Искусство потрясений Сергея Эйзенштейна

В течение рассказа о советских режиссерах-новаторах я несколько раз повторила студентам очень точную, на мой взгляд, фразу из книги профессора Н.А.Лебедева о том, что искусство Эйзенштейна было искусством потрясений.
«Насыщенное «аттракционами» искусство Эйзенштейна не было и не могло быть искусством полутонов и нюансов. Оно было искусством потрясений». – пишет Лебедев ( Н.Лебедев, Очерк истории кино СССР,М., «Искусство», 1947.)
Оно продолжает оставаться им и по сей день, я хорошо помнила об этом и именно поэтому не очень стремилась снова посмотреть «Броненосец Потемкин». И все же теоретическая часть закончилась, и смотреть его пришлось. В нашем ВУЗе принято смотреть фильмы вместе со студентами, это правильно. Но некоторые фильмы пересматривать тяжело.
Я поднялась на верхние ряды аудитории и мысленно сказала себе, что буду детально просматривать те фрагменты, о которых часто упоминаю на занятиях, но которые уже выглядят в моем воображении уже как-то неясно.
Но тщетно!
Как только фильм доходит до «Одесской лестницы», хладнокровно считать и фиксировать в мозгу детали не получается.
А при титрах «Упросим их!» я чувствую, что слезы сами катятся по щекам - как хорошо, что в зале темно и я одна на задних рядах.
«Упросим их!» - как часто и как наивно и простодушно все мы, доброжелательные, нехитрые, открытые и безобидные люди, решаемся найти в этом спасении.
Как моя мама, и даже еще и бабушка при разных трудностях на работе бесхитростно советовали объяснить все начальству по-человечески, как есть, что так нельзя, что человеку невозможно столько сделать. И всякое другое такое же. И разве не люди они – поймут же!
И что же – разве все мы не пытались так сделать, последовать такому простому и понятному совету, и разве хоть раз бывали поняты?
А эта ужасная Одесская лестница – их, идущих в ногу с штыками на мирных людей, что их остановит? Старая интеллигентная женщина со скуластым лицом, в песне, учительница, как ее называют в учебниках, молодая мать с той самой знаменитой коляской, а в ней – дитя, с коляской которую выпустит из рук, безногий инвалид, который постарается спрятаться на лестнице. И вторая мать – торговка с корзиной, огромная, патлатая, со страшным искаженным от горя лицом. «Моему мальчику очень плохо!» «Пьета» - так, не совсем верно, называет эту композицию – мать с убиенным мальчиком на руках постперестроечный учебник. А они и на нее пойдут, им все одно.
И взять себя в руки – пятая часть последняя, больше не думать, больше не плакать, сосредоточиться на деталях - внимательно смотрю заключительную часть, жду кадры с бьющимся как коллективное сердце восставших матросов механизмом корабля. А герои восставшего броненосца ждут – расстреляет ли мятежный корабль эскадра черноморского флота.
Стрелки на корабельных приборах. Пульсирующий ритм механизмов - как коллективное сердце.
И вот, наконец – «Братья! Братья!»
Не заплакать снова при этих титрах!
Свет.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 14.11.2012. Искусство потрясений Сергея Эйзенштейна