Узники географии?"Волна авторов бестселлеров утверждает, что мировые дела по–прежнему, в конечном счете, регулируются непреложными фактами географии - горами, океанами, реками, ресурсами. Но мир изменился больше, чем они думают. Даниэль Иммервар Война России на Украине преподнесла много сюрпризов. Однако самое главное, что это вообще произошло. В прошлом году Россия жила в мире и была вовлечена в сложную глобальную экономику. Неужели она действительно разорвет торговые связи – и будет угрожать ядерной войной – только для того, чтобы расширить свою и без того огромную территорию? Несмотря на многочисленные предупреждения, в том числе от самого Владимира Путина, вторжение все равно стало шоком. Но это не было шоком для журналиста Тима Маршалла. На первой странице своей книги-блокбастера 2015 года "Узники географии" Маршалл предложил читателям задуматься о топографии России. Его окружает кольцо гор и льда. Его граница с Китаем защищена горными хребтами, а от Ирана и Турции его отделяет Кавказ. Между Россией и Западной Европой стоят Балканы, Карпаты и Альпы, которые образуют еще одну стену. Ну, или почти. К северу от этих гор плоский коридор – Великая Европейская равнина – соединяет Россию с ее хорошо вооруженными западными соседями через Украину и Польшу. По ней можно проехать на велосипеде от Парижа до Москвы. Вы также можете проехать на танке. Маршалл отметил, что этот пробел в естественных укреплениях России неоднократно подвергал ее нападениям. “У Путина нет выбора”, - заключил Маршалл: “Он должен хотя бы попытаться контролировать равнины на западе”. Когда Путин сделал именно это, вторгшись в Украину, которую он больше не мог контролировать, более тихими средствами, Маршалл встретил это с усталым пониманием, сожалея о войне, но находя это неудивительным. Карта “заключает в тюрьму” лидеров, писал он, “предоставляя им меньше выбора и меньше возможностей для маневра, чем вы могли подумать”. У линии мышления Маршалла есть название: геополитика. Хотя этот термин часто используется в широком смысле для обозначения “международных отношений”, он более точно отражает мнение о том, что география – горы, сухопутные мосты, грунтовые воды – управляет мировыми делами. Геополитики утверждают, что идеи, законы и культура интересны, но чтобы по-настоящему понять политику, вы должны внимательно смотреть на карты. И когда вы это делаете, мир оказывается соревнованием с нулевой суммой, в котором каждый сосед является потенциальным соперником, а успех зависит от контроля территории, как в настольной игре "Риск". В своем циничном взгляде на человеческие мотивы геополитика напоминает марксизм, только с топографией, заменяющей классовую борьбу в качестве двигателя истории. Геополитика также напоминает марксизм в том, что многие предсказывали ее смерть в 1990-х годах с окончанием холодной войны. Расширение рынков и появление новых технологий обещали сделать географию устаревшей. Кого волнует контроль над Малаккским проливом или Одесским портом, когда моря переполнены контейнеровозами, а информация поступает со спутников? “Мир плоский”, - заявил в 2005 году журналист Томас Фридман. Это была подходящая метафора глобализации: товары, идеи и люди плавно пересекают границы. Тем не менее, сегодня мир кажется менее плоским. По мере того, как цепочки поставок ломаются, а мировая торговля колеблется, рельеф планеты кажется скорее скалистым, чем гладким. Враждебность по отношению к глобализации, направленная такими фигурами, как Дональд Трамп и Найджел Фарадж, росла еще до пандемии, которая усилила ее. Количество пограничных стен, составлявших около 10 в конце холодной войны, сейчас составляет 74 и продолжает расти, причем последнее десятилетие стало кульминацией строительства стен. Надежда на глобализацию после окончания холодной войны была “заблуждением”, пишет политолог Элизабет Валле, и сейчас мы наблюдаем “ретерриториализацию мира”. Столкнувшись с новой враждебной средой, лидеры достают с полки старые руководства по стратегии. “Геополитика вернулась, и вернулась с удвоенной силой, после этого отпуска от истории, который мы взяли в так называемый период после окончания холодной войны”, - предупредил советник по национальной безопасности США Х.Р. Макмастер в 2017 году. Этот взгляд открыто направляет российское мышление, когда Путин ссылается на “геополитические реалии”, объясняя свое вторжение в Украину. В других странах, где вера в открытую, основанную на торговле международную систему сходит на нет, списки бестселлеров возглавляют смыслящие в географии эксперты, такие как Маршалл, Роберт Каплан, Иэн Моррис, Джордж Фридман и Питер Зейхан. Слушая, как торговцы картами занимаются своим ремеслом, задумываешься, изменилось ли что-нибудь со времен мира Чингисхана 13-го века, когда стратегия заключалась в открытых степях и горных барьерах. Геополитическое мышление беззастенчиво мрачно, и оно скептически относится к надеждам на мир, справедливость и права. Вопрос, однако, не в том, мрачно ли это, а в том, правильно ли это. Последние десятилетия принесли серьезные технологические, интеллектуальные и институциональные изменения. Но по-прежнему ли мы, как утверждает Маршалл, “узники географии”? В долгосрочной перспективе мы являемся созданиями нашей среды до почти неловкой степени, процветаем там, где позволяют обстоятельства, и умираем там, где этого не делают. “Если вы посмотрите на карту границ тектонических плит, сталкивающихся друг с другом, и наложите на них расположение основных древних цивилизаций мира, обнаружится удивительно тесная взаимосвязь”, - пишет Льюис Дартнелл в своей великолепной книге "Происхождение". Отношения не случайны. Столкновения плит создают горные хребты и великие реки, которые несут свои отложения в низменности, обогащая почву. Древняя Греция, Египет, Персия, Ассирия, долина Инда, Мезоамерика и Рим находились на краю плиты. Плодородный Полумесяц – богатая сельскохозяйственная зона, простирающаяся от Египта до Ирана, где впервые появились земледелие, письменность и колесо, – лежит на пересечении трех плит. Влияние географии может быть впечатляюще устойчивым, как показывают результаты голосования на юге США. Глубокий юг в значительной степени республиканский, но через него проходит дуга демократических округов. Эта несогласная полоса создает форму, “мгновенно узнаваемую геологом”, пишет ученый Стивен Датч. Это соответствует выходу осадочных пород, образовавшихся десятки миллионов лет назад, во время жаркого мелового периода, когда большая часть современной территории США находилась под водой. Со временем отложения превратились в сланец, а со временем, после отступления вод, они обнажились в результате эрозии. В 19 веке, объясняет Датч, плантаторы признали обнажение, называемое “Черным поясом” за его богатую, темную почву, идеальным для выращивания хлопка. Чтобы забрать его, плантаторы привезли порабощенных людей, чьи потомки до сих пор живут в этом районе и регулярно выступают против консервативных политиков. Город Монтгомери, штат Алабама – “прямо посередине” Мелового периода, отмечает Дартнелл, – также был центром движения за гражданские права, где проповедовал Мартин Лютер Кинг-младший, а Роза Паркс вызвала бойкот автобусов. Карты, показывающие корреляцию между отложениями меловых пород (вверху) и округами США, голосующими за демократов в 2016 году (внизу). От истоков: как Земля сформировала человеческую историю Льюис Дартнелл Геополитиков, конечно, больше волнуют международные войны, чем местные выборы. В этом они возвращаются к Хэлфорду Маккиндеру, английскому стратегу, который, по сути, основал их образ мышления. В статье 1904 года "Географическая ось истории" Макиндер посмотрел на рельефную карту мира и предположил, что историю можно рассматривать как многовековую борьбу между кочевыми народами равнин Евразии и морскими народами ее побережий. Британия и ее коллеги процветали как океанические державы, но теперь, когда все жизнеспособные колонии были захвачены, этот путь закрыт, и будущая экспансия повлечет за собой конфликты на суше. Маккиндер чувствовал, что обширная равнина в “сердце Евразии” станет центром мировых войн. Маккиндер был не совсем прав, но общие контуры его предсказаний – столкновения в Восточной Европе, ослабление британской морской мощи, подъем сухопутных держав Германии и России – были достаточно правильными. Помимо деталей, видение Маккиндера о том, что империалисты покидают колонии, чтобы претендовать на них, и натравливают друг на друга, было пророческим. Он предвидел, что когда они это сделают, призом станет внутренняя часть Евразии. Хартленд “предлагает все предпосылки для окончательного господства в мире”, - писал он позже. “Кто правит Центром Страны, тот управляет Мировым островом; кто правит Мировым островом, тот управляет миром”. Маккиндер имел в виду это как предупреждение. Но генерал немецкой армии Карл Хаусхофер, полагая, что Маккиндер обладает “величайшим из всех географических мировоззрений”, воспринял это как совет. Хаусхофер использовал идеи Маккиндера в развивающейся области геополитики (от которой мы получили английское “геополитика”) и передал свои идеи Адольфу Гитлеру и Рудольфу Гессу в 1920-х годах. “Немецкий народ заключен в тюрьму в пределах невозможной территориальной зоны”, - заключил Гитлер. Чтобы выжить, они должны “стать мировой державой”, а для этого они должны повернуть на восток – в маккиндеровскую Срединную землю. Убежденность Адольфа Гитлера в том, что судьба Германии лежит на востоке, была далека от наблюдения Стивена Датча о том, что меловые породы предсказывают голоса. Тем не менее, информирование обоих - это теория о том, что то, что у нас под ногами, формирует то, что у нас в головах. К началу второй мировой войны, когда армии, столкнувшиеся из-за стратегически ценной территории, разорвали большую часть Евразии, это казалось трудным отрицать. Маккиндер, который пережил ту войну, не видел особых оснований полагать, что географические “упрямые факты” когда-нибудь уступят. Хэлфорд Маккиндер настаивал на том, что рельефная карта по-прежнему имеет значение, но не все согласились.На протяжении всего 20-го века идеалисты искали способы превратить международные отношения в нечто иное, чем “вечную борьбу за призы”, как выразился британский экономист Джон Мейнард Кейнс. Для Кейнса и его последователей торговля может этого достичь. Если бы страны могли полагаться на открытую торговлю, им больше не нужно было бы захватывать территории для обеспечения ресурсов. Для других идеалистов новые технологии эпохи воздуха были ключевыми. Они надеялись, что, поскольку все места связаны со всеми другими через небо, страны перестанут ссориться из-за стратегических точек на карте. Это были надежды, но еще не реальность. Холодная война, разделившая планету на торговые блоки и военные союзы, заставила лидеров не отрывать глаз от карт. Дети также научились читать карты благодаря французской настольной игре 1957 года "Завоевание мира" La Conqu;te du Monde, которую американская фирма Parker Brothers широко продавала под названием "Риск". У этого была атмосфера 19-го века, с кавалерией и устаревшими артиллерийскими орудиями, но, учитывая, что сверхдержавы все еще делили карту, это было также неприятно актуально. Геополитическая мысль, хотя и приглушенная после ее ассоциации с нацистами, тем не менее оставила свой след в холодной войне. Ключевой стратег США Джордж Ф. Кеннан преуменьшил идеологическую составляющую конфликта. Марксизм был “фиговым листком”, настаивал он. Истинным объяснением советского поведения было “традиционное и инстинктивное русское чувство незащищенности”, порожденное веками “попыток жить на обширной открытой равнине по соседству с жестокими кочевыми народами”. Для решения этой проблемы с оттенком Маккиндера Кеннан предложил решение с оттенком видения Маккиндера: “сдерживание”, целью которого было не искоренить коммунизм, а ограничить его. Эта кампания в конечном итоге повлекла за собой вмешательство США в дела других стран по всему миру, в том числе отправку 2,7 миллиона военнослужащих на войну во Вьетнаме. Для многих, кто служил, эта неудачная война была “трясиной” – землей, которая засасывает вас. Только после падения Берлинской стены в 1989 году казалось, что география может окончательно потерять свою власть. Холодная война разделила мир экономически, и ее окончание привело к падению торговых барьеров. 90-е годы ознаменовались безумием торговых соглашений и институционального строительства: Европейский союз, Североамериканское соглашение о свободной торговле (Нафта), Меркосур в Латинской Америке и, что важнее всего, Всемирная торговая организация. Число региональных торговых соглашений увеличилось более чем в четыре раза в период с 1988 по 2008 год, и они также углубились, что требует более тщательной координации. За этот период объем торговли утроился, увеличившись с менее чем шестой части мирового ВВП до более чем четверти. Чем больше стран могли бы обеспечить жизненно важные ресурсы путем торговли, тем меньше у них было бы причин захватывать новые земли. Оптимисты, подобные Томасу Фридману, полагали, что страны, тесно связанные экономической сетью, воздержатся от развязывания войн, опасаясь потерять доступ к глобальной торговой сети. Фридман беззаботно выразил это в 1996 году как теорию предотвращения конфликтов "Золотые арки": никакие две страны с McDonald's не будут воевать друг с другом. И он был недалек от истины. Хотя есть после нескольких конфликтов между странами, в которых есть McDonald's, вероятность того, что человек погибнет в войне между государствами, заметно снизилась со времен холодной войны. В то же время, когда торговля уменьшала вероятность войны, военные технологии изменили ее форму. Всего через несколько месяцев после падения Берлинской стены Саддам Хусейн возглавил иракское вторжение в Кувейт. Это было геополитическое дело старой школы: Ирак собрал четвертую по величине армию в мире, и, захватив Кувейт, он собирался контролировать две пятых мировых запасов нефти. Более того, ее грозные наземные силы были защищены большой, непроходимой пустыней, в которой было почти невозможно ориентироваться. Маккиндер оценил бы эту стратегию. Но 90-е годы больше не были эпохой Маккиндера. Саддам обнаружил это, когда возглавляемая США коалиция направила бомбардировщики из Луизианы, Англии, Испании, Саудовской Аравии и острова Диего-Гарсия, чтобы атаковать Ирак, выведя из строя большую часть его инфраструктуры, в течение нескольких часов. Последовало более месяца авиаударов, а затем силы коалиции использовали новую спутниковую технологию GPS, чтобы быстро пересечь пустыню, которую иракцы посчитали за непроходимый барьер. Ста часов наземных боев было достаточно, чтобы разгромить потрепанную иракскую армию, хотя высокопоставленные иракские офицеры впоследствии отмечали, что даже в этом не было необходимости. Еще несколько недель карательных авиаударов, и Ирак вывел бы свои войска из Кувейта, ни разу не столкнувшись с противником на поле боя. Что вообще было “полем битвы” к 90-м годам? Война в Персидском заливе предвещала широко обсуждаемую “революцию в военном деле”, которая обещала заменить бронетанковые дивизии, тяжелую артиллерию и крупную пехоту точными авиаударами. Российский военный теоретик Владимир Слипченко отметил, что знакомые стратегам пространственные концепции, такие как поля, фронты, тылы и фланги, теряют актуальность. Со спутниками, самолетами, GPS, а теперь и беспилотниками “боевое пространство”, как его называют сегодняшние стратеги, – это не морщинистая поверхность Земли, а плоский лист миллиметровой бумаги. Небо, полное дронов, не означает мира во всем мире. Но сторонники новых технологий, по крайней мере, пообещали более чистые боевые действия, с меньшим количеством убитых мирных жителей, захваченных в плен и отправленных войск. Революция в военном деле позволяет могущественным странам – в основном США и их союзникам – нападать на отдельных людей и сети, а не на целые страны. Это, казалось, ознаменовало переход от международной войны к глобальной полицейской деятельности и от кровавых разрушений геополитики к более плавному, хотя все еще иногда смертельному, процессу глобализации. Но действительно ли глобализация заменила геополитику? “В 90-е годы карта была уменьшена до двух измерений из-за авиации”, - признает геостратег Роберт Каплан. Тем не менее, “трехмерная карта” была восстановлена “в горах Афганистана и в предательских переулках Ирака”, пишет он. Контраст между войной в Персидском заливе 1991 года и войной в Ираке 2003-11 годов красноречив. В обоих случаях глобальная сверхдержава возглавляла коалицию против Ирака Саддама. Тем не менее, в первом случае авиация использовалась для достижения быстрой победы, в то время как второе выглядело, на нетренированный взгляд, как еще одно болото, созданное США. Мировой экспорт, который быстро рос с 90-х годов, остановился примерно в 2008 году. Сегодня “деглобализация” – существенное сокращение торговли – вполне вероятна в ближайшем будущем, а европейская интеграция столкнулась с огромным препятствием из-за Brexit. Как по команде, в Европе сейчас также идет сухопутная война. Действительно, это “война Макдональдса” – сеть ресторанов быстрого питания имела сотни точек в России и Украине. Какие бы экономические выгоды ни извлекала Россия из мирной торговли, по мнению Путина, они, по-видимому, перевешивались тепловодными портами Украины, природными ресурсами и стратегическим буфером для уязвимого запада России. Это, как незабываемо выразился Каплан, “месть географии”. С реваншем географии пришло возвращение геополитических теоретиков, которых часто ассоциируют с самопровозглашенной “частной глобальной разведывательной фирмой Stratfor. “Теневое ЦРУ”, как назвал его журнал Barron's, подпитывается неудачами идеализма после холодной войны. Многие из недавних бестселлеров, объясняющих историю карт, вышли из ее среды. Роберт Каплан какое-то время был ее главным геополитическим аналитиком. Иэн Моррис, автор книги "География - это судьба", в этом году вошел в состав совета авторов. И геополитические авторы Джордж Фридман и Питер Зейхан были основателем и вице-президентом фирмы соответственно. (У британского писателя Тима Маршалла другая сеть; его "Узники географии" могут похвастаться предисловием бывшего шефа МИ-6.) В 2014 году общественность получила некоторое представление о работе Stratfor благодаря 5 миллионам электронных писем фирмы, которые хакеры разместили на WikiLeaks. Оказалось, что эта фирма не ограничилась картографическими проповедями. Она вступила в драку и, казалось, имела определенно теплые отношения с властью. Как выяснили хакеры, Stratfor следил за активистами от имени корпораций, в какой-то момент предложив провести расследование в отношении журналиста Гленна Гринвальда для Bank of America. Среди подписчиков и клиентов компании были Dow Chemical,Raytheon, Goldman Sachs, Merrill Lynch, Bechtel, Coca-Cola и Корпус морской пехоты США. Неясно, является ли Stratfor, который был выкуплен другой разведывательной фирмой в 2020 году, чем-то большим, чем рыбой среднего размера в огромном море аппарата безопасности США. Но в просочившихся электронных письмах содержались разведданные, полученные непосредственно от премьер-министра Израиля Биньямина Нетаньяху, об иранской ядерной программе, готовности Израиля убить лидера “Хезболлы” и чувствах премьер-министра к своему коллеге в Вашингтоне ("Би-би-си очень не любит Обаму").). Он продавал секреты, но в конечном итоге клиентура Stratfor зависела от него в своих прогнозах. Геополитики не стеснялись делать это. Действительно, в последнее время они предложили так много сквозных прогнозов, что начинаешь сомневаться в железной уверенности, с которой они выдаются. Станет ли Турция “точкой опоры” для Европы, Азии и Африки, как утверждает основатель Stratfor Джордж Фридман? Или, возможно, Индия станет “глобальной опорной державой”, как считает Каплан (добавив, что Иран является “самой ключевой географией” Ближнего Востока, Тайвань “имеет решающее значение” для морской Азии, а Северная Корея - “истинный стержень Восточной Азии”). Было бы легче воспринимать такие разговоры всерьез, если бы у геополитиков был проверенный послужной список. Но мы все еще ждем “грядущей войны с Японией”, о которой Джордж Фридман написал книгу в 1991 году, и любая оценка прогноза Каплана должна учитывать его поддержку войны в Ираке, включая присоединение к секретному комитету, выступающему за войну в Белом доме. К его чести, Каплан признал свои ошибки. “Когда я и другие поддерживали войну за освобождение Ирака, - писал он, - мы никогда полностью или точно не предполагали цену”. Потребуются десятилетия, чтобы выяснить, учитывают ли современные маккиндеры полностью или точно все соответствующие факторы. Но их взгляд на настоящее достаточно понятен. Это в значительной степени насмешливый консерватизм, который сомневается, много ли нового под солнцем. По мнению Маршалла, “племена” Балкан постоянно находятся в плену “древних подозрений”, Демократическая Республика Конго “остается местом, окутанным мраком войны”, а греки и турки были заперты во “взаимном антагонизме” со времен Троянской войны. Каплан видит вещи аналогично. Россия всегда была “небезопасной и обширной сухопутной державой”, пишет он, ее народ “на протяжении всей истории” испытывал “страх и трепет” перед кавказскими горами. Он одобрительно цитирует теорию отставного историка о том, что русские, столкнувшиеся с холодными зимами, обладают повышенной “способностью страдать”. Академический географ Харм де Блайдж, рецензируя книгу Каплана “Месть географии”, нашел книгу порой “мучительной” и написал, что ученые были бы удивлены, увидев, что грубый экологический детерминизм, "давно отправленный на свалку", получил новую жизнь. Каплан признает, что геополитическое мышление требует возвращения к “решительно немодным мыслителям”, таким как Маккиндер, которые были запятнаны своими связями с империализмом и нацизмом. Однако “неправильное использование его идей” не означает, что Маккиндер был неправ, настаивает Каплан. И вот мы возвращаемся к бесконечно неуверенным в себе русским, съежившимся в страхе и благоговении перед горным хребтом. Даже могущественные лидеры, по мнению геополитиков, мало что могут сделать, чтобы бросить вызов карте. После того, как протесты свергли дружественного России президента Украины Виктора Януковича в 2014 году, Путину “пришлось аннексировать Крым”, пишет Маршалл. Хотя Маршалл осуждает российскую агрессию, его тон похож на тот, который Путин использует для ее оправдания. “Они постоянно пытаются загнать нас в угол”, - сказал Путин о соперниках России в 2014 году. “Если вы сожмете пружину до предела, она сильно разожмется”. Кто-то может возразить, что идеи и взгляды Путина, а не его карта, движут российской воинственностью, однако геополитика оставляет мало места для таких факторов. “Все, что можно сделать, - пишет Маршалл в другом контексте, - это реагировать на реалии природы”. В основе геополитического мировоззрения лежит понимание ограничений, связанных с “неизменной природой географии”, как пишет бывший вице-президент Stratfor Зейхан. Перерисуйте несколько линий границ, и “карта, с которой столкнулся Иван Грозный, будет той же, с которой по сей день сталкивается Владимир Путин”, - объясняет Маршалл. Поскольку ни карта, ни расчеты вокруг нее сильно не меняются, разумные действия в основном предполагают принятие непримиримых фактов. “В Синьцзяне были, есть и всегда будут проблемы”, - пишет отставной Маршалл, фраза, которая может стать коронной фразой всего движения. “География несправедлива”, - пишет Иэн Моррис, и если “география - это судьба”, как он также утверждает, то это рецепт мира, в котором сильные остаются сильными, а слабые остаются слабыми. Геополитики преуспевают в объяснении, почему ситуация не изменится. Они менее искусны в объяснении того, как все происходит. Это может объяснить заметную беспечность геополитиков в отношении истории. Произошло ли объединение Германии потому, что “германские государства наконец устали воевать друг с другом”, как пишет Маршалл? Были ли войны во Вьетнаме и Ираке “просто изолированными эпизодами в истории США, не имеющими долговременного значения”, как утверждает основатель Stratfor Фридман? Правда ли, как утверждает Зейхан, что “в отличие от всех остальных в Европе, англичанам никогда не нужно было беспокоиться о том, что армия заскучает и будет неторопливо проходить”? Или, как настаивает Каплан, “Америке суждено лидировать”? Исторические отчеты геополитиков находятся где-то между “приятным ветерком” и “измотанным гидом, который проводит школьников по замку до прибытия следующего экскурсионного автобуса”. Важно отметить, что настоящие географы – те, кто создает карты и рецензируемые исследования, - пишут не так. Подобно геополитическим теоретикам, географы верят в силу места, но они уже давно настаивают на том, что места имеют историческую форму. Право, культура и экономика создают ландшафты в той же степени, что и тектонические плиты. И эти пейзажи меняются со временем. Даже топография, отмечают географы, не так неизменна, как предполагают геополитики. Зейхан, вице-президент Stratfor в течение 12 лет (“Вы можете выступать в Лэнгли не так много раз”, - вздыхает он в недавней книге), давно настаивал на том, что огромная мощь США может быть объяснена их “идеальной географией успеха”. Поселенцы прибыли в Новую Англию, столкнулись с некачественными сельскохозяйственными условиями, когда “пшеница была категорически запрещена”, и, к счастью, их побудили претендовать на лучшие земли на западе. С этими обильными сельскохозяйственными угодьями пришла “реальная сделка”: обширная речная система, позволяющая осуществлять внутреннюю торговлю по “смехотворно низкой” цене. Эти особенности, пишет Зейхан, сделали США “самой могущественной страной в истории” и сохранят ее такой на протяжении поколений. “Американцы. Не можем. Беспорядок. Это. Вверх ”. Но такие факторы не являются постоянными. Когда-то пшеницу обычно выращивали в Новой Англии, несмотря на то, что Зейхан настаивал на том, что там этому “категорически нет”. Это были исторические события – появление таких вредителей, как гессенская муха (считается, что она путешествовала с немецкими войсками, сражавшимися в войне за независимость) и истощение почвы в результате разрушительных методов ведения сельского хозяйства, которые снизили урожай зерна. Природные реки, о которых так много говорит Зейхан, также были переменными. Чтобы они работали, их пришлось дополнить дорогостоящей системой искусственных каналов, а затем в течение десятилетий они были заменены новыми технологиями. Сегодня по железной дороге, воздуху и даже трубопроводам перевозится больше грузов в США в стоимостном выражении, чем по воде. Грузовики перевозят в 45 раз больше грузов, чем лодки или корабли. Это еще один способ сказать, что мы не всегда принимаем топографию, которую унаследовали. Самый высокий небоскреб в мире, Бурдж-Халифа, вырос в Дубае, который на протяжении веков был бесперспективной рыбацкой деревушкой, окруженной пустыней и солончаками. Немного о его рельефной карте предопределило его величие. Климат в эмирате жаркий, а продажи нефти, хотя и были когда-то значительными, сейчас составляют менее 1% экономики эмирата. Если в Дубае и есть что-то особенное, то это его правовой ландшафт, а не физический. Эмират не управляется единым сводом законов, а разделен на свободные зоны – среди них Dubai Internet City, Dubai Knowledge Park и International Humanitarian City – предназначенные для привлечения различных иностранных интересов. Дубайская пустыня - это, по сути, “огромная печатная плата”, как однажды написал урбанистический теоретик Майк Дэвис, к которой может легко подключиться мировой капитал. Превращение Дубая в деловой центр означало его физическую переделку таким образом, чтобы бросить вызов любому представлению о том, что карта - это судьба. Большая часть оживленной торговли Дубая проходит через порт Джебель-Али, крупнейший на Ближнем Востоке. Наличие огромного глубоководного порта может показаться важной географической удачей, пока вы не поймете, что Дубай вырезал его из пустыни ценой огромных затрат. С помощью вынутого песка инженеры Дубая также создали острова, в том числе архипелаг из более чем 100 островов, расположенных в виде карты мира. Зеленые парки и крытые горнолыжные склоны дополняют зрелище, бросающее вызов природе. Терраформирование Дубая - это, к сожалению, наименьшее из того, что мы можем сделать. Глобальное потепление искажает ландшафт, угрожая затопить острова, превратить луга в пустыни и превратить реки в пыль. Странно, как мало об этом говорится в геополитических трактатах. “Любой читатель заметил, что я не занимаюсь этим вопросом”, - признается Фридман в конце своей книги "Следующие 100 лет". За исключением незначительных комментариев и отступлений, то же самое можно сказать о "Географии судьбы" Морриса, "Узниках географии" Маршалла, "Мести географии" Каплана и "Случайной сверхдержаве" Зейхана. Нежелание геополитиков считаться с климатическим кризисом проистекает из их ощущения, что есть только два варианта: превзойти ландшафт или жить с ним. Либо глобализация освободит нас от физических ограничений, либо мы останемся в их ловушке. И поскольку новые технологии и институты явно не уничтожили важность места, мы должны вернуться к геополитике. Но единственные ли это варианты? Кажется гораздо более вероятным, что разгадка глобализации отбросит нас не назад в 19 век, а в будущее, полное беспрецедентных опасностей. В этом будущем мы столкнемся с серьезными экологическими ограничениями, просто не так, как предсказывают геополитики. Скорее, ландшафт, созданный человеком, а не естественный, будет определять наши действия, включая способы, которыми мы переделали физическую среду. География не “неизменна”, как пишет Каплан, а изменчива. И там, куда мы направляемся, старые карты не помогут". https://aftershock.news/?q=node/1196804 Интересная статья. хотя заметил бы, что не только узники в смысле влияния на людские действия, но еще и происхождением - "человек - цветок своего места". Словно дети - и цветок и узники родительских генов, купаясь в генетическом предопределении... направляемые всё же собственным сознанием. И духом... возникающим из глубины и свыше. © Copyright: Владимир Рысинов, 2023.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
