегда останется моим. Так уж вышло. Простите.
Минувшие 30 лет явили истину, которую т.н. Запад постиг на полвека раньше нас. Полный холодильник, не говоря уж о возможности потрогать собственными руками результаты честных трудов вообще никак не связан с идеологией, воцерковлённостью и расцветками флагов. Это вопрос к уровню коррупции, свободам малого и среднего бизнеса, инвестиционному климату в стране, порождающему уровень базового доверия к государству. Как ни странно, но худо-бедно эти вещи работают только при демократиях, пускай самых слабых и неполных. Черчилль выразил это афористично, вы помните: «Демократия – наихудшая форма правления, если не считать всех остальных». А демократия начинается с отсутствия страха мыслить самостоятельно. Познавать, сопоставлять и оценивать, стяжая дары различения. И с права на личную ошибку – тоже. 36 лет назад всё это незаслуженно было даровано мне Горбачёвым. Я помню об этом всегда. С юбилеем, Михаил Сергеевич!
© Copyright: Константин Жибуртович, 2021.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
