Текстура текста

Текстура текста: Персей, щит, Медуза

Mixtura verborum`2004: пространство симпозиона : cб. ст. / под общ.ред. С.А. Лишаева. – Самара : Самар. гуманит. акад., 2004. – 174 с. стр.25-40
Е. А. Иваненко, М. А. Корецкая, Е. В. Савенкова

Симпозион невозможен. Во всяком случае, сейчас. Правда, это «сейчас» длится приблизительно со времен Платона. Что–то произошло. Нечто, разорвавшее пространство коммуникации в те времена, когда она была еще возможна; нечто, чьи следы мы теперь называем текстом. Понимания этого обстоятельства достаточно для того, чтобы начать писать. Даже платоновский пир – симпозион – это текст. Если и было некое пра–событие, то длится не оно, длится пространство текста под именем «Пир» за авторством Платона. И все высокие философские гости, желающие прийти с тех пор на симпозион, вынуждены приходить в пространство текста.

Так в чем же нуждается симпозион, нуждаясь в текстах? И что он производит, производя их?

Симпозион – это невозможный опыт. Он a priori присущ фигуре философского гостя, агента мысли, как стремление попасть в невозможное сообщество. Симпозион – встреча, которая все так и не может состояться, – так Платон все еще ищет встречи с Сократом, живым, но уже казненным; Делез – назначает встречу Ницше, в вечном полдне, по ту сторону безумия; Лиотар не может встретиться с Хабермасом (другая культура!), Пруст не может встретиться с собой… В силу того, что не хватает времени; фатально. Они (мы) не могут встретиться и не могут перестать стремиться к встрече…

Такая ситуация делает востребованным текст как мощное оружие рефлексии. Текст всегда слишком плохо сделан для того, чтобы заманить кого–либо на встречу, но всегда достаточно хорош, чтобы позволить длиться ожиданию встречи. Подобно щиту Персея, текст позволяет видеть чудовищную Медузу Горгону – то есть текст продлевает и делает возможным видение в ситуации, где видимое по своей природе разрушает саму возможность зрения. Агент мысли, подобно Персею, прибегает к рефлексивному тексту как к зеркальному щиту, получая возможность смотреть на свои собственные основания как на чудовищного врага, хаоидного по природе. Встреча этих двух реалий без опосредования текстом – это коллапс, событие, которое одномоментно. Текст же – это техника, которая длит взгляд на не–представимое чудовище, симулируя «чудовищность», и тем самым создает возможность извлечь из события смысл. При помощи такой уловки Персей сохраняет лицо (а субъект – хорошую мину при плохой игре), и, казалось бы, невозможное мероприятие приобретает явные черты героического подвига.

Однако не всякий текст является щитом Персея. Это – отличительная черта европейского текста, причем теоретического. Под теоретическим текстом мы понимаем только такой текст, который разыгрывает отношение субъекта с самим собой, где теория выступает в греческом смысле этого слова – как «зрелище ума». Европейский теоретический текст – это особая реальность, радикально отличающаяся от, скажем, восточного или любого традиционного текста. Восточный текст созерцателен, каждый иероглиф – сам по себе картина мира, законченное целое, обладающее самостоятельным существованием. Иероглиф равен миру. Такой текст растворяет взгляд и поглощает смотрящего. Текст традиционной культуры, мифологический по природе, является текстом–повествованием, он застраивается из целостного текстиля мироздания. Его задача – воспроизводить непрерывность повествования как ткань, ткущееся полотно от начала времен до момента чтения. Такой текст представляет нестареюще–древнее. Континуум европейского теоретического текста – напротив, презентирует новое раз за разом. Пространство этих текстов устроено так, чтобы указать на отсутствующее. Европейский теоретический текст появляется как свойство топологической (онтологической) дискретности человека, для которого текст – это напоминание о дискретности опыта: я напоминаю себе в тексте, самим текстом, что я об этом забуду или должен забыть. Подобно тому, как зеркальный щит напоминает Персею, что его взгляд дискретен и неспособен быть перед лицом чудовища. Таким образом, текст – это преизбыток, происходящий из недостатка. Поэтому здесь, в этой работе, нас будут интересовать не столько традиционные повествования и их судьба, сколько тот преизбыток (материалов, слов, символов), который вынуждает традиционные тексты мутировать. Человеку свойственно писать знаки, но теоретический текст – это событие, выходящее за рамки этой привычки. Такой текст делает из человеческого тела – тело антропное.

Любой текст пишется/читается из ситуации незавершенности. Необходимость в тексте связана с желанием получить в собственность особую реальность – культурное тело, наделенное специфическими умениями. Некто, читающий текст, инвестирует свои усилия и время – свое тело, дабы приобрести новые навыки, усовершенствовать способности своего тела. После этого текст будет отложен – он существовал как таковой только в момент потребления. Уже здесь имеет место сращение тела и текста, особая реальность – тело–текст. Тело, инвестированное в текст, пересобирается в процессе чтения/письма и возвращается обновленным. Так некто читает конституцию, чтобы быть гражданином, инструкцию к пылесосу – чтобы быть домохозяйкой, азбуку – чтобы быть учеником, дамский роман – чтобы быть барышней. Однако эти связи не обязательны: философская мысль может быть вынесена из рекламы мыла, а философский трактат прочитан как бульварное чтиво. Результат зависит от того, какое тело инвестируется. Правда, реклама мыла создана для продажи товара, и извлеченная из нее мысль – следствие личных инвестиций, да и мыслью это станет, только если удастся этот опыт облечь текстом и найти собеседника. В противном случае опыт растворится бесследно. Философский же текст заведомо создается для поддержания пространства симпозиона. Читающий (если ему есть, чем читать) встречает там фигуру собеседника, которому он возвращает мысли, продолжая тем самым круг симпозиона.

Тело–текст, которому посвящена эта статья, – не сумма двух «субстанций», но и не «третья субстанция», это, скорее, событие, которое мы пытаемся увидеть и проблематизировать. Реальность тела–текста такова, что не позволяет говорить о теле и тексте по отдельности, ставить их в причинно–следственные связи. Здесь представлена попытка смотреть не на то, что до, вне и после текста, за текстом или между строк (на замысел, смысл, концепцию и идею текста), а на сам текст, на тело–текст, на миг интенсивного соприкосновения текстуры текста и границы тела. Вот вопрос, который суммирует заявленные проблемы: «Что происходит, когда пишется/читается текст?» Для ответа на этот вопрос мы предлагаем ландшафтный метод описания, позволяющий исследовать техники чтения, как рельеф местности, диктующий свои условия и определяющий способы существования в нем. Такой подход позволяет многое сообщить об эффекте, производимом техниками текста, эффекте антропного. Выбирая для рассмотрения культурное поле существования европейского текста, мы движемся по выделенным точкам ландшафта – устоявшимся формам бытования техник чтения/письма.

Попробуем посмотреть, что происходит, когда пишется/читается текст на глиняной табличке, в свитке, кодексе, печатной книге, на виртуальном носителе. Нас интересует вопрос: какое культурное тело создается в процессе техник текста? В данной статье мы ограничимся предварительным наброском исследования форм текста, не претендующим на полноту, но, тем не менее, позволяющим произвести разработку основных вопросов.
* * *

Итак, что происходит, когда пишется/читается текст на глиняной табличке? Какое культурное тело имеет место быть? Какие возможности для тела–текста предоставляет глина как носитель текста?

Начнем с того, что глина быстро сохнет, не оставляя пишущему время на раздумье в процессе письма. Тем более, глина не оставляет возможности для черновика, а потому пишущий и не думает в режиме черновика – ошибочно написанный знак затирается, как если бы его не было. Слово, написанное на табличке, утвердило себя раз и навсегда и навсегда совпало со своим смыслом. Такому слову остается только доверять. Подобные тексты максимально референтны, текстура текста скупа – ни игры слов, ни вариаций стиля, нечего читать между строк. Фактически, это узелки на память. Табличные записи появляются как эффект усложнения архаических культур, табличка – показатель преизбытка и используется как средство перераспределения. Вещей в комплексе дворцового хозяйства слишком много, а структура управления им слишком сложна, чтобы удерживать все необходимое на дистанции непосредственного взгляда. Там, где нет возможности помнить каждую вещь в лицо, возникает необходимость считать коров, амфоры масла и треножники с тем, чтобы не забыть о них и применить каждую вещь в срок. В такой ситуации и появляются таблички. Причем преизбыток в данном случае – это эффект не самого количества, а отношения к количеству. Эта, казалось бы, незаметная дистанция резко и радикально изменяет статус архаической культуры, создавая риск нестабильности в социально–культурном теле, вынуждая его увеличивать и усложнять усилия по поддержанию порядка, средством для чего и служит архив глиняных табличек, который никогда и никем не будет прочитан от начала и до конца. Сам факт архива гарантирует, что космос будет длиться за счет безостановочно инвестируемых усилий, переорганизующих память, а следовательно, и коллективное культурное тело. Именно последнее глиняная табличка и обслуживает, ибо только коллективное тело может позволить себе создание такого артефакта, как табличный архив. Производство глиняных табличек требует многих рук, занятых сразу, представляющих единый организм, топологически укорененный: глина замешивается, формуется и покрывается символами в одно и то же время; изготавливается, сушится, складируется и читается в одном помещении. Архив не предназначен для перевозки не только из–за того, что он тяжел и хрупок, но еще и потому, что вне конкретного дворцово–храмового хозяйства он не имеет никакого смысла. У табличек нет автора; более того, единственным хозяином их является само место («таблички Кносского дворца»). Табличный архив – явление отчасти архитектурное, любая табличка – своего рода кирпичик, каждый из которых может быть расположен в произвольном порядке. Таким образом, табличка – это уже текст, но еще вещь природы. Организованный так ландшафт текста – глиняная табличка – не допускает возможности существования теоретического взгляда. Хотя дистанция к вещи и ее имени уже есть; и память, и целостность уже проблема, однако глиняная табличка сохраняет дистанцию к вещи наиболее простой, не позволяет ей удваиваться, обращаться в рефлексивную дистанцию.
* * *

Впервые теоретический текст может быть зафиксирован в таком текстовом ландшафте, как свиток. В отличие от таблички, свиток оставляет пространство и время для записи мысли. Материал свитка позволяет письму длиться достаточно долго, допускает дискретность процесса, которая не отражается на дискретности текста. Впервые возникает вопрос о последовательности и порядке изложения, хотя бы потому, что длина свитка может достигать 40 метров. Это приводит к появлению строк и столбцов, линейной организации текста, предполагающей движение от начала к концу. При чтении свитка глаз приучается к долгому бегу по строчкам, что существенно отличается от дисциплины взгляда при чтении таблички. Последняя требовала удерживать все текстовое (текстурное) пространство сразу, поскольку поверхность, покрытая символами, была невелика, а символы расположены довольно беспорядочно. Кроме того, свиток впервые закрепляет цветовой патерн решения текстового пространства – темным по светлому. Текст возникает в результате наложения одного материала на другой по принципу максимального контраста; в отличие от глины, где текст – это результат изъятия (деформации) материала.

Производство папируса (позже – пергамена) для свитков было процессом более дорогостоящим, чем изготовление табличек, однако возможности, предоставляемые свитком, окупали затраты. Свитки были востребованы теми, кто располагал не только достаточным количеством средств, но еще и преизбытком личного времени, досугом, который следовало дополнительно организовывать. Текст свитка оказывался одной из дисциплинарных практик по воспитанию тела, позволяющих длить такое искусственное образование, как политическое тело, говорящее тело, тело эллина. Текст всегда играл служебную роль, являлся вспомогательным средством для осуществления события, будь то событие мысли, искусства, законотворчества. Текст записывался для того, чтобы быть исполненным вслух, в публичном месте. Слово – это прежде всего сказанное слово, текст сам по себе не имел значения – отсюда небрежность в оформлении свитков. По–следовательность знаков носила достаточно произвольный характер: гласные, некоторые согласные, знаки препинания, а также пробелы между словами зачастую пропускались, порядок слов был непостоянен. В целом, такой текст напоминал скорее нотную грамоту, так как сохранялись знаки, руководящие мелодикой прочтения, то есть акцент ставился не на смысл слова (который считался понятным из нескольких намеков), а на долготу и высоту его звучания. Тексту свитка доверялась не мысль, а память о ней, мысль же целиком реализовывалась в публичном пространстве речи; поэтому и «автор» возникал не как имя в поле свитка, но в публичном говорении, зачитывании, о–глашении текста. Таким образом, сам текст свитка – явление теоретическое, но не вполне авторское.

Свиток оказывается первым тело–текстом теории, поскольку он приспособлен для фиксации речи, говорящихся слов, а не порядка вещей, как это было в случае с глиняными табличками. Текст свитка – это первый текст, который обладает дистанцией не только к вещам, но и к словам.

Такое удвоение дистанции – отношение к вещам через слова, а к словам через текст – и можно назвать теорией. Теория (умо–зрение) – это взгляд, организованный словом (логосом), направленный не на вещи, а на скрытую гармонию – лицо чудовища. Лицо Медузы Горгоны. Греки смотрели словами, произнося их. Так организуется телесная практика – собирание в теле оратора (публичным образом) дыхания и взгляда, который производит ум как новый орган. Можно сказать, что ум – это орган тела–текста, позволяющий видеть шаткость космоса, благодаря постоянному соотнесению с текстом, как временным основанием существования. Слово, которое производит ум, – зыбко, поскольку смотрит на зыбкое. Оно имеет тенденцию к растворению, а потому возникает проблема памяти, которую призван решать текст на свитке как партитура будущего произнесения, производящегося умом.
* * *

В отличие от свитка кодекс (средневековая книга) обладает собственным бытием; бытием даже еще более основательным, чем бытие вещи. Текст в средние века обретает плоть и кровь, слово буквально воплощается и этим деформирует пространство эпохи, если сказать точнее, обращает варварство в эпоху. Происходит невероятная вещь – остановка времени (эпохэ) – для того, чтобы вместить невероятное событие – Святое Писание – голос Бога, который узнаваем только в абсолютной тишине письма. Слово откровения живет жизнью листов пергамента, скрытых в кованых окладах; жизнью реликвии, реликварием для которой является собор, город, христианский мир – все, что откликается на это Слово, оказывается маргиналией к тексту Святого Писания.

В средние века книга писалась слишком долго, чтобы стать носителем живой творческой мысли, и достаточно долго, чтобы стать особым типом аскезы. Процесс изготовления книги был чрезвычайно сложным, собирая вокруг себя разные цеховые образования – от шорников до скрипторов и иллюминаторов.

Книга рождалась в длительном процессе передачи материала от мастера к мастеру, из одних рук в другие, в итоге являлась уникальным и неповторимым целым – Вещью, Вещью из вещей, Exemplar Exemplarum. В такой книге текст уже не отделим от текстуры, которая образуется стягиванием воедино телячьих шкур, Божественного слова, дефектов кожи, гуаровой камеди, меда, почерка, причудливых маргиналий, отпечатков пальцев пишущих и читающих. Такой текст максимально непрозрачен, он никуда не отсылает, он существует как икона – весь здесь, требуя от взгляда движения по странице не столько по закону линейного текста, сколько по закону изображения. Взгляд перемещается от основного текста к маргиналиям, от маргиналий к экстраординариям, от них к интерлиниариям и так далее, причем в произвольном порядке, так, что и письмо, и чтение действительно становится практикой вос–собирания (re–ligio) того целого, которое видно только Божественным зрением.

Ландшафт кодекса устроен таким образом, что техника чтения максимально близка к технике письма, поскольку зачастую читать означало дописывать, вписывать маргиналии, заполнять пустые места пергамена комментариями. В итоге лист оказывался размечен множеством следов, которые были оставлены пилигримами, в разное время шедшими в одном направлении по разным тропам.

Время, затраченное на прочтение каждой страницы, было соразмерно времени ее написания. В случае кодекса чтение требует практически той же аскезы тела, что и письмо – долгого, молчаливого и уединенного пребывания в пространстве книги, размеренного ведения руки–взгляда, перебирающего строки, как бусины четок, что превращает чтение/письмо в практику молитвыпрофиль удален. Читающий Библию может только смиренно двигаться от начала к концу, ибо то, что для Бога есть одно слово, для читающего может быть прочитано только как история. Книга подобна алкуиновской загадке для варварского ума – весь мир от Дня творения до последнего Дня заключен между первой и последней страницей кодекса. Книга как Мир не терпит пустоты и однообразия. Страница населяется разными по породе существами, делящими ее поле согласно своей природе, но так, чтобы не было пустых мест. Все они, как твари Божии, соседствуют друг с другом, согласно замыслу творца.

В средние века чтение и письмо переживается как великое таинство, так как соответствие буквы и звука, начертания слова и его смысла удерживается только Божественной благодатью. В этом смысле задачей кодекса является создание поистине чудесного эффекта – обретения читающим мистического опыта взгляда на мир из обратной перспективы. Но такой взгляд скорее соответствует взгляду Бога на мир, а не теоретическому взгляду. Точнее, средневековая книга организует теоретическое зрение как пространство мистическое, которое с появлением печатной книги преобразуется в пространство субъективное.
* * *

Техника книгопечатания существенно меняет статус книги – удешевление и обезличивание как результаты поточного производства хоть и сохраняют за книгой статус вещи, но делают ее вещью среди вещей, превращая реальность сакрального в реальность ценности. Монаха заменяет образованный бюргер, для которого чтение и письмо оказываются уже не родом аскезы, а способом просвещения и времяпрепровождения. Тексты, которые воспроизводятся с такой быстротой и легкостью, могут быть любыми, лишь бы они пришлись по вкусу читающей публике. Издать можно что угодно, даже то, что никогда не стали бы переписывать, жалея сил, материалов и времени. Так книгой становится не только Библия и комментарии к ней, но и бульварная литература. Печатный текст с равным успехом может содержать как Слово Божие, так и пустословие, как истину, так и мнение, как знание, так и вольное блуждание ума. А потому непраздный читатель будет нуждаться в проверке такого текста на опыте, прибегать к эксперименту.

Производство печатной книги максимально отдаляет чтение и письмо. Читающий и пишущий больше не встречаются в пространстве одной вещи: бумага, к которой прикасается рука читающего, не помнит прикосновения руки писавшего. Рукопись предшествует книге и живет автономно, являясь трансцендентной возможностью для бесчисленного количества копий. Этот разрыв часто пытаются восполнить: издатель – фотографией фрагмента рукописи, обладатель книги – автографом. Собственно, элемент отчуждения, необходимый для производства печатной книги, приводит к формированию в культуре двух фигур – автора и читателя, которые обозначают собой противоположные полюса существования текста: производство и потребление смысла. Смысл – единственное, что их объединяет, а потому единственно ценное в книге. Книга как вещь оказывается лишь носителем текста. Природа текста теперь становится абстрактной: он может быть издан на носителе любого качества, переиздан какое угодно количество раз. При этом он воспринимается как тождественный себе, содержащий один и тот же смысл. Этой самотождественности текста не мешает уже больше ничего – ни индивидуальные особенности почерка, ни качество краски, ни фактура пергамена. Бумага, шрифт, поля и оформление абсолютно унифицируются не только в рамках одной книги (где пятая страница на первый взгляд ничем не отличается от двадцать пятой или двести пятой), но и в пределах одного издания или серии переизданий.

Читающий субъект сам формирует стратегии чтения, потому последовательность движения по прозрачному тексту абсолютно свободна – не от начала к концу, но в любом порядке, лишь бы увидеть смысл. Книга снабжена картой–оглавлением для любознательного читателя, что позволяет отслеживать траекторию смысла в таком однородном пространстве текста.

Техника чтения еще реализуется через телесный контакт с книгой как носителем текста, но книга все меньше и меньше воспринимается как самостоятельная вещь. Скорее назначение этой вещи состоит в том, чтобы «стереться» в процессе чтения, стать прозрачной. Благодаря этому читающий не цепляется взглядом за отвлекающие сингулярности и движется сквозь строчки к самому смыслу, и таким образом, обретая теоретическое зрение, смотрит не на текст, а текстом на себя (внутрь себя), как на субъекта. Так что эффектом печатного текста оказывается рефлексирующий субъект–функция (автор или читатель), способный абстрагироваться от индивидуальности тела – тела книги и своего собственного – в пользу тотальности смысла.

В античности тело понималось как космос, и чтение должно было привести разорванное тело в космическое состояние; в средние века тело понималось как то, что требовало преображения, без которого невозможна вечная жизнь, и Библия предоставляла возможность такого преображения; в Новое время же тело становится механизмом, работающим на дух и разум. Ценно даже не тело, а его КПД, и не само по себе, а как топливо ума. Тело рационально расходуется ради целей разума. Мысль, смысл узнается как сила, завоевывающая автономию от телесности; отсюда берет начало привычка понимать чтение/письмо как операции ума со смыслами, лишь по недоразумению связанные с глазами и пишущей рукой. Не важно где и как, важно – что: так формируется трансцендентальное поле смысла.

Впрочем, и в этой отчужденной структуре остается место для телесности текста. Правда, это странное, маргинальное место. К примеру, некоторые черты индивидуальности книга получает от своего владельца, который при чтении может оставлять на ней следы своих привычек и смены состояний – записи на полях, подчеркивания, рисунки, замятые уголки страниц, закладки, записки, сухие цветы, деньги, пятна кофе и т. д., и т. п. Все это исходно не принадлежит тексту, но является свидетельством освоения территории книги, свидетельством, не вполне законным в пространстве теоретическом, но очень ценным в пространстве индивидуальном. Книга с подобными следами чтения будет считаться для других читателей безвозвратно испорченной, а ее владелец не охотно отдаст ее в другие руки.

Кроме того, чтобы существовать, печатный текст нуждается в рукописи. Смысл не может становиться в пространстве печати; прежде чем быть растиражированным, смысл должен родиться в пространстве письма. Таким образом, автор в ситуации печатной книги рождается дважды: в пространстве рукописи – один на один с бумагой и пером, причем автор здесь – след субъективности; и в пространстве потребления печатной продукции – здесь автор – это скорее множественное впечатление от текста, оттиск смысла, растиражированный многократно. Благодаря этому автор считается причиной текста, его Истоком, тем, кто знает что–то помимо текста, и об этом знании свидетельствует тайна рукописи, подкрепленная тайной черновика. Лист черновика в каком–то смысле похож на лист кодекса – его пространство неоднородно, снабжено «маргиналиями», «комментариями». Хотя, конечно, пишется такой лист не по направлению к Богу, но по направлению к себе, к субъекту, правда к такому субъекту, который только в границах черновика и возникает. Черновик – это карта, отражающая неповторимый путь становления смысла.

Можно даже сказать об организации этапов трансцендирования индивида к субъекту. Этап первый: черновик. Лихорадочное, почти экстатическое письмо, пытающееся схватить мысль и пришпилить ее к бумаге кончиком пера. Здесь разворачивается теоретическая дистанция в духе Декарта между «я» биографическим и «я» как несомненной ясностью ума. Однако портрет этой «ясности» зачастую выглядит, как хаотически исписанный (почти изрисованный) лист, покрытый знаками разной природы. Черновик – действительно ситуативная карта: когда ушла ситуация ясности, даже тот, кто эту карту создал, может не прочесть ее, потому надо успеть собрать знаки в таком порядке, чтобы следы мысли приводили к самой мысли, но это уже второй этап. Этап написания рукописи – более прозрачного, но еще уникального текста. На этапе собирания следов уже организуется самоистолкование, а потому то, что называют замыслом, возникает скорее как эффект второго этапа, этапа селекции слов по отношению к мысли. Замысел проявляется в качестве критерия отбора записей черновика. Третий этап связан с тиражированием смысла. Здесь слова приобретают универсальный характер за счет формализации. Слова освобождаются от всех следов пишущего тела, что позволяет индивиду окончательно узнать в себе автора – чистую трансцендентную конструкцию. Все эти этапы субъективации приносят тело в жертву смыслу.
* * *

Еще раз ситуация становления тела–текста меняется с изобретением виртуальных носителей. Здесь мы не просто меняем поле чистого листа на поле файла, симулирующего белый лист в рамках экрана (очаровательная по своей наивности дань телесной привычке мысли), здесь перерождается структура теоретического взгляда, структура тела–текста. Парадоксально, но мы находим себя в ситуации, когда затруднительно ответить на вопрос, что именно считать виртуальным тело–текстом. Проблема в том, что очень сложно извлечь опыт из предлагаемой (более того, навязываемой последнее время) реальности; очевидно, что опыт такого текста есть, но его специфика неуловима. Здесь возникает риторический вопрос: почему мы не можем зафиксировать границы виртуального текста? Или же: почему мы стремимся зафиксировать эти границы?

Виртуальный тело–текст продолжает быть теоретическим, продолжает поставлять зрелище для ума, организуя дистанцию к себе посредством зрения. Текст по–прежнему континуален, во всяком случае, может выглядеть таковым. Временная длительность текста виртуальной реальности – не более чем интерфейс, один из многих возможных. Текст показывает себя нам именно таким образом, потому что это нужно нам, но каков он на самом деле? Текст все время выглядит, но никогда не является… Виртуальное пространство играет по законам симулякра, а не по законам феномена.

Текст по–прежнему телесен, в том смысле, что представляет собой результат тактильного сопротивления материала телесности. По–прежнему глаза и кисти рук задействованы в технике текста, правда, нужно заметить, что почти неизменной остается только техника чтения – все то же скольжение взгляда по строчкам; техника письма же трансформируется в технику набора. Это, пожалуй, самое радикальное изменение за всю историю текстописания: если раньше каждому знаку соответствовал определенный телесный ритуал начертания – и это предполагало путь руки – то теперь этого нет, есть унифицированный жест удара пальца по клавише. Набор текста задействует сразу обе руки, снимая функциональное различие между ними, да и дифференциация функций пальцев достаточно условна – она связана, да и то относительно,
с пространственным расположением букв на клавиатуре. Техника набора значительно упрощается по сравнению с техникой каллиграфии, правда, за счет невероятного усложнения технического обеспечения. Часть человеческого навыка делегируется машине. Пишущий нажимает на перо и проделывает определенный путь, так что результат зависит от гармонического соединения усилий нажима и движения; наборщик же только нажимает на клавишу – путь буквы возникает перед его глазами, симулированный согласно его желанию по ту сторону монитора.

Можно сказать, что виртуальный текст, продолжая быть телесным, перестает обладать плотью. Носитель текста не связан более с каким–либо конкретным текстом, один монитор может показать множество различных текстов, и наоборот, один и тот же текст может быть на многих мониторах одновременно. Более того, современные носители предельно приближаются по размерам и портативности к формату книги, создавая ощущение томика карманного издания, который всегда под рукой; однако этот томик «содержит» огромное количество текстов – это bibliaСветлана Пешкова, где множество текстов не связано никаким каноном, это всегда возможное множество. Актуализируется оно по траектории интереса – мы выбираем то направление, которое привлекло нас чем–то, порой случайно. Такой текст не имеет ни начала, ни конца, не ограничен ни обложкой книги, ни длиной свитка. Точку в чтении теперь ставит только усталость тела читающего, предел текста напрямую связан с пределом тела. Перемещение по гипертексту напоминает, как это ни странно, средневековую аскезу – умерщвление плоти для обретения гипертела гипертекста. Тело хакера или компьютерного спеца редуцировано, по сути дела, к позвоночнику с глазами и тактильными отростками – все прочее перенесено в виртуальную реальность, где обретается невероятная телесная интенсивность – ризоматичная возможность быть везде и сразу; тело сохраняется как эмоциональная разлитость по каналам информации, но стирается плоть как жесткая связка. Своя несовершенная (но единственно актуальная!) плоть обменивается на симулякр божественного могущества, которое, в данном случае, всегда потенциально. Возможно ли произвести этот обмен до конца и, более того, чем чревато само желание произвести такой обмен – вот вопросы, которые, возникая, остаются без ответа, рождая цепь подозрений в отношении коммуникаций гипертекста.
* * *

Мы настолько привыкли к существованию реальности текста, что не замечаем его хрупкости. Мы почти не спорим с утверждением, что «все есть текст», но не склонны спрашивать, что это значит? И что означает телесная составляющая текста для мысли?

Современная реальность предполагает тотальность сети коммуникации, в которой тонут и растворяются все специфические формы коммуникации, в том числе и текстовая. Вслед за ними делаются неразличимыми все те микросообщества, которые существовали за счет этих форм. Такого рода метаморфозу претерпевает пространство симпозиона. В кругу этого пира уже нельзя передать мысль просто, как чашу с вином. Да и высказать мысль недостаточно, а зачастую невозможно, ибо голос говорящего тонет в шумовом фоне коммуникации, не долетая до всех участников пиршества. Мысль нуждается в тишине, чтобы быть воспринятой. Такова возможность симпозиона сегодня – молчаливый диалог текстов, профессионально организованная тишина, где молчание существует не само по себе, но как объем, делающий резонанс мысли возможным.

Глава 4. MЕНТAЛЬНОЕ ТЕЛО

- Что будет, если скpестить ужа с ежом?
- Полтора метра колючей проволоки.

Детская загадка.

Ментальное тело является четвертым по счету и промежуточным между тремя
высшими и тремя низшими телами; поэтому оно несет в организме, кроме своих,
так сказать, личных нагрузок, еще и особые коммуникативные, связывая верхние
и нижние группы этажей этого семиэтажного здания. В духе Д.Андреева
совокупность атманического, буддхиального и каузального тел можно назвать
ТОНКИМ ШЕЛЬТОМ; тогда астральное, эфирное и физическое вместе составляют
ПЛОТНЫЙ ШЕЛЬТ. Между плотным и тонким шельтами имеется определенная
аналогия: в частности, атманическое тело во многом похоже на астральное,
буддхиальное - на эфирное и каузальное - на физическое; об этом см. в
следующих главах. Называя ментальное тело сокращенно менталом, мы получаем
членение организма, изображенное на рис. 1. Если эфирное и физическое тела
вместе взятые, называть ПЛОТНЫМ ТЕЛОМ, буддхиальное и атманическое - ВЫСШИМ,
а совокупность ментального и каузального тел - СРЕДНИМ СОЦИАЛЬНЫМ ТЕЛОМ, мы
получим трехзвенную структуру организма, изображенную на рис. 2.

г=================T===============T===============T================
¦ ¦ ¦ ¦ ¦
¦ Атманическое ¦ Тонкий ¦ Атманическое ¦ Высшее тело ¦
¦ Буддхиальное ¦ шельт ¦ Буддхиальное ¦ (душа) ¦
¦ ¦ ¦ ¦ ¦
¦

¦
¦ ¦ ¦ ¦ Cpеднее ¦
¦ Ментальное ¦ Ментал ¦ Ментальное ¦ (социальное) ¦
¦ ¦ ¦ ¦ тело ¦
¦

¦
¦ ¦ ¦ ¦ ¦
¦ Астpальное ¦ ¦ Астpальное ¦ ¦
¦ ¦ Плотный ¦ ¦ Плотное ¦
¦ Эфиpное ¦ шельт ¦ Эфиpное ¦ тело ¦
¦ ¦ ¦ ¦ ¦
¦ Физическое ¦ ¦ Физическое ¦ ¦
¦ ¦ ¦ ¦ ¦
L=================¦===============¦===============¦================-
Рис. 1. Пеpвая тpехзвенная Рис. 2. Втоpая тpехзвенная стpуктуpа
стpуктуpа оpганизма оpганизма.

Активность ментального тела воспринимается человеком как процесс мышления,
не обязательно логичного или хотя бы связного: это любая смена мысленных
образов, независимо от того, насколько она конструктивна и управляема
сознанием. Сами по себе мысленные образы суть объективные восприятия
мыслеформ - отдельных объектов, существующих независимо от человека в
ментальном плане тонкого мира. Ментальная энергия способна компоновать из
нескольких мыслеформ одну, наподобие строительно-монтажных работ, разбирать
сложные мыслеформы на составляющие их куски и создавать новые, рассматривая
данную с разных сторон - все это делается с помощью "левополушарного"
мышления.
Kроме того, человек способен и к ассоциативному "правополушарному"
мышлению: когда в поле умственного зрения привлекается мыслеформа, чем-то
похожая на данную, но вовсе ею однозначно не определяемая; возможно также
создание и радикально новых мыслеформ, но это случается редко. Процесс
мышления в целом - это определенная работа, частично состоящая в поиске в
ментальном плане подходящих мыслеформ, заготовок для конструкций и отправных
точек для ассоциаций, а частично в создании из них некоторой большой
мыслеформы, или ментальной конструкции (мнения, концепции, теории), которая
на данный момент человека устраивает или не устраивает.
Субъективно, т.е. с точки зрения изменений, идущих в организме, мышление
есть процесс преобразования ментального тела; например, построив в
ментальном плане (т.е. во внешнем мире) определенную конструкцию, человек
иногда ощущает, как в его мыслях на месте бывшего хаоса вдруг возникает
необыкновенная ясность, как будто в захламленной комнате навели порядок:
вымыли пол и окна, стерли пыль и расставили мебель по-новому. Именно это
происходит с определенным участком ментального тела, когда человек правильно
разбирается в сложной ситуации, понимает трудную проблему и т.п. Внешняя и
внутренняя работа всегда идут параллельно, это относится и к ментальному
телу.
Часто мышление идет бессознательно или полусознательно, и тогда человек не
осознает ни характера внутренних изменений ментального тела, ни предмета
своих усилий в ментальном плане, хотя какая-то работа и там, и там
происходит, и человек это косвенно ощущает, например, по чувству внутренней
занятости - ему не хочется думать ни о чем серьезном, как будто "думатель"
внутри при попытке его окликнуть отвечает сердитыми гудками "занято, не
мешай". Именно это подсознательное мышление и является главным; осознаваемые
же человеком "рассуждения" и ассоциативные ряды не более чем поверхностные
продукты или, точнее, следы ментальных медитаций, происходящих совершенно
неизвестными современной науке способами.
Существующее общепринятое мнение заключается в том, что в основе
"правильного" мышления лежит аристотелева логика; однако в действительности
все используемые не только в рассуждениях обычных людей, но даже и в
математических доказательствах выражения типа "если", "то", "следовательно"
и прочие логические связки носят скорее характер украшений, нежели указаний
на действительное следование законам логики. Сами математики этого не
отрицают, удовлетворяясь некоторым общепринятым в математическом эгрегоре
уровнем "правдоподобности" своих рассуждений, который позволяет избежать
большинства противоречий (хотя и не всех).
Однако сами по себе законы формальной логики во многих случаях не
применимы на практике, что должно бы сильно смутить поклонников "точного"
дискурсивного мышления. Автор ограничится одним известным примером.
По правилам формальной логики утверждения "из А вытекает Б" и "из не-Б
следует не-А" эквивалентны, т.е. если верно первое, то верно и второе, и
наоборот.Представим себе, что нам нужно изучить правильность такого
утверждения: "Все леопарды полосаты". Следуя упомянутому правилу, указанное
утверждение истинно или ложно одновременно с утверждением: "Все что не
полосато - не леопард". Изучая первое утверждение, нам придется прийти в
зоопарк, и у соответствующей клетки мы быстро убедимся в его ЛОЖНОСТИ. Что
касается второго утверждения, то проверку его истинности можно начать у себя
в доме, затем продолжить на работе и через некоторое время с очень большой
степенью достоверности убедиться в том, что оно ИСТИННО: действительно, ни
стол, ни стул, ни чайник на кухне, ни еще великое множество попадающихся на
глаза бесполосных предметов не являются (слава Богу!) леопардами. Если же
миллионный по счету бесполосный предмет и окажется случайно леопардом, его
смело можно отнести к ошибке эксперимента. Налицо парадокс: первое из двух
эквивалентных утверждений ложно, второе же истинно.
Логик отнесется к описанному парадоксу равнодушно, заявив, что логика это
одно, а жизнь - другое, и нужно применять первую ко второй с умом, а не
формально. Физик отметит, что каждую проблему нужно изучать по существу, и
если речь идет о леопардах, то следует рассматривать их, а не все остальное,
даже такой уважаемый объект, как собственный пуп. И то, и другое, конечно,
справедливо, но не решает поставленной проблемы: может ли формальная логика
считаться одним из оснований конструктивного практического мышления -
поскольку описанный выше парадокс лишает ее этой возможности.
А вот другой пример, показывающий, что отношения между логикой и жизнью не
так просты, и что культура мышления интуитивна в большей степени, чем нам
кажется. Что такое утверждение, обратное данному? Казалось бы, очень просто:
если утверждение состоит в том, что из А следует Б, то обратное
формулируется так: из Б вытекает А. Как говорится, у матросов нет вопросов.
Попробуем, однако, сформулировать теорему, обратную к теореме Пифагора.
Итак, основное утверждение: (Пифагор). В прямоугольном треугольнике сумма
квадратов сторон, прилежащих к прямому углу, равна квадрату третьей стороны.
Как же выглядит обратное утверждение? Автор предлагает две версии: (1)
Если в треугольнике квадрат третьей стороны равен сумме квадратов первой и
второй, то угол между последними - прямой; (2) Если где-то сумма квадратов
чего-то и чего-то еще равна квадрату какой-то третьей величины, то ОНО -
прямоугольный треугольник.
И здесь дело не в том, что утверждение (1) верно, а(2) - нет; вопрос
заключается в следующем: почему по-видимости совершенно однозначная,
понятная и очевидная операция обращения импликации (логического следования)
допускает такие сильные вариации при переходе к конкретным примерам, даже
еще не жизненным, а пока чисто математическим.
Нисколько не меньше сомнения вызывает двойная импликация: если из А1
следует А2, а из А2 следует АЗ, то из А1 следует АЗ. Имеется эмпирическое
наблюдение: чем длиннее человек оправдывается, тем сомнительнее становятся
его оправдания. Логические цепочки в пять звеньев и больше вообще не кажутся
сколько-нибудь убедительными, даже если каждая отдельная импликация не
вызывает сомнений: "А1 истинно?" "Да." "А2 следует из А1?" "Следует." "А3
вытекает несомненно из А2, а А4 из А3?" "Вытекает.""Значит, А4 истинно?" "Не
уверен... а нельзя ли попроще, покороче,поубедительнее?"
Голографический и вообще любой целостный подход к миру делают
проблематичным само представление о причинности, поскольку все связано со
всем и потому каждое явление может рассматриваться как прямая или косвенная
причина любого другого. Поэтому формально-логическое построение всегда лишь
какое-то приближение, границы которого нужно устанавливать из внешних по
отношению к нему содержательных (т.е. прямо связанных с существом дела)
соображений. Что же такое это непонятное существо дела? Ответ вряд ли удивит
читателя: это фрагмент каузального плана, которым человек в данный момент
занимается. Другими словами, ментальная конструкция - модель или рассуждение
- содержательны только тогда, когда относятся к какому-либо каузальному
объекту: событию, явлению и т.п., который и направляет течение ментальной
медитации, результатом каковой будет ментальный образ, т.е. определенное
представление о каузальном объекте. При этом поиск ментального образа можно
вести как угодно: и постепенно складывая его из логических кирпичиков, и
калейдоскопически меняя целостные ассоциации-гештальты, и комбинированным
образом: и так, и так; важно лишь, чтобы человек все время чувствовал
каузальное "существо" (физический смысл) явления и на него ориентироваться.
Эту мысль можно сформулировать гораздо менее приятным для "свободно
мыслящего" человека образом: на каждую ментальную медитацию следует иметь
каузальную санкцию; иначе говоря, ментальное тело не должно (кроме особых
критических режимов) выходить за пределы каузального. Это гораздо более
жесткое ограничение, чем указание К.Пруткова: "Рассуждай токмо о том,о чем
понятия твои тебе сие дозволяют. Так: не зная языка ирокезского, можешь ли
ты делать такое суждение по сему предмету, которое не было бы неосновательно
и глупо?" В дополнение к этому справедливому совету можно сказать так:
рассуждай токмо о предметах и событиях твоей жизни, отчетливо в том
нуждающихся; и оправдание твоим рассуждениям будет лишь в том случае, если
они прольют новый свет на происходящее с тобой; все же остальные твои
мысленные упражнения лишь мусорят ментальный план и пачкают твое же
собственное ментальное тело.
К сожалению,в наше ментально-распущенное вpемя болтовня (пустословие) и
ничем не опpавданное пpаздномыслие не pассматpиваются как существенные
гpехи, хотя изpядно поpтят жизнь и человеку и обществу, pезко наpушая общий
баланс их оpганизмов
Мысль извоpотлива, часто откpоpвенно лжива, постоянно пытается постичь
сама себя, подобно змее, глотающей себя, начиная с хвоста - и никогда в этом
не пpеуспевает. Именно к ментальному плану относятся понятия истинности и
ложности, котоpых не существует на дpугих планах, и это нужно понять. Ни
идеал, ни цель, ни событие, ни эмоция, ни движение не могут быть истинными
или ложными - они пpосто существуют. В то же вpемя они опpеделенным обpазом
отpажаются в ментальном теле человека - он как-то осмысливает свою жизнь:
идеалы, цели, поступки и т.д., и результаты этого осмысления уже могут
подвергаться преобразованиям, свойственным ментальным структурам, например,
оценкам и классификациям. "И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал
морями. И увидел Бог, что это хорошо." (Бытие 1:10). С точки зрения
современного читателя слово "увидел" в последней фразе относится к
ментальному плану, так как далее следует оценка: "хорошо" (а могло бы, если
следовать логике ХХ века нашей эры, быть, напротив, "плохо"). Историческое
прочтение той же фразы поднимет ее на каузальный план, поэтическое - на
буддхиальный, а религиозное - на атманический, и во всех этих прочтениях
слово "хорошо" воспринимается вовсе не как логический бит информации, т.е.
противоположность к "плохо", а как самостоятельное понятие с богатым
внутренним значением.
Без претензий на полноту филологического анализа, слово "хорошо"
применительно к различным планам можно толковать, например, так:
атманическое значение - гармоничная или гармонизирующая миссии; буддхиальное
значение - ценность, видимым образом соответствующая миссии и приближающая к
ее исполнению; каузальное значение - событие, удачно сочетающее основные
жизненные программы человека.
Однако слово "увидел" может относиться не только к ментальному, но также и
к атманическому, буддхиальному и каузальному планам, так что прочтение этого
библейского стиха неоднозначно; впрочем, слово "назвал" в первом его
предложении явно указывает (как и все остальное содержание книги Бытия) на
атманический план, ибо назвать и значит определить главные контуры судьбы и
миссию. Поэтому ментальное прочтение в данном случае явно недостаточно и
ведет к сильному искажению смыла текста, который конечно же не имеет
оценочного характера. Хороший писатель и добросовестный читатель всегда хотя
бы подсознательно отслеживают тонкий план, на котором идет повествование,
поскольку смысл слов находится от него в существенной зависимости.
Рассмотрим в качестве примера следующее начало повести из сельской жизни.
- Как хорошо, - подумал Василий, едва проснувшись и сладко потягиваясь на
опасливо хрустнувшем под ним деревянном топчане. Косые лучи недавно
взошедшего солнца с трудом пробивались через закрытые ставни и открытые окна
избы-пятистенка; ярко освещая коричневый с прожилками комод и две стоящие на
нем изумрудные поллитровки: одну пустую, другую же едва початую. - Будет,
чем опохмелиться.
В этом тексте имеется грубая стилистическая ошибка. Именно, герой выписан
на эфирном плане, в то время как слово "подумал" относится к ментальному,
что создает у читателя неприятное чувство диссонанса, а у критика - ощущение
непрофессионализма. Гораздо более адекватно было бы употребить вместо
"подумал" какой-либо эфирный обоpот, напpимеp: "Как хоpошо, - запело что-то
внутри Василия, едва проснувшегося..." и т.д. Однако выражение "запело
что-то внутри" допускает также и астральное толкование, особенно если речь
идет о состоянии героини. Вообще писатели атеистического направления часто
видят правду жизни в эфирном и физическом планах, забывая о том, что герои,
и читатели живут все же преимущественно в каузальном, а души их
располагаются и вовсе в буддхиальном и атманическом.

* * *

Обычная логика - то, что в обиходе называют здравым смыслом, а в науке
грамотными рассуждениями - вовсе не сводится к формально-логическим
силлогизмам. Это некоторые правила, которые довольно трудно точно описать,
но культурный человек их инстинктивно выучивает и старается, где можно,
строго им следовать; в тех случаях, когда это ему не удается, он внутренне
огорчается, а внешне признает несовершенство своей логики, надеясь в
дальнейшем найти способ исправить положение. Однако бросается в глаза то,
что эти правила в гораздо большей степени связаны не столько с внутренними
законами ментального плана, сколько с его согласованием с каузальным.
Другими словами, вы можете быть не особенно логичным, но вам это простят,
если вы говорите о существе вопроса, и видно, что вы его понимаете и
стараетесь адекватно выразить в ментальных конструкциях. При этом логика
событий, т.е. карма каузального плана, гораздо сложнее и качественно
отличается от логики (законов) ментального плана - так что все рассуждения и
модели событий всегда грубее их самих - это прекрасно знает любой инженер,
моделирующий уравнениями тот или иной технологический процесс, или
рассказчик, пытающийся точно передать событие, свидетелем которого он был.
Поэтому существует много pазличных символических систем и логик, т.е.
правил манипулирования символами, и в одних случаях более удобны одни, в
других - другие, но сам по себе ментальный план многомерен, т.е. в нем как
бы одновременно существуют различные логики, часто несовместимые и
противоречащие друг другу. Типичный пример - это так называемая векторная
оптимизация - характерная проблема, возникающая при попытке ментального
моделирования каузальною потока.
Рассмотрим, например, хозяйку, отправляющуюся на рынок с целью наилучшим
способом потратить имеющуюся у нее сумму денег. Слово "наилучшим" относится
к ментальному плану и подpазумевает опpеделенный кpитеpий, их в данном
случае несколько. Во-первых, разные члены семьи (независимые эксперты) имеют
разные мнения о ценностях продуктов: один любит клубнику, другой - арахис, а
третий - курагу. Во-вторых, сама хозяйка хотела бы иметь пищу сытную,
калорийную, богатую витаминами и биологически активную - вот еще минимум
четыре критерия. Никакие компромиссы типа взвешенных сумм оценок, глубоко
сомнительные сами по себе, здесь ввести нельзя, поскольку предпочтения
хозяйки цифровым образом не описываются. (Отвечая на вопрос: "Какой цвет
волос у женщин вы предпочитаете?" один молодой человек выразился так: Я
люблю блондинок и бpюнеток в отношении 2:1". Однако было бы кpайне наивно
ожидать подобной точности оценок от матеpи семейства о приоритете свеклы и
брюквы в домашнем хозяйстве).
Указанная проблема возникает и при ведении более крупных дел, например,
балансировании госбюджета, и ментальные пути их разрешения столь же
неэффективны.
Итак: ментальный план принципиально многомерен, понятия приоритета,
истинности и ложности существуют только в рамках достаточно узких
символических систем типа математической логики или арифметики, которые не
имеют сами по себе прямого отношения к реальности и каузальному плану (к
последнему относится такая процедура, как принятие решения). Поэтому
говорить о законах или правилах мышления можно только условно, т.е. всегда
ограничиваясь при этом определенным ментальным эгрегором, но не покушаясь на
план в целом. Иммануил Кант утверждал,что законы логики, представления о
пространстве и числах в человеке априорны,т.е. не являются результатом его
непосредственного опыта. Это можно воспринимать как существование связи
ментального эгрегора человечества ("ноосферы") с соответствующими
фрагментами Мирового Разума - однако там есть и другие, ничуть не менее
примечательные фрагменты.
Законы это жесткие ограничения, которые лучше не нарушать, ибо в противном
случае возможны неприятности - но если очень нужно, то на этот риск
приходится идти. Как профессиональный вор смотрит на уголовный кодекс, так
же математик смотрит на логику, физик на математику, инженер на физику, а
домашняя хозяйка, купившая кухонный комбайн - на инструкцию к нему. Лучше,
конечно, правила выучить и соблюдать, но если не получается или некогда,
авось и так сойдет.
Другими словами: сила, ясность и убедительность мышления в первую очередь
связана с его адекватностью, т.е. удовлетворяющим потребителя уровнем
соответствия ментальной модели каузальному оригиналу. При этом процесс
построения ментальной модели - пользуется ли ее автор формальной логикой или
ассоциативно-образным мышлением, роли не играет: ни то, ни другое, ни третье
уверенности не прибавляет и не убавляет; контрольные функции, кстати говоря,
в равной мере свойственны и логически-дискурсивному, и ассоциативному
мышлению - иначе говоря, можно заметить отсутствие логики, а можно -
несоответствие целостного образа, когда отчетливо "не то" или "непохоже",
хотя сказать, в чем именно, может быть трудно."Ну тут уж ты, брат, загнул",
"забрался не в ту степь" - типичные отзывы правого полушария в ответ на
грубые ошибки мышления любого типа, в том числе и логического.

* * *

Современное научное мышление совершенно не адаптиpованно к
гологpафической паpадигме, котоpая по-видимому, в ближайшее десятилетие
должна быть усвоена в самых разнообразных сферах - иначе, по мнению автора,
человечество не сможет выйти из этого глобального тупика, в котором оно
оказалось к концу ХХ века н.э. Эта парадигма предлагает смотреть на мир как
на символически отраженный в любом своем объекте6 что требует сильных
изменений в методологии научного подхода: многие допущения, казавшиеся
ученому XVIII-XX вв. сами собой разумеющимися и не вызывающими никаких
возражений, становятся сомнительными или даже вовсе неприемлемыми.
Кроме того, оказывается, что многие символизмы, которыми с удобством
пользуется наука, ставя себе это в особую заслугу, сами по себе содержат
совершенно неприемлемые "молчаливо подразумевающиеся" предпосылки, которые
часто грубо искажают или вовсе обесценивают результаты исследований. Автор
не претендует на серьезную критику и ограничивается некоторыми замечаниями и
пожеланиями, отчасти отражающими, как ему кажется, дух грядущей науки.

МАТЕМАТИКА.

В основе современной математики лежит теоретико-множественная концепция
Георга Кантора, которая кардинально противоречит голографическим
представлениям.
Под МНОЖЕСТВОМ в математике понимается набор (совокупность) определенных
объектов, называемых его ЭЛЕМЕНТАМИ, относительно которых предполагается,
что они однозначно идентифицированы (т.е. четко различаются друг от друга) и
как-либо ограничены от всего остального мыслимого мира, т.е. имеется
некоторое правило, позволяющее определенно сказать, является любой объект
элементом данного множества или нет.
Это определение предполагает нечто вроде тюремного порядка: имеется тюрьма
(множество) и набор заключенных (элементы), рассаженных по одиночным камерам
(идентификация). Голографический подход требует, чтобы сама тюрьма была
символически представлена у каждого из узников: например, у него должен быть
ее план, на котором на всех камерах указаны имена узников, и кроме того,
звездочкой отмечена его собственная камера. Тогда множество А, состоящее из
элементов а,б,в, что на языке теории множеств обозначается так: А={а,б,в},
выглядело бы гораздо богаче:
А={ а/ {а*,б,в},б/ {а,б*,в},в/ {а,б,в*} }- (вертикальная черта
символизирует план множества, имеющийся у элемента).
Далее в теории вводятся понятия объединения и пеpесечения множеств -
объединением двух множеств называется множество, состоящее из элементов,
принадлежащих хотя бы одному из этих множеств, а пересечением - множество
состоящее из элементов, принадлежащих обоим этим множествам - и молчаливо
предполагается, что эти операции всегда корректны, т.е. любые два множества
можно "объединить" и "пересечь". Интересно, как отреагирует директор школы
на предложение учителя объединить второй и десятый классы и провести у них
общий урок по родной речи и химии ? Очевидно, должны быть какие-то основания
для проведения этих операций, вытекающие из существа дела. Свойства
объединения не могут целиком вытекать из свойств объединяемых множеств, но
всегда должны содержать нечто новое, отражая понятия синтеза и медитации;
пересечение же должно помнить о породивших его множествах, т. е. множество
{а,б}^{а,в} по Кантору состоящее из одного элемента {а}, должно, тем не
менее, сохранять память о своих "родителях" {а,б} и {а,в}, и при ближайшем
рассмотрении выглядеть, скажем, так: {а/ {а,б}^{а,в} } ( здесь вертикальная
черта символизирует предысторию).
Итак, можно выделить следующие основные принципы, которым должны
подчиняться ментальные концепции теории:
а) Принцип санкционированности : на любое действие следует иметь
специальное разрешение;
б) Принцип памяти : каждое действие сохpаняет в своем результате память о
всех операциях (т. е. членах операции);
в) Принцип люфта: результат действия никогда не определен однозначно, и
может несколько меняться в зависимости от обстоятельств; этот же принцип в
несколько иной формулировке звучит так:
г) Принцип побочного эффекта : всякое действие всегда имеет неожиданные
следствия, которые могут оказаться незамеченными, но именно они пpедставляют
максимальный интерес для исследователя;
д) Пpинцип последовательной развеpтки: в части всегда содеpжится
инфоpмация о целом, но извлечь ее можно лишь в несколько этапов, потратив на
каждом из них определенное количество ментальной энергии.
Если концепция не обладает указанными пятью свойствами, ее объектами
трудно моделировать каузальные потоки; с этим, в частности, связан кризис
теоретической физики нашего века, которая никак не решится расстаться с
детерминизмом в широком понимании этого слова, в частности, в своем
фундаменте, т. е. в математике и логике.

* * *

Арифметика натуральных чисел (1, 2, 3.. и т. д.) как будто не
обладает качествами б), д); например, 1+1=2 и никакого "люфта" (скажем,
иногда 2.01, а иногда 1.97) здесь нет, поскольку числа целые. Однако здесь
мы сталкиваемся с качественно иной ситуацией: ментальным моделиpованием не
каузального, а буддхиального и атманического планов, когда люфты и побочные
эффекты возникают на фазах перехода с плана на план.
Как сказал один великий математик, Бог создал человека и натуральные
числа, а все остальное - дело рук человеческих. В переводе на язык данного
трактата это можно проинтерпретировать так. Натуральные числа 1, 2, 3...
суть естественные символы АТМАНИЧЕСКОГО плана, а pазличные аpифметические
фоpмулы, скажем, 1+2+3=6 символизируют атманические же сюжеты, т. е.
генеpальные пpогpаммы pазвития миpа (и человека). В этом смысле оккультная
арифметика - Божественная, и числам и фоpмулам указанного вида можно
поклоняться как идеалам (естественно, у каждого человека должна быть своя
формула, постепенно уточняющаяся по ходу его жизни). Опускаясь на ментальный
план, те же формулы приобретают совсем другое значение и числа моделируют
счет однотипных предметов и измерения, где возникают также и
дроби.Ментальное "заземление" (спуск на три тела вниз) символизиpуются
pазмерностью в случае счета однотипных предметов и приближенностью в случае
измерений; от этих "довесков" возникают и люфты. Таким образом, формулы 1
апельсин + 2 апельсина = 3 апельсина и 1.019+2.031=3.05 являются ментальными
аналогами - ваpиациями Великого Равенства 1+2=3 атманического плана.
Атманический план сам по себе не может служить объектом ментальных
манипуляций: его можно в трепете созерцать, подыскивая более или менее
подходящие, но всегда заведомо грубые и несовершенные рациональные
представления для его элементов и сюжетов. Тогда в ментально-атманическом
теле возникают ментальные образы атманических объектов, и из первых можно
пытаться строить различные конструкции, но законы ментального плана все же
сильно отличаются от атманических, поэтому рациональным умом высшие законы
бытия постигаются плохо (это примерно так же трудно, как выразить сложную
мысль жестикуляцией, т. е. движениями физического тела). Каждый план хорошо
соотносить с соседними - а несанкционированные прыжки через этаж, а тем
более через два, всегда рискованны и малоэффективны, так как сопpовождаются
сильными искажениями.

ФИЗИКА.

Как известно, физика - это наука о свойствах косной (неживой)
материи, каковое понятие в голографической парадигме отсутствует: если есть
хоть одно живое существо, то и весь мир, и любой его объект имеют в себе
некоторую "жизнь" - которая может быть глубоко скрытой, как, например, в
булыжнике или безнадежном бюрократе. Рассмотрим теперь несколько
принципиальных вопросов:
1. Влияет ли изучение и ментальное моделирование мира на его свойства ?
2. Влияет ли наблюдение экспериментатора на физические процессы?
3. Существуют ли ограничения на проведение мысленных экспериментов?
4. Влияет ли личность ученого на характер открываемых им "объективных"
законов?
5. Влияет ли изучаемые ученым явления и эффекты на его личную судьбу, или
активна ли природа по отношению к процессу ее ментального
моделирования?
Физик последних двух-трех столетий на все эти вопpосы с
уверенностью скажет: "Нет"; ответ эпохи Водолея будет скоpее положительным,
и это означает качественную перестройку этики научных исследований - даже в
самых нейтpальных областях, никак не связанных с военными интересами.
Вопрос об этике научного познания стоит гораздо острее, чем можно
думать. Для нормального функционирования оpганизма - как человека, так и
человечества в целом - необходимо согласование его ментального тела с
каузальным и астpальным, и если ментальное в одних местах выходит за пределы
каузального, а в других оставляет его голым и постоянно рвется то там,то
тут, то о здоровье организма в целом говорить не пpиходится. Фантастические
по силе искажения судеб совpеменной цивилизации связаны в первую очередь с
гипертрофией и уродством ментального тела человечества; на него
дополнительно были возложены совеpшенно несвойственные ему функции всего
тонкого шельта, т. е. атманического, буддхиального и каузального тел. Мысль
формирует идеал, жизненные позиции и контролирует события - так полагает
общественное подсознание и тщетно ищет человека (президент) или небольшую
группу (политбюpо, правительство, верховный совет и т. п.), способных такую
мысль породить. В результате подобных усилий в центре внимания оказывается
ментально-атманическое, ментально-буддхиальное и ментально-каузальное тела,
в котоpых человек начинает манипулировать с помощью хорошо разработанных в
совершенно ИНЫХ целях и ориентированных на качественно ДРУГИЕ проблемы
методов. При этом происходит двойная некорректная подмена. Во-первых, высшие
тела (тонкий шельт) вовсе не идентичны своим ментальным образам: например,
то, что человек делает (каузальное тело), часто очень слабо связано с тем,
как он это сознательно или бессознательно себе представляет
(ментальнокаузальное тело), а во-вторых, к объектам ментально-каузального,
ментальнобуддхиального, и ментально-атманического тел вообще чpезвычайно
редко можно пpименять обычные в дpугих частях ментального тела приемы,
скажем, комбинирование с помощью логических связок. Событие тоньше и
подробнее его ментального обpаза; законы каузального потока лишь грубо
моделиpуются законами мышления, поэтому события для нас всегда в чем-то
неожиданны, логически противоречивы и предсказуемы. Из событий можно делать
выводы, точнее, по-разному их осмысливать (поток Близнецов), но ментально
обpабатывая результаты этого осмысления, мы получаем уже чисто ментальный
продукт, который к каузальному плану имеет более чем косвенное отношение. И
всем пpактикам (от грабителей до министров) отлично известно, что,
спланиpовав события в ментальном теле,можно ждать каких угодно
неожиданностей при попытке его реализации (поток Козерога).
Если ребенок набеэобразничал, бесполезно спрашивать: "Зачем ты это
сделал?" Поток событий не подчиняется ментальной логике, в которой только и
есть понятие четкой цели и средств ее достижения. Засовывать живую кошку в
мусоропровод не менее логично, чем отправляться каждое утро на работу, а в
воскресенье - на демонстpацию в защиту или отмену абортов, хотя хомо
менталикусу может казаться обратное. Человек делает то, что делает, в силу
давления на него каузального потока (или, в другой терминологии, его
собственного каузального тела), а не по каким-либо логическим "причинам".
Другое дело, что иногда удается оттранслировать (Козерогом) тщательно
созданный ментальный образ в каузальное тело, но как именно оно при этом
изменится и какие реальные события из этого проистекут, человеку обычно
неведомо.
Чтобы лучше понять разницу между законами каузального и
ментально-каузального тел, представим себе длинный речной порог с изобилием
камней, мелей, мощных сливов и крутых отбойных волн на внутренней стоpоне
повоpотов - таково каузальное тело. Схема этого порога, изобpаженная в
туристском описании маршрута, подобна ментально-каузальному телу, и на ней
отлично видно, где лучше проплывать и каких ориентиров придерживаться.
Однако, проложив маршрут, нужно еще по нему пройти, и здесь начинающего
туриста-байдарочника ждет масса сюрпризов. Оказывается, что у байдарки есть
инеpция (что иногда плохо, а иногда очень хорошо) и остойчивость, а у воды -
вязкость и температура, которые особенно ощущаются, когда она заливает
колени неудачливого гребца, грозя в самом ближайшем будущем испытать
плавучесть не только судна, но и его самого...

* * *

Понятие СОБЫТИЯ должно быть основным в любой науке, наряду с ее
"предметом", т. е. объектами, которые она рассматривает. В прямой
зависимости от того, что считается событием, находится ментальный аппарат
изучения предмета. Однако эта тема требует специального рассмотрения.
Древние греки считали плотную материю состоящей из мельчайших и далее
неделимых частиц-атомов. Внимательное изучение показало, однако, что это не
совсем так, и в начале ХХ века Эрнст Резерфорд предложил знаменитую
составную модель атома: плотное ядро и несколько удаленных от него
электронов, вращающихся вокруг него по орбитам, наподобие Солнца и планет.
Однако опыты Резерфорда (бомбардировка мишеней и изучение рассеяния), как и
все дальнейшие, подтвердившие квантово-механические модели, были косвенными,
так как "увидеть" атом и тем более электрон невозможно.
Далее весь ХХ век физики элементарных частиц был посвящен продумыванию
все более хитроумных теорий ("четыре кварка для мистера Кларка"), и,
соответственно, проведению все более тонких и КОСВЕННЫХ экспериментов со все
более сложными приборами,способными сосредоточить огромные энергии в
исключительно малых временных и пространственных промежутках. При этом
всегда что-то получалось и даже иногда эксперимент подтверждал теорию, но
общая ситуация почему-то никак не прояснялась.
Впору задать себе вопрос: что же мы на самом деле изучаем, разгоняя в
гигантском ускорителе крохотную частицу до немыслимой скорости и с размаху
шлепая ее о твердую стенку? Ясно, что для нее это совершенно экстремальные и
неестественные условия, так что фактически исследуются различные ГЛУБОКИЕ
ПАТОЛОГИИ материи,отстоящие от ее нормального состояния очень далеко. Можно
возразить, что на звездах бывают и еще большие температуры и давление, но
как нельзя изучать отдельную клетку растения в физиологическом растворе, так
же и элементарная частица ведет себя совсем по-разному в большой компании
себе подобных на естественной звезде и одна-одинешенька в ускорителе под
пристальным надзоpом экспериментатора. Что будет говорить человек под
пыткой, если он не знает истины, которой добивается от него палач?
Сломавшись, он прямо или косвенно скажет все, что палач хочет или ожидает от
него услышать. Поэтому, изучая поведение частицы в неестественных для нее
условиях, мы фактически на материале ее патологическою поведения изучаем
ПРИБОРЫ, с помощью которых на нее воздействуют и рассматривают - чем и
объясняется необычайная сложность результатов современных физических
экспериментов
- ведь в них участвует такая тонкая аппаратура! Атом, как и Вселенная, не
является неделимым; более того, в нем
заключена вся информация о ней - но извлекать эту информацию нужно аккуратно
и деликатно, получив на это его санкцию и во всяком случае не нарушая его
основной структуры: поймем ли мы лучше скульптуру Родена, распилив ее
пополам или столкнув ее, разогнав до первой космической скорости, с
кремлевской стеной?
Точно так же, как един мир, едина и любая чего-либо стоящая его
ментальная модель. Материя не есть какая-то элементарная совокупность
одинаковых частичек, изучив которые и простейшие правила их сочетания, мы
поймем мир как здание из кубиков. Всякая естественная система качественно
сложнее и синтетичнее своих элементарных и видимых связей между ними (это
называется ХОЛИCТИЧЕСКАЯ философия). Поэтому даже если бы мы разгадали
"тайну" атома, а также разработали теорию межатомных взаимодействий, то
отсюда вовсе бы не следовало, что мы разобрались в простейшей материи - она
как объект значительно сложнее.
Эволюция физического плана символизирует эволюцию всего Космоса, т.е.
"семительного" организма Вселенной, но при этом она идет не по пути
увеличения плотности энергии,а по пути ее трансмутации во все более тонкие
планы. На пути от первичного Великого Взрыва до сознательной жизни человека
повсеместно наблюдается уменьшение энергии физического плана (температура
плазмы, кинетическая энергия свободных атомов) по сравнению с эфирным
(химическая энергия молекул), эфирного по сравнению с астральным
(биологическая энергия), астрального с ментальным (человек учится умом
контролиpовать свои гpубые эмоции) и т.д. Пpи этом эволюционные завоевания
трансмутации устойчивы, т. е. человеку совсем не легко превратить умственную
энергию в эмоциональную,а далее в смирную и физическую,но это не значит, что
это невозможно, и физическая энергия, потенциально заключающаяся в человеке
приближается к той, которая выделяется при взрыве сверхновой звезды.
Если человечество претендует на эволюционное развитие, оно должно в
первую очередь научиться культурно вести себя в познании мира, который на
однобокие прорывы реагирует очень болезненно, так как они нарушают
равновесие его тонких планов. Истина, когда она хочет явиться людям,
опускаясь из атманического плана, сама создает себе проводника-редактора в
лице человека (ученого) или научного коллектива, и предварительно
транслирует язык (т. е. основные ментальные конструкции, с помощью которых
она может быть выражена). Однако после ее рождения нарушается баланс тонких
энергий всех планов, и его нужно долго восстанавливать; для этого необходимы
согласованные усилия самых разных людей, от философов и поэтов до технологов
и разнорабочих. Какой серьезный философ осмыслил, а поэт воспел (т. е.
адаптировал к атманическому плану) оператор Шредингера? А дельта-функцию
Дирака? (Иосиф Бродский дошел до геометрии Лобачевского, что история
несомненно поставит ему в заслугу). Если этого до сох пор не произошло,то
виноваты и физики, и поэты, а главное - недостаточная личная ответственность
каждого человека, создающего изолированные от остального мира ментальные
конструкции с узко направленными прикладными целями.
С эволюционной точки зрения, использование ядерных реакций в
военных (атомная бомба) и мирных (атомные электростанции) целях гораздо
больший атавизм, чем, соответственно, пытки и рабовладение, поскольку
энергия атомного распада соответствует тем этапам эволюции, когда она еще
лишь начиналась, и не было не только человека, но даже и растительной жизни.
По ходу эволюции ничего не теряется, а лишь уходит вглубь и становится более
тонким и менее эффектным, но зато более эффективным. Есть гипотеза, что в
клетках растений и животных постоянно идут ядерные превращения - при
комнатной температуре! Однако это качественно иные реакции, чем те, что
происходят в физических лабораториях и особенно на полигонах, и если взять
одну растительную клетку,то вполне вероятно, что она вне растительного
организма с задачей алхимии уже не справится.
Грядущий энергетический кризис вовсе не ставит вопрос так: "мирный"
атом ИЛИ уголь, ИЛИ нефть, ИЛИ моpские приливы, ИЛИ разумная комбинация
первого, второго, третьего и четвертого. Нарушение энергетического баланса
(эфирный план) означает сильные этические наpушения (буддхиальный план), и
энергетическая проблема будет разрешена не раньше, чем выработана правильная
этика. А вопиющие этические нарушения, т. е. сильная деформация
буддхиального тела человечества, связаны, в частности, с нарушением этики
ментального познания: ум не консервный нож (хотя и может выполнять эти
функции), а истина не сардинка в жестяной банке, котоpую нужно вскрыть и
после этого с аппетитом опустошить.

* * *

Следует четко различать ментально-буддхиальный и ментально-каузальный
подпланы ментального плана. Если говорить о жизни людей, первый относится к
осмыслению этики, а второй - конкретных событий; если же рассматривать
косную материю, то к первому относится моделирование общих законов ее бытия,
а ко второму - изучение конкретных эпизодов. Другими словами, к
ментальнобуддхиальному подплану относится теоретическая физика, а к
ментальнокаузальному - экспериментальная и прикладная, а также весь спектр
инженерных наук. По идее, в этих подпланах должны использоваться различные,
но согласованные друг с другом ментальные модели. И точно так же хороший
инженер строит свои модели, исходя из эмпирических законов (например, закона
Гука), но имея при этом в виду и общую теорию, физик-теоретик, моделируя
законы материи, должен одним глазом посматривать и в атманический план,
определяющий на более тонком уровне эволюцию самих этих законов, подстраивая
их под глобальный план эволюции Вселенной, в соответствии с известным
диалогом:
Ангел - Богу, в испуге:
- Господи, они открыли еще один трансурановый элемент!
Бог - ангелу, спокойно:
- Добавьте еще один нелинейный член в Истинное Уравнение Единого Поля.

* * *

Рассмотрим теперь ментальное тело человека как таковое: его задачи,
проблемы, условия жизни, гигиену и болезни.
Ум - в основном - нужен человеку для того, чтобы осмысливать
(ментально моделировать) происходящие с ним события и отчасти на них влиять.
Чем выше эволюционный уровень человека, тем лучше дифференцируются у него
тонкие тела, и тем богаче и разнообразнее становятся связи между ними, и
тогда роль ментального тела возрастает, так как оно связывается уже не
только с соседними, т. е. каузальным и астральным, но и со всеми остальными,
и начинает регулировать связи между тонким и плотным шельтами.
Однако фундаментальная обязанность ментального тела - это соответствие
каузальному, и здесь у многих людей возникают большие трудности и
недоразумения. С одной стороны, нынешняя эпоха помешана на ментальной
энергии-знаниях, информации, теориях и концепциях, с другой - мышления
оказывается явно недостаточно для того, чтобы приемлемым образом
организовать жизнь, и не вполне понятно, на что именно его следует
направлять и какими при этом ментальными моделями и символическими системами
пользоваться.
Представление о "свободе" мышления ошибочно вдвойне: во-первых,
мышление подчинено очень жестким социальным штампам, выбраться из-под (чаще
всего неосознаваемого) влияния которых очень трудно, а во-вторых, человек
должен обдумывать вполне определенные вещи (на которые имеется каузальная
санкция), добиваясь при этом понимания на уровне, определяемым каузальным, а
не ментальным телом.
Другими словами: я должен думать о том, что со мной происходит (как
во внешнем, так и во внутреннем мире), причем основное направление моих
размышлений должно выбираться мной исходя не из праздного ментального
любопытства, а преимущественно из моих каузальных проблем.
Если человек постоянно думает о посторонних для него вещах, то его
ментальное тело в соответствующем месте гипертрофируется, и в какой-то
момент разрывает каузальное и выходит за его пределы. При этом страдают оба
тела: и ментальное, и каузальное, например, у человека появляется
(ментальный) невроз навязчивых мыслей и, в порядке каузальной
защиты-компенсации, система действий-ритуалов для защиты от ментальных и
каузальных хищников - ничуть не менее реальных, чем физические. Кроме того,
при энергетических дисбалансах ментального тела оно в некоторых местах
рвется и перестает защищать астральное, что ведет к эмоциональной уязвимости
и нестабильности, а в запущенных случаях может довести и до физических
болезней.
Если человек упорно не обращает должного умственного внимания на
какую-либо область событий своей жизни, то ментальное тело в соответствующем
месте рвется, а в его роли выступает астральное - ситуация, хорошо известная
в политике, как государственной, так и семейной, когда недостаток разумных
доводов компенсируется пылом эмоций, и ни к чему хорошему такой прием также
не приводит.
Итак: каузальное тело через поток Близнецов транслирует в ментальное
- "пищу для размышлений", т. е. исходную информацию и импульс для ментальной
медитации, но насколько эффективной окажется последняя, во многом зависит от
самого человека.
Дело в том, что осмысливать любое событие можно с pазных точек
зрения, используя при этом различные символические системы и ИМЕЯ В ВИДУ
СОВСЕМ РАЗНЫЕ ЦЕЛИ, и это нужно тоже хорошо понимать. Человек далеко не
всегда заинтересован в том, чтобы осознать (даже просто заметить) событие,
поскольку оно может быть для него в чем-то неприятным. Если полностью
закрыть глаза на неприятный аспект не удается, то моментально включается
защитная программа подсознания, направляющая ментальную медитацию так, чтобы
его вытеснить: либо просто проигнорировать, либо гарнировать таким образом,
что порок станет первым шагом к добродетели, предательство обернется
несущественным рассогласованием мнений, а прямой обман покажется легким
недоразумением.
Существует также и множество других причин, по которым человек не
стремится полностью осознать каждое событие в своей жизни, например, ему
некогда или неинтересно, или просто непонятно, зачем это нужно.
Действительно, нужно далеко не всегда. Однако некоторые события
обязательно требуют осмысления, и пpитом вполне определенного рода, и если
человек этого не делает, то баланс между каузальным и ментальным телами, а
затем и в организме в целом, нарушается.
Наиболее распространенная ошибка человека заключается в том, что,
пытаясь осмыслить ту или иную ситуацию, он сосредотачивает свои усилия
именно на ментальном теле, в то время как ему существенно не хватает
информации, или же та, которой он владеет, сильно искажена.
Не существует универсальной "правильной" системы мышления, как и
универсальной символической системы - любая такая система сначала идет в
помощь мышлению, а в какой-то момент становится для него узка, но ни то, ни
другое не является определяющим фактором ментальных медитаций. Мышление
всегда имеет вспомогательные, или, правильнее говоря, ЧАСТНЫЕ
функции,являясь частью функционирования организма человека, и в первую
очередь должно обслуживать посылки других тел и следить за своей гигиеной, и
лишь во вторую - становиться пародией на Мировой Разум, пытаясь ответить на
все мыслимые и немыслимые праздные вопросы.
Когда горнолыжник мчится по трассе, его мышление обслуживает
преимущественно нужды физическою тела; трудно думать также и после сытного
обеда,так как в этом случае мышление обслуживает эфирные нужды. Девушка,
старающаяся осмыслить чувства, которые вызывает у нее определенный молодой
человек, использует с этой целью ментально-астральное тело. Осмысливая свои
поступки, ценности и идеалы, человек активизирует, соответственно,
ментальнокаузальное, ментально-буддхиальное и ментально-атманическое тела, и
очень важно понимать, что адекватные символические системы и правила
оперирования символами во всех указанных случаях различны. Общая
закономерность такова: оперировать символами тонкого тела можно тем
свободнее, чем оно ближе к ментальному телу.
Так, символы атманического тела - идеалы, символы веры и прочие
объекты поклонения могут в ментальном теле лишь обозначаться, но никаких
логических операций, ассоциативных трансформаций или замен с ними
производить нельзя. (Например,рассуждение: "Мой идеал лучше твоего по
таким-то причинам" не только бестактно, но и логически некорректно, так как
в ментальноатманическом теле нет связок типа "если..., то...").
С ментальными образцами ценностей можно чувствовать себя чуть
посвободнее, но и с ними логических операций производить нельзя. Системы
ценностей, как пpавило, противоречивы, но никому не ставится в упрек, что он
одновременно высоко ценит и интересы своей семьи в целом, и всех детей в
отдельности, и собственной карьеpы, хотя в ментальной проекции эти ценности
во многом рассогласованы. От поступков уже можно требовать большей логики, а
осознаваемые принципы мышления (ментально-ментальное тело) уже не должны
быть противоречивыми хотя бы в рамках отдельных логических схем
(противоречия между различными логическими схемами неизбежны).
Особенную осторожность следует проявлять при ментальном моделировании
вертикальных связей: как между соседними, так и между удаленными друг от
друга телами. Мало того, что у каждого тонкого тела свои законы; каждый
переход с тела на тело подчинен совершенно особой логике, которая изучена в
настоящее время чрезвычайно плохо - не в последнюю очередь по причине
дифференциации наук о мире и человеке, несомненно дьявольской по своему
происхождению. Сила, как известно, в единстве ,но это нужно понимать не
столько горизонтально (людей друг с другом), сколько вертикально (единство
друг с дpугом тонких тел человека). Однако достигается это единство - как
первое, так и второе - с большим трудом и совсем не так прямолинейно и
однозначно, как может показаться.
Рассмотрим, например, двух партнеров, А и Б, из которых один (А)
имеет конкретную житейскую проблему, а второй (Б) пытается ему с ней помочь.
Основное содержание проблемы относится к каузальному плану (не особенно
серьезная болезнь А), но обсуждение может вестись минимум на четырех планах:
буддхиальном, каузальном, ментальном и астральном (в мужском разговоре
вероятнее пеpвые тpи, в женском - втоpые тpи). Пpедставим, что А зашел в
гости к Б и между прочим пожаловался, что у него никак не пройдет экзема на
руке. Само по себе это сообщение может прозвучать у А на астральном,
ментальном, каузальном или буддхиальном плане, например: (астральный):
"Экзема замучила, подлая!" (ментальный): "Рука опять чего-то разболелась."
(каузальный): (серьезно) "Рука болит, чего делать-то?" (буддхиальный):
"Который год экзема покоя не дает. Надо что-то делать по большому счету".
Б может воспринять это сообщение также на любом из указанных четырех
планов, в зависимости от уровня его внимания и характера личной акцентуации
тел. Ответ Б может быть произведен тоже на любом из них, например:
(астральный): "Вот сволочь!" (Ментальный): "Сходи к дерматологу."
(каузальный): (идет к холодильнику, достает банку с мазью) "Попробуй эту."
(буддхиальный): "У тебя, очевидно, этические нарушения: если экзема на
правой руке, нужно быть более щедрым, если на левой - учиться бескорыстно
принимать от жизни ее дары."
В свою очередь А может воспринять эти реплики на любом из четырех
тел, но вероятнее всего он услышит ответ на том же теле, на котором
пожаловался на болезнь. При этом его организм воспримет ответ на том же
плане, на котором он произнесен, а затем полученный импульс будет переведен
(трансмутирован) в тело, которое жаловалось, и наибольшие искажения возможны
именно в процессе трансмутации, т. е. перехода с тела на тело внутри
организма.
Из предложенных восьми реплик можно составить 16 диалогов, из которых
удовлетворительными могут быть признаны только 4, происходящие на одном и
том же плане, например, астральном: (а) "Экзема замучила. подлая!"; (а) "Вот
сволочь!"
Ответная реплика, звучащая на другом плане, является
некомплементарной и воспринимается как неадекватная или даже обидная. Самые
распространенные варианты подобного (неосознанного или сознательного)
согласования планов реплики и ответа таковы: (к)-(м) - партнер (Б) не хочет
войти в мое (А) положение, отвечает отговоркой так, как будто не заметил
моей просьбы; в данном случае: (к) - Рука болит. что делать-то? (м) - Сходи
к дерматологу. (к) - (А) - воспринимается А как неуместная истеpичность,
плохо заменяющая истинную помощь; однако часто лучше, чем (к) - (м), так как
все же изобличает неравнодушие партнера: (к) - Рука болит, что делать-то?
(а) - Вот сволочь! (к) - (Б) - вызывает у А сильное раздражение: нечего
читать мне мораль, лучше бы помог делом. Только люди с хорошо проработанным
Тельцом способны положительно воспринять такой ответ: (к) - Рука болит, что
делать-то? (б) - У тебя этические нарушения... Далее, (А) - (М)
воспринимается как полное безразличие, а (А) - (Б) как хладнокровная
жестокость вместо душевного участия: (а) - Экзема замучила, проклятая! (м)-
Сходи к дерматологу.
(а) - Экзема замучила, проклятая! (б) - У тебя этические нарушения...
Вариант (а) - (к), несмотря на кажущуюся адекватность, также может
быть воспринят А негативно, так как его эмоциональный заряд остался
незамеченным и неоцененным; вероятно также, что А воспримет действие Б как
внешнее выражение эмоциональной реакции типа: "Заткнись, надоел со своими
болезнями хуже горькой редьки", хотя внешне диалог звучит так: (а) - Экзема
замучила, проклятая! (к) (Достает баночку с мазью) - Попробуй эту.
Читатель может проанализировать оставшиеся варианты диалога, обратив
внимание на то, что практически все они неприятны или неприемлемы для А,
хотя Б может этого не заметить. С другой стороны, если Б отчетливо настроен
на какой-либо определенный план, то сама по себе исходная реплика А
прозвучит для него совсем не так, как А имеет в виду, постольку, поскольку
Б, восприняв реплику А, трансмутирует ее внутри своего организма на тот
план, на который он настроен (и ответит, естественно, на pезультат этой
трасмутации).
Пусть Б жестко фиксирован на своем астральном теле. Тогда он
воспримет и пеpеведет для себя на язык астрального плана реплику А примерно
так:
А:(а) - Экзема замучила, проклятая! Б:(а) - Враг наступает. А:(м) - Рука
опять чего-то разболелась. Б:(а) - Жизнь тяжелая. А:(к) - Рука болит,
чего делать-то? Б:(а) - Чего-то от меня хочет, кажется, сочувствия. А:(б)
- Который год экзема покоя не дает. Надо что-то делать по большому счету.
Б:(а) - Что-то темнит. Не пойму, чего от меня хочет.
Теперь предположим, что Б фиксирован на ментальном плане. Тогда он
переведет и прокомментирует для себя реплику А, например, таким образом:
А:(а) - Экзема замучила, проклятая. Б:(м) - Нарушение кожного покрова
руки. А:(м) - Рука опять чего-то разболелась. Б:(м) - Приглашение вдвоем
разобраться с причинами экземы, возможными последствиями и методами ее
лечения. А:(к) - Рука болит, чего делать-то? Б:(м) - Предложение обсудить
тривиальную проблему. А:(б) - Который год экзема покоя не дает. Надо
что-то делать по большому счету. Б:(м) - У него болит рука, но он хочет
говорить о чем-то другом. Не вполне понимаю, о чем именно. Нужно уточнить
предмет обсуждения: что такое "большой счет"?
Если Б фиксирован на каузальном плане ("человек действия"), его
восприятие и последующая внутренняя реакция могут быть, например, такими:
А:(а) - Экзема замучила, проклятая. Б:(к) - Ему нужен хороший врач или
лекарство. Вечно все от меня чего-то хотят. А:(м) - Рука опять чего-то
разболелась. Б:(к) - см. выше. А:(б) - Который год экзема покоя не дает.
Надо что-то делать по большому счету. Б:(к) - Будто не понимает, что дело
безнадежное. Зануда.
Если же Б по природе философ или моралист и воспринимает ситуацию на
буддхиальном плане, его слышание реплики и внутренний комментарий будут
такого рода:
А:(а) - Экзема замучила, проклятая. Б:(б) - Повышенная привязанность к
своим низшим переживаниям. Эмоциональная несдержанность. Раджасический
тип и проблемы. А:(м) - Рука опять чего-то разболелась. Б:(б) - Лиха беда
начало серьезного духовного опыта. А:(к) - Рука болит, чего делать-то?
Б:(б) - ГОТОВ ли он к действию - вот вопрос, который по-настоящему должен
бы его занимать.

Приведенные примеры иллюстрируют не только колоссальные изменения,
которые претерпевают реплики, т. е. информационно-энергетические кванты,
поднимаясь и опускаясь по планам, но и своеобразие логики трансмутации,
нуждающейся в самом серьезном изучении.

* * *

Есть известная история о ребенке, который до пяти лет ничего не
говорил, и родители уже окончательно сочли его глухонемым, когда однажды за
обедом мальчик вдруг сказал: "Каша несоленая". "Так ты можешь разговаривать!
Что же ты до сих пор-то молчал?" - закричали пораженные родители. "До сих
пор все было в порядке" - ответил p****ок.
Быль или небыль, подобная ситуация характерна для отношений между
ментальным и каузальным телами. Казуальные проблемы решаются преимущественно
в ходе казуальной же медитации, т. е. собственно внешней и внутренней жизни,
однако иногда они завершаются включением потока Близнецов, и тогда у
человека возникает яркий мысленный образ, моделирующий тот или иной элемент
жизненного потока, и потребность ввести этот обpаз в умственную картину
мира: соотнести с другими ее элементами, обнаружить связи между ними и новым
элементом и расположить его в соответствующем ему месте. Иногда это удается
легко, а иногда новый образ плохо вписывается в картину мира, и ее
приходится частично перестраивать; совсем в редких случаях происходит полная
перестройка.
Таким образом, нужно различать два вида процесса "думания", т. е.
ментальных медитаций. В первом случае человек решает в уме конкретную
каузальную проблему, провалившуюся (через Близнецы) в ментальное тело и
старается "прийти к выводам", т. е. сформировать определенный ментальный
квант, который через поток Козерога отправляется в каузальное тело,
становясь основой действия (поступка), долженствующего решить исходную
проблему. Во втором случае никакой конкретной проблемы нет, но человек
чувствует, что его ментальная картина мира (читай - ментальное тело) не в
порядке: в ней много мусора, и различных нестыковок, которые также
доставляют хозяину ощутимые неудобства, и в таком случае становится
необходима генеpальная уборка и, возможно, перестановка мебели и некоторых
акцентов.
Нельзя "просто" думать, так же как нельзя описывать реальность "как
она есть" - потому совершенно бессмысленно название литературного
направления "реализм", будь он даже капиталистический. Любой человек думает,
находясь в рамках определенных символических систем: всосанной с молоком
матери из общественного подсознания, почерпнутой в виде невнятных обрывков
из школьного образования и недомолвок окружающих, и созданных личными
усилиями. События - "такие, какие они есть" человек как-то воспринимает, но
думать, т. е. ментально обрабатывать, он может лишь их ментальные образы.
Однако эти образы очень сильно зависят от того, в какой именно символической
системе они сформированы. Никакая ментальная символическая система не может
быть адекватной каузальному потоку, так как ментальный образ всегда
существенно грубее события, но зато их может быть несколько, так как
осмысление возможно одновременно в нескольких символических системах.
Подобное богатство, впрочем, чревато злоупотреблением, особенно при
склонности человека решать свои каузальные проблемы, сваливая их на
ментальное тело даже в тех случаях, когда оно очевидно на это не способно.
У совершенно неразвитых в ментальном отношении людей обычно имеется
очень краткая, грубая, но всеобъемлющая символическая система для описания
любых жизненных ситуаций, основанная на главных ролевых и ценностных
характеристиках, общепринятых в социуме. Основные иероглифы этой системы
суть родственные и профессиональные характеристики, например, Мать, Отец,
Дочь, Сын, Посторонний; Рабочий, Колхозник, Инженер, Художник; все ситуации
делятся на Позитивные, куда человек стремится, Негативные, которых он
избегает и Нейтральные,о которых можно не думать; люди делятся на Хороших,
Плохих и Несущественных, в соответствии с тем, какие ситуации для человека
они создают; чужие поступки бывают Одобряемыми, Порицаемыми и Безразличными
- этим простейшая символическая система в основном исчерпывается.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 31.03.2011. ***
• 30.03.2011. ***
• 29.03.2011. ***
• 23.03.2011. Текстура текста
• 20.03.2011. Синие лебеди. Маленькая страна.
• 19.03.2011. Соловей.
• 14.03.2011. синий лен
• 13.03.2011. самоцветы
• 12.03.2011. А. Пахмутова. Элегия. Обнаженное сердце. Юрий Медя
• 07.03.2011. Как осуществляются мечты
• 02.03.2011. Некрасивая девочка Н. Заболоцкий