14924 тезиса Александра Дугина об агонии Модерна Вторая половина (середина XIX – 70-годы ХХ века): Модерн, уже ликвидировав Премодерн, ставит под вопрос собственную аксиоматику, то есть субъекта и всю топику, на нем построенную. Это и есть второй гуманизм, когда человек начинает мыслиться по ту сторону ранне-модернистской аксиоматики, проблематизироваться. 2. Второй гуманизм ставит перед собой цель дальнейшую имманентизацию философской топики и формирование такого понимания человека, которое было бы пред-субъектно или интер-субъектно. Главное здесь – проблематизация человека в отрыве от аксиоматики первого гуманизма, то есть демонтаж субъекта. 3. Параллельно этому в естественных науках теория относительности со стороны времени, и квантовая теория со стороны пространства релятивизируют и демонтируют ньютоновскую Вселенную, также построенную на субъект-объектной топике – с аксиоматикой необратимости времени и изотропности пространства. Переход от экстенсивного Модерна к интенсивному, таким образом, идет строго параллельно в области естественных наук и в области наук гуманитарных. Этот параллелизм можно продлить и дальше: сведение теории относительности с квантовой механикой является главной задачей построения общей теории поля, которая была принципиальной задачей физики ХХ века. В результате должна была получиться новая не ньютоновская физика, основанная на отличных началах. Теория суперструн представляет собой одну из версий такой сводной теории. В гуманитарной сфере нечто аналогичное является целью второго гуманизма: выработка бессубъектной теории человека – как аналог общей теории поля, где была бы преодолена не только схоластическая антропология Средневековья (это уже достигнуто в первом гуманизме), но и субъектная антропология Нового времени, составляющая ядро первого гуманизма. 4. Второй гуманизм ставит под вопрос сам Модерн, проблематизируя его принципиальные предпосылки и ставя под вопрос его эвиденции, теоретическую остенсивность его концептов. Второй гуманизм обращает внимание на то, что субъект (cogito Декарта) есть не имманентная данность, но концепт, сопряженный с определенной культурой и, соответственно, с ;;;;;;;, то есть образовательными и научными практиками. Здесь наука приходит к пониманию того, что демонтаж средневековых догм привел к появлению нового догматизма – догматов Просвещения – субъект, объект, реальность, материя, познание, рациональность, прогресс, история и т.д. Так закладываются предпосылки того, что позднее вылилось в Постмодерн, который, как мы увидим чуть позже, был, на самом деле, фальстартом. 5. Второй гуманизм строился параллельно в разных областях гуманитарных знаний. И конкретно · феноменология (в философии) – от Брентано до Хайдеггера (от Хайдеггера отдельное направление = Dasein-философия и отчасти экзистенциализм); · структурализм (в лингвистике) – от Соссюра до Трубецкого и Якобсона; · (новая) антропология – Ф. Боас, Б. Малиновский, К. Леви-Стросс; · социология – Э. Дюркгейм, М. Мосс – отчасти К. Маркс; · прагматизм – от Пирса до Куайна; · философия жизни – Дильтей, Бергсон, М. Шелер; · Ницше и ницшеанцы (воля к власти, вечное возвращение); · психоанализ от Фрейда до Юнга (коллективное бессознательное) и Ж. Дюрана (антропологический траект); · история религий (сакральное у Р. Отто, работы М. Элиаде и А. Корбена); · политическая география и геополитика – влияние пространства на культуру (Ф. Ратцель, Л. Фробениус); · культурология – О.Шпенглер, А. Тойнби; · техника – Леруа-Гуран; · школа анналов в истории (Ф. Бродель) и «большая длительность»; · политическая теология (К. Шмитт, отчасти Э. Фогелин). 6. Все эти школы и группы школ выводили человека не из субъекта, а из промежуточных инстанций – общество, сознание, психика, вмещающий ландшафт, коммуникации, культура, пайдеума, цивилизация, техника, экономика, желание, сакральное, бессознательное, язык, власть, траект, структура, Dasein и т.д. Тем самым постепенно с разных сторон описывалась некая новая реальность – предсубъектный человек, полюс второго гуманизма. Субъект же был опознан как позднейшая вторичная надстройка, продукт «схоластики» Нового времени. 7. Второй гуманизм подошел к своей кульминации практически во всех дисциплинах в одно и то же время – в 70-е годы ХХ века, когда стали очевидны междисциплинарные соответствия и гомологии. В этот период наука подошла вплотную к тому, чтобы зафиксировать общую для всех подходов реальность, то есть выработать новое понимание человека. 8. Однако в этот кульминационный момент, когда сам Модерн достиг своей критической точки, произошел какой-то сбой. Его смысл заключался в том, что вместо позитивного утверждения этой новой инстанции, яснее всего проглядываемой в хайдеггеровском Dasein’е и в его версии обобщающего «нового гуманизма», завершающего развитие феноменологии, случился взрыв негативности, вброс строго отрицательных концепций и теорий, которые оставались связанными по-прежнему с субъектностью и субъектом, но в отрицательном смысле. Отрицание субъектной природы человека превратилось в критику субъекта, и тем самым, осталось накрепко связанным с той самой субъектностью, от которой все и старались освободиться. Новые концепты все были анти-субъектными, и их стиль отражал панику, истерику и полное замешательство. 9. Это и получило название «Постмодерн» или «постструктурализм». Постмодерн стал фальстартом действительно подготовленного и фундаментального поворотного события, его симулякром, негативной пародией на второй гуманизм. Критика Модерна приобрела невротический характер, не позволяющий строго и последовательно завершить построение «общей теории поля» в гуманитарной сфере. Так пришествие второго гуманизма было сорвано и подделано Постмодерном. Вместо позитивного утверждения многосторонне обоснованной сводной теории Dasein’а мы получили какофонию исторических фрагментаций, обрывков, маргиналий, воплощающую крушение Модерна, но с сохранением неразрывных связей именно с ним. Постмодерн стал не преодолением Модерна, но его продолжением, причем в самом негативном, деструктивном и хаотическом ключе. Субъекта демонтировали, но заменили его негативной карикатурой – своего рода анти-субъектом, противо-субъектом, ризомой Делеза или текстурой Деррида. 10. Постмодерн пришел в 70-е годы вместо второго гуманизма и «общей теории Dasein’а» и длится до настоящего времени, демонстрируя различные стороны своего убожества. Это стало эпистемологической катастрофой, которая продлила на несколько десятилетий агонию Модерна, полностью исчерпавшего свой исторический потенциал. 11. Из этого анализа можно сделать разные выводы. В первую очередь, стоит вернуться к философской ситуации 70-х годов ХХ века и внимательно продумать ее характеристики и структурные особенности. Второе: надо попробовать, зная к чему привели за эти десятилетия работы постмодернистов, пойти иным путем, построив альтернативные тропы в будущее, по которым можно было бы прийти к альтернативной версии 2015 года, к 20151. 12. В этом состоит возможная философская программа второго гуманизма, который должен был быть закончен, но это свершение было сорвано. В одной своей лекции о Постфилософии, объясняя критику постмодернистами Модерна, я перефразировал высказывание св. Апостола Павла: «Ничто же бо соверши закон», «ничто же бо соверши Модерн». Я имел в виду параллелизм между отношением христиан к Ветхому Завету (признание и одновременно снятие) и отношением постмодернистов к модернистам. Теперь же можно сказать, что «Ничто же бо соверши Постмодерн». Он предполагал преодоление Модерна, но не смог этого осуществить, оставшись – пусть чисто негативно и деструктивно – связанным с его методами, процедурами и концептами, став пародией на Модерн, его симулякром, его негативом. Поэтому предложение вернуться к середине 70-х, и зная то, что мы знаем, начать сначала построение второго гуманизма, вполне рационально и обосновано. Если эта имеющаяся версия Постмодерна нас не удовлетворяет, то нам нужен альтернативный Постмодерн, построенный от момента возможной бифуркации, по иной траектории. 13. Построение второго гуманизма в его финальной стадии, которой должно было быть нечто сущностно отличное от фактического Постмодерна, требует осмысления причин провала 70-х. Структура провала может быть объяснена самыми разными путями, пока же мы предлагаем политологический или идеологический анализ, явно не единственный, и даже быть может не главный, но вполне возможный. 14. Политологический анализ мы предлагаем в контексте Четвертой Политической Теории. Ее принципы просты: есть три классические идеологии Модерна – 1) либерализм, 2) коммунизм (социализм) и 2) национализм (фашизм, нацизм). Каждая из них строится вокруг субъекта Нового времени, но структура этих субъектов различна: индивидуум в либерализме, класс – в марксизме, нация или раса -- в национализме (фашизме). Все эти субъекты относятся к области первого гуманизма, то к есть к секулярной топике Модерна, основанной на демонтаже Средневековой антропологии, гносеологии, онтологии и теологии. При этом существует следующая симметрия между этими идеологиями: максимально соответствует парадигме субъекта индивидуум либерализма, а коммунизм и национализм привносят дополнительные элементы, которые можно истолковать как в духе Модерна, так и отчасти за его пределами. Поэтому и именно поэтому в 1991 году мы стали свидетелями конца второй политической теории, а в 1945 году – конца третьей, а в финале ХХ века победа за выражение самого духа современности досталась либерализму, то есть такой идеологии, субъект которой совпадает с индивидуумом. 15. Этот идеологический анализ позволяет сделать такой вывод: идеологически первый гуманизм, а значит, собственно Модерн в его сущности, причем в его экстенсивной версии, и не ставящей под сомнение и вопрос свою аксиоматику, если угодно невежественный, нерефлективный, догматический Модерн, наиболее полно воплощен именно в либерализме, тогда как вторая и третья политические теории содержали в себе потенции второго гуманизма, не получившие должного развития. Коммунизм и национализм могли быть истолкованы с точки зрения несубъектного человека, тогда как либерализм не мог. Конечно, и коммунизм и национализм в своих ортодоксальных версиях также осмысляли сами себя в духе первого гуманизма и субъекта, но теоретически их доктрины не были столь жестко связаны с этой субъектностью, как в случае либерализма. Поэтому вторая и третья политические теории возникли позже первой, как секвенция критических рефлексий: коммунизм -- как критика либерализма, а фашизм -- как критика и либерализма и коммунизма. И принадлежат коммунизм и фашизм к периоду интенсивного Модерна, когда готовился второй гуманизм, а не к эпохе экстенсивного Модерна, догматической кульминацией которого и стал либерализм, первая политическая теория. Поэтому, будучи сущностно модернистскими, и коммунизм и фашизм могли быть при определенном усилии истолкованы в духе несубъектной топики, тогда как либерализм с его канонизацией субъекта в индивидууме -- не мог, оставаясь накрепко связанным с первым гуманизмом и экстенсивным Модерном. Либерализм это обскурантизм Модерна, исключающий саму возможность критической рефлексии и проблематизации субъекта. 16. Следовательно, идеологические модели, основанные на первом гуманизме, могут быть симметрично расположены следующим образом: · либерализм – чистая топика субъекта (единственный и его частная собственность, по Штирнеру); · коммунизм -- топика коллективного субъекта (в ортодоксии класс понимается как агломерация, но может быть – в русском национал-большевизме или в маоизме – прочитана и холистски); · национализм (расизм) – топика политического или биологического субъекта (в обычном случае это соответствует классической агломерации индивидуумов в духе буржуазного Модерна, а «раса» является также модернистским концептом, но это можно прочитать холистски, как этнокультурное предсубъектное единство). В любом случае первый гуманизм целиком доминирует именно в либерализме, но его хватка уменьшается по мере смещения от первой политической теории к третьей. 17. Из этого можно сделать один любопытный вывод. Второй гуманизм теоретически мог появиться в контексте второй и третьей политических теорий, в их гетеродоксальных и альтернативных версиях, но вообще не мог ни в каком контексте сопрягаться с либерализмом и его индивидуально-субъектной топикой. Именно это мы и видим в истории: атипичные социалисты и националисты (Дюркгейм или Хайдеггер) широко представлены среди творцов второго гуманизма, тогда как либерализм вообще к этой теме не приближается и приблизиться не может. Поэтому второй гуманизм идеологически должен был бы вызревать в поле антилиберализма, как главной установки – с преодолением затем (и только затем!) коммунизма и национализма в той их части, где Модерн (субъектная, или субъект-объектная, или объектная топики) представлен полнее и глубже всего. 18. Исторически же общим знаменателем в 70-е годы ХХ века был как раз не антилиберализм, а антифашизм, что создавало искаженную идеологическую геометрию, перенося центр критики второго гуманизма с либерального индивидуализма на гораздо более периферийную и локальную модель национализма, реабилитируя тем самым индивидуального субъекта и создавая в качестве стартовой либерально-коммунистическую платформу. Это было обусловлено фактологией Второй мировой войны и спецификой национал-социалистического режима Гитлера, однако, в сфере идей эксцессы практических реализаций, причем идеологически экстравагантных и атипичных версий национализма, таких как расовая теория Гитлера, имеют второстепенное значение. Но шок от гитлеризма был настолько силен, что аффектировал всю структуру послевоенной философской мысли, что привело к идеологическим аберрациям и исказило саму структуру процесса преодоления Модерна в построении когерентной модели второго гуманизма. Национализм (третья политическая теория) отнюдь не должен был быть реабилитирован, но его критика должна была строиться в отрыве от исторической практики и вслед за критикой либерализма (совместно с марксизмом) и критикой самого марксизма, как метафизической схоластики объекта. Третья политическая теория была в чем-то ближе к второму гуманизму, чем остальные две политические теории, хотя и довольно далека от него. Но постановка на первый план антифашизма – вместо антилиберализма! – создало необратимую аберрацию. Антифашизм, взятый на вооружение, как основа идеологической стратегии до и вместо преодоления либерализма и холистской коррекции марксизма, закрывал саму возможность прорыва к финализации интенсивного Модерна. При этом фашизм, в свою очередь, был бы также непреодолимой преградой – так как его догматика уходила корнями в то, что требовалось преодолеть. Как антифашизм, так и фашизм были не совместимы с выходом на горизонт второго гуманизма, но преодоление третьей политической теории должно было осуществиться только после радикального отвержения первой (возможно, совместно со второй) и далее, после коррекции второй в органически-холистском духе. 19. Из этого вытекает следующее: Четвертая Политическая Теория должна была быть исторически разработана именно в 70-е годы ХХ века в ходе планомерного построения второго гуманизма или параллельно ему – как резонанс этого более общего философского процесса в зоне идеологии. Определенные тенденции в этом направлении существовали – например, среди немецких Новых левых (Рейнхольд Оберлерхер, Гюнтер Машке, Хорст Малер и т.д.), которые обнаружили в 70-е годы больше сходств с атипичными мыслителями третьей политической теории, нежели с либералами. В этом же ключе происходила эволюция французских Новых правых (Ален де Бенуа), на сей раз, сближающихся с социалистами в общей антилиберальной стратегии. В ходе этого процесса представители второй и третьей политических теорий должны были встретиться в пространстве общего отторжения первой политической теории, и далее приступить к переосмыслению своих собственных предпосылок в духе критики субъекта – как классового, так и национального. Но этого не произошло именно в силу антифашизма, и создание Четвертой Политической Теории запоздало на 30 лет – до момента ее появления в 2008 году. 20. Параллельно этой аберрации, связанной с антифашизмом, позднее в 80-е и начале 90-х произошел крах всего социалистического лагеря, что означало планетарный триумф именно первой идеологической теории, в которой воплощалась именно первая экстенсивная, некритическая фаза Модерна, то есть первый гуманизм. В отношении всего интеллектуального процесса по выработке «общей теории поля» в области гуманитарного знания о человеке, победа либерализма означала серьезный регресс, депроблематизацию всего содержания интенсивного Модерна, перечеркивание основных выводов феноменологии, психоанализа, Dasein-философии, структурализма и т.д. От критического Модерна, ориентированного на второй несубъектный гуманизм, был совершен регрессивный возврат к докритическому Модерну с его наивной «схоластической» догматикой субъекта-индивидуума. В области идеологии восторжествовала первая политическая теория, а к демонизации национализма добавилась демонизация коммунизма (Освенцим=ГУЛАГ). Это создало специфический культурный и идейный климат, не просто не благоприятный для вызревания второго гуманизма, но строго противоположный ему, запрещающий его заведомо. 21. Тем не менее, разгон интенсивного Модерна был настолько значителен, что процесс не мог полностью рухнуть в реверсивном возврате к докритической фазе. Определенные тенденции двигались по инерции далее, но в совершенно искаженной геометрии идейного поля. Это и породило то, что мы сегодня знаем как Постмодерн. Становление второго гуманизма продолжалось, но ряд принципиальных моментов был заблокирован по соображениям идеологической цензуры. Поэтому выявление несубъектной антропологии и ее ядра (собственно Dasein’а) проходило не сплошным, но избирательным образом, обходя острые углы. В результате субъектность была преодолена в постмодернистской культуре, но напротив, стала идеологической доминантой в условиях планетарно победившего либерализма. Это создало блокаду для любых позитивных стратегий, сделало Постмодерн болезненным, истеричным, насыщенным ressentiment’ом, наделенным «больной совестью». 22. Теперь мы можем более конструктивно представить себе общую картину того, как проделать путь от 70-х годов вплоть до 2017 года по траектории, обходящий Постмодерн как философский тупик. Это предполагает движение в точке бифуркации по другой ветви возможного становления философии. Интенсивный Модерн достигает своей кульминации и в 70-е годы оказывается на пороге качественного парадигмального сдвига (научной революции). В этот момент мы должны поместить, как батискаф, опущенный в воды недавнего прошлого, идеологический модуль Четвертой Политической Теории, жестко антилиберальной и лишенной чрезмерных антифашистских аберраций с прививками гетеродоксального адогматического социализма. Это разблокирует альтернативный Постмодерн, не состоявшийся (запрещенный) в действительном прошлом, но возможный в имагинативно реконструируемом прошлом, ведущем к настоящему (2017). В этом случае накопленный потенциал многообразных гуманитарных дисциплин, направленных к обоснованию бессубъектной антропологии, мог быть сведен к узлам новой междисциплинарной метатеории, которая и есть второй гуманизм – имманентный, освобожденный от любой вертикальной метафизики, строго дионисийский, но при этом весьма далекий от отчаяния, паники и ressentiment’а Постмодерна, известного нам сегодня. Это, скорее, полнокровное развитие Dasein-философии, распространенной на психологию, социологию, политику, культуру, историю, географию и т.д. возведенной к многомерному разветвленному синтезу. Это и было бы, по сути, событием (Ereignis), действительным окончанием Модерна и Новым Началом (Andere Anfang). 23. Далее следовал бы не триумф, а закат либерализма, крах субъектности, ликвидация индивидуума и становление совершенно новой культуры и цивилизации, основанной на радикально иных началах, нежели евроцентричный Модерн и первый гуманизм. От этой точки, локализуемой в возможных 70-х или 80-х, ведь потребовалось бы определенное время для того, чтобы философские выводы были полноценно сформулированы и применены в прикладных областях, протянулись бы в будущее линии философского и идеологического становления в контексте Четвертой Политической Теории, пока не достигли бы 2015 прим. Вся карта мира и основы цивилизаций были бы в этом случае другими, и теоретически можно даже себе представить, какими именно. Мир стал бы многополярным, полицентричным, экологическим, свободным от доминации Запада и либеральной гегемонии, а с Модерном во всех его версиях было бы решительно покончено. 24. Завершаем. Это альтернативное прошлое не досужий вымысел, оно необходимо нам как вполне конкретная интеллектуальная карта, которая позволяет определить направления для дальнейшей философской и идеологической работы. Почему мы не могли бы начать с 2017 вместо того, чтобы проделывать сложную схематизацию и вводить альтернативное прошлое, а также точку бифуркации? Дело в том, что за три десятилетия Постмодерна было утрачено и загрязнено состояние тех гуманитарных дисциплин интенсивного Модерна, которые подвели нас вплотную к полноценному явлению второго гуманизма. Если мы будем смотреть на них глазами человека 2017 года, за спиной которого находится весь груз Постмодерна, Делеза, Фуко, Деррида и остальных, особенно в период после середины 70-х, то есть, собственно, весь постструктурализм, картина предшествующей стадии – в частности, структурализма или феноменологии будет необратимо искажена. Мы будем обречены на то, чтобы бы вместо аутентичных моделей иметь дело с постмодернистскими симулякрами, а это заблокирует нам возможность совершить то, чего не совершил Постмодерн. Надо посчитать три последние десятилетия «яко небывшие», вычеркнуть их как недоразумение и вернуться в 70-е, чтобы начать все заново – без либерализма и антифашизма, с опорой на Четвертую Политическую Теорию, которая должна была бы появиться гораздо раньше, и которой фатально не хватало именно прошлому в критический момент. В таком случае мы начнем с правильной позиции, с которой и надо было начинать. И если мы проделаем все эти операции, альтернативные действительному Постмодерну, -- благо, мы знаем его маршруты и сможем поэтому обходить стороной все его никуда не ведущие тупики, -- мы придем в иной 2017 год, в 2017, который будет означать и протекать совершенно иначе, нежели он протекал бы, не сделай мы то, что должны сделать в нашем упорном строительстве второго гуманизма. Это можно назвать завершением Dasein-философии или конституированием Dasein-политики, чем, по сути, и является Четвертая Политическая Теория. Но строить ее надо начинать из прошлого. И вполне конкретного прошлого. © Copyright: Ььььь, 2019.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
