Текст, текст, текст...Слишком много разной информации... Это плохо или, напротив, хорошо? Как сказать... Версия господина А.Караковского:
"История паразитного текста “Паразитный текст”... Откуда такое странное сочетание слов? На эту мысль меня навел электротехнический термин “паразитная емкость” - явление, когда расположенные рядом элементы электрической схемы начинают влиять друг на друга, произвольно ослабляя или увеличивая мощность. Характерна для отношений паразитизма еще односторонность. Один организм (он называется паразитом) использует ресурсы, организуемые другим, а другой (он называется хозяином) - нет”профиль удален. Максимально точный аналог такого использования ресурсов в литературе - плагиат. Однако плагиат - совсем не обязательный элемент паразитного текста. Впрочем, если он наличествует, это очень важный признак. Заимствование ранее написанных текстов и их переработка, политкорректно именуемая “компилятивной журналистикой”, - одна из самых доступных технологий генерации текста (ни здесь, ни далее я сознательно не затрагиваю таких непростых анти-копирайт-концепций, как readymade, found-poetry и ситуационизм, - это тема для отдельного разговора). И все-таки маркер, благодаря которому можно практически безошибочно определить “паразитный текст”, находится не в области литературы, а в области психологии. Автор “паразитного текста” генерирует его как средство репрезентации. Его сверхидея - это демонстрирование невероятного интеллектуального уровня, особых отношений с мировой культурой и вечностью. Достигается эта цель разными способами: за счет привлечения большого объема справочной информации (которую самостоятельно он, разумеется, не помнит, но очень хочет помнить), намеренного абсурда, логических и языковых парадоксов. Собственно, весь расчет строится на том, что наивный читатель сочтет автора невероятной интеллектуальной величиной, если автор видит художественный замысел текста, а читатель - нет. Однако читатель не идиот. Результат массового производства “паразитного текста” - падение интереса к интеллектуальной литературе как таковой. Впрочем, бывают и другие случаи. Иногда “паразитный текст” используется для генерации объема произведения - особенно если платят за количество знаков, как это часто бывает с романами. В поэзии “паразитный текст” такого рода также распространен: достаточно прочесть любой венок сонетов любого современного среднего поэта, чтобы понять, сколько там содержится строк, не обязательных по смыслу, но важных для поддержания формата. Заполняющий “паразитный текст” Общество стало информационным, разумеется, раньше, чем появился Интернет. Однако именно в Интернете публикация текста сделалась общедоступной и массовой опцией, что быстро размыло границу между “сетевым” и “несетевым” писателем, “любителем” и “профессионалом” - причем не в плане текстологических особенностей, а в плане социального статуса. Писатель перестал быть пушкинским “пророком”, завел блог и круг общения в Интернете. Те же, кто не сделали этого, либо переехали на телевидение, либо... прекратили существовать. Во всяком случае, в информационном пространстве. Всеобщее любительское производство текста заполняет ноосферу никому не нужным мусором. Технологии, которые дают человеку возможности, но при этом лишают его воли. Точнее, делают ее необязательной в достижении цели. Хочу снять кино - купил камеру за десять тысяч - снимай до изнеможения <...> Захотел горные лыжи - два мешочка денег - и ты горнолыжник. Наверно, вот только в космонавты так просто еще не попасть (если не космический турист). Всеобщая паразитация человеческого общества - в этом причина появления паразитного текста”, - пишет в своем ЖЖ К. Непома. Самое поразительное, что этот информационный мусор можно продать и перепродать. Вот что рассказывает издатель Инесса Серова: “Думаю, сейчас вообще эпоха “паразитных” текстов, ибо каждый знающий буквы человек имеет тенденцию возомнить себя писателем. Тому виной компьютеризация (дубась себе по клаве, вот и текст получается), дурной пример Рубиных-Улицких и иже с ними с их житейскими историями и псевдоисповедальной псевдопростотой. У кого нет той клавы? У кого нет на памяти всяких-разных историй? Если “из нашего двора” практически Рубина ваяет книги, почему остальным-то не ваять? Выпендриваются по-разному: одни приплетают профессиональную тематику (медицину, обучение, спорт), другие неуклюже транслируют в текстах исторические события...” На первый взгляд, проблема “фуфлообразования” касается только низкосортной литературы. Магазины действительно переполнены всякими “Дневниками кошковладелицы”, “Записками врача-хирурга”, “Исповедью бывшей теннисистки” и пр. Точно по таким же законам генерируются книги множества книжных серий - детективы Дарьи Донцовой, всевозможные любовные романы, как отечественные, так и переводные. Но и у интеллектуальной литературы с ее более высокими амбициями при ближайшем рассмотрении обнаруживаются те же особенности. Радует одно: подобно тому, как поисковая система Яндекс помещает в “черный список” любителей спама или того же самого плагиата, издатели тоже очень скоро установят у себя соответствующий детектор, и больше такие приемы текстогенерации не пройдут.
Если “паразитный текст” в прозе является практически открытым мошенничеством, с поэзией дела обстоят совсем не так просто. Виной тому не столько формат, сколько социология поэзии. Впервые эта проблема обозначилась еще в XIX веке. История литературы представлялась как линейное развитие текста - от “плохого” к “хорошему” - и, как следствие, - засилье одного определенного формата в периодике и, что хуже, системе образования. В настоящее время мы имеем “двуформатную” ситуацию: школьный курс литературы штампует подражателей Пушкина, Есенина, Маяковского. Однако литературные журналы работают строго от противного, действуя как фильтр. В результате на выходе мы имеем причудливую, непоследовательную и очень неровную по качеству текста картину. Это, впрочем, не мешает авторам эмпирически искать соответствие форматам таких изданий, как, например, “Арион” или “Воздух”. Объективно выхода у них нет. Они точно знают, что если их не опубликует один или несколько из двух десятков существующих литературных журналов, то их голос окажется не услышан: ведь поэзия не представляет никакого коммерческого интереса для издателя, следовательно, у журналов и впрямь исторически и экономически сложилась своя четко очерченная монополия. В современной поэзии мы имеем дело не со стилизацией: после Бродского форма стиха значит так много, как не значила никогда раньше. Любой поэтический прием оказывает прямое воздействие на контекст, значения которому теперь уделяется гораздо больше, чем непосредственному смыслу стихотворения. Собственно, этого самого непосредственного смысла вовсе может не быть - и тут в 99% мы имеем дело именно с “паразитным текстом”, точнее, даже “паразитным контекстом”. Тысячи графоманов подражают единицам поэтов-классиков, но они не в состоянии признаться, что генерируют “общелитературное". ... Современная поэзия настолько сроднилась с “паразитным текстом”, что отделить одно от другого не могут даже сами поэты. При этом нельзя сказать, чтобы проблема ими замалчивалась: из поэтической среды время от времени доносятся драматичные вопли с заламыванием рук и закатыванием глаз. Например, Мария Степанова пишет: “В наше время, когда, с одной стороны, поэзией может быть что угодно - вплоть до sms, спама или, например, результатов “гугления”, - и когда, с другой стороны, поэзию подчас очень трудно обнаружить даже в том, что традиционно преподносится как подлинная поэзия и, на первый взгляд, обладает всеми ее родовыми признаками, как никогда остро встает вопрос: что же такое поэзия?” Риторический вопрос... Паразитный текст как отражение массовой культуры Для того чтобы оценить значение “паразитного текста”, надо понимать, что мы имеем дело с явлением не литературы, а массовой культуры: ведь когда собирается толпа творцов, на них действуют не законы творчества, а законы толпы. Фальсификация литературного текста для среднестатистического человека и гражданина - не большее зло, чем фальсификация программы новостей или результатов выборов. Ни то ни другое нас не трогает; человек привыкает ко всему - так государственная политика взрастила поколение интуитивных космополитов и анархистов. Сфера влияния литературы уже практически не вычленяема из сферы влияния средств массовой информации. Льва Толстого отлучили от церкви после романа “Воскресение”. Современные литераторы по масштабу воздействия на общество не приближаются даже к обычным блоггерам, один из которых хотя бы был осужден за то, что прилюдно сказал все, что думает о работниках милиции. Ни одному литератору, я уверен, это не светит. Каждый скандал с их участием - безопасная, управляемая химическая реакция, будь ее инициатором Герман Садулаев или Захар Прилепин. Нельзя не признать: за свои убеждения писатель не готов отвечать во многом потому, что они никого не волнуют. Переизбыток информации в массовой культуре породил недоверие к информации. Мы обрели привычку к многоразовой верификации любого текста. Если, конечно, этот текст изначально имеет для нас хоть какое-то значение - что тоже уже давно далеко не норма. И потому литература читателю не нужна - ведь это дополнительный предмет верификации, лишняя и зачастую бессмысленная работа. Но, к счастью, читатель все чаще и чаще занимает активную позицию, которая побуждает писателей пересматривать свое отношение к себе. Приведу в качестве примера такой случай. Недавно я узнал, что в Петербурге умерла моя знакомая, которую я не видел больше десяти лет, - девушка-панк, болезненный и одинокий человек, в течение многих лет не имевшая крыши над головой. Для меня происшедшее было большим ударом, и в своем блоге я рассказал о несчастной все, что вспомнил, - настолько искренне и эмоционально, насколько люди вообще способны разговаривать сами с собой. Каково же было мое удивление, когда на следующий день один из моих читателей поместил у себя в “Живом журнале” ссылку на это сообщение с комментарием “рассказ Алексея Караковского”, а журнал “Флорида” предложил поучаствовать с этим текстом в литературном конкурсе! По-видимому, мы имеем дело с возникновением ситуаций, когда читатель, а не писатель выбирает, что ему называть литературой, а что нет. При таком раскладе самолюбование писателя превращается в опасную игру: ведь любые его слова могут истолковываться как литературное произведение. И более того: может оказаться, что вся литература написана не им. Ужасное, непереносимое открытие для любого производителя “паразитного текста”. Казалось бы, зачем вообще нужна литература писателю, если на ней нельзя заработать? По моим наблюдениям, лучшие из некоммерческих писателей относятся к этому спокойно: они состоялись как личности, и их книги - это как бы дополнение к индивидуальности, сильной и яркой натуре. Если такой человек вызывает симпатию и уважение, его книгу купят. Что же касается людей, производящих “паразитный текст” за деньги, лучше пусть уж “уходят в другую сферу”. Если хотя бы часть необязательных книг не появится на свет, то наша повседневная жизнь будет хоть немного менее заполнена информационным мусором. Психологические аспекты “паразитного текста” Чем больше я задумываюсь о “паразитном тексте” как о литературном феномене, тем больше я понимаю, что его появление и распространение - неизбежны. Одна читательница с хорошим вкусом однажды сказала мне задумчиво: “А ведь и Рубина когда-то была хорошей писательницей”. Увы, любая конвейеризация литературного творчества неизбежно порождает “паразитный текст” в том или ином виде - будь то генерация авторского текста или работа литературных негров. Производством “паразитного текста” запачкали себя почти все писатели и издатели - как крупные, так и мелкие. Вопрос, как относиться к себе. С одной стороны, мы видим неизлечимо больного “звездной болезнью” Шишкина. С другой - Дарью Донцову, косящую под дурочку, с которой взятки гладки. Или традиционно отмалчивающегося Виктора Пелевина. Или самоироничную Ольгу Славникову, которой все еще удается сохранять высокий уровень своих книг. Или покойного Василия Павловича Аксенова, шутя сводящего всех своих героев на страницах одного романа, цитирующего фрагменты из своих предыдущих произведений, помещающего в концовках глав отрывки, кажущиеся недоделанными и сырыми... Ну а тем писателям, кто пока еще не может позволить себе такие шутки, я бы советовал все-таки воспринимать себя адекватно. И понимать истинную цену своих произведений. Иначе потом будет очень стыдно - но уже не перед читателями, а перед Господом."
Хотя мысли и не новы. И свои ли они, эти мысли, или чужие, но заново переосмысленные? Где-то мы уже обо всём этом читали. Или слышали... Данный текст не безупречен, следовательно отчасти также "паразитивен", как все прочие, и разные, хорошие и плохие, актуальные, архаичные, длинные и короткие, тексты... Что в сухом остатке? Только сухой остаток. И безнадёжность. Вывод. Не всё так грустно.
Сквозь сотни веков, через тыщи, Ты скажешь: «Он нужен народу…» И сразу окажется лишним - /Александр Тимофеевский/
© Copyright: Лора Маркова, 2011.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
