Про пальто......Впрочем, жильцов той квартиры, где обосновались мои Черкасовы, время от времени развлекал еще и такой захватывающий аттракцион: на общей кухне с некоторой даже последовательностью вдруг вспыхивал скандал между соседями, который частенько заканчивался рукопашной, если страсти раскалялись, что называется, добела. Тогда дамы принимались с визгом таскать друг друга за волосы и пинать ногами, а пожарный Пижамов, издав истошный вопль «Сарынь на кичку!», лез в эпицентр драки, правда, только в тех случаях, если в ней принимали участие мужики. Поводом к безобразию мог послужить обмылок, обнаруженный в кастрюле со щами, пропажа пары галош, выставленных на просушку, принципиальный спор из-за очереди в уборную и в самом тяжелом варианте – если кому-то изрежут бритвой в бахрому только что построенное пальто. Вот это было настоящее горе, и потерпевший мог даже угодить в клинику неврозов вследствие столь тяжелой утраты, поскольку построить новое пальто – это было эпохальное событие, по крайней мере веха в биографии человека, как женитьба или вступление в комсомол. И немудрено, что подобные трагедии переживались исключительно тяжело: народ в те годы жил настолько бедно, что ручные часы редко у кого были, велосипед считался предметом роскоши и кумом королю называли того модника, у кого имелись диагоналевые синие галифе. Дело доходило до того, что люди нарочно спускались в метро, чтобы среди мраморных колонн и бронзовых изваяний всласть намечтаться о светлом будущем, когда у каждого будет пыльник на лето, а на зиму ватное пальто с лисьим воротником. Во всяком случае, у моего дяди Николая только и было гардероба, что пролетарская кепка с пуговкой, рубашка-ковбойка из байки, сшитая портнихой Софьей Аркадьевной, которая обшивала всю округу, тяжелые, будто кованые, башмаки фабрики «Скороход» и брезентовые штаны. Зимой он носил милицейскую кубанку, вафельное полотенце вместо шарфа и черный бушлат с заплатами на локтях. (с) И про шинель. ...Акакий Акакиевич думал, думал и решил, что нужно будет уменьшить обыкновенные издержки, хотя, по крайней мере, в продолжение одного года: изгнать употребление чаю по вечерам, не зажигать по вечерам свечи, а если что понадобится делать, идти в комнату к хозяйке и работать при ее свечке; ходя по улицам, ступать как можно легче и осторожнее, по камням и плитам, почти на цыпочках, чтобы таким образом не истереть скоровременно подметок; как можно реже отдавать прачке мыть белье, а чтобы не занашивалось, то всякий раз, приходя домой, скидать его и оставаться в одном только демикотоновом халате, очень давнем и щадимом даже самим временем. Надобно сказать правду, что сначала ему было несколько трудно привыкнуть к таким ограничениям, но потом как-то привыклось и пошло на лад; даже он совершенно приучился голодать по вечерам; но зато он питался духовно, нося в мыслях своих вечную идею будущей шинели. С этих пор как будто самое существование его сделалось как-то полнее, как будто бы он женился, как будто какой-то другой человек присутствовал с ним, как будто он был не один, а какая-то приятная подруга жизни согласилась с ним проходить вместе жизненную дорогу, -- и подруга эта была не кто другая, как та же шинель на толстой вате, на крепкой подкладке без износу. Он сделался как-то живее, даже тверже характером, как человек, который уже определил и поставил себе цель.(с)
© Copyright: Лора Маркова, 2014.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
