***

София - это язык, т.е. способность и тяга к познанию, воплощённый символ (языковые бороздки в мозге vs понятийное мышление).
София, будучи хаосом, порождением Бога-Отца, вознеслась на его высоту, желая ухватить от божественной полноты, но была остановлена великим пределом.
Ещё раз: любовь, вознёсшая себя к власти, с тем, чтобы обуять, то есть прояснить её, неуклонно отчуждается великим пределом властителя. Единое отстраняет разделённое в себе, что вызывает ситуацию бунта, конфликта! В последний момент София узрела за Богом-Отцом проблеск иного света и ей открылась истина о Первом Боге и Демиурге.
Так вот, решение этого конфликта составляет задачу и содержание всей истории человечества.

Топика платонизма и разные о нём представления создают и разные структуры мышления:
- христианство и недуальный платонизм (1. апофатическое Единое (Бог-Отец); 2. Ум (Христос); 3. Душа (Св. Дух))
- гностицизм (1. апофатическое Единое (Первый бог); 2. София - Демиург (дуализм внутри божества; 3... Абраксас, Архонты и пр.)
- манихейство (1. Доброе божество - Злое божество; 2...)
- ....

«Печки-лавочки» - это фильм о столкновении двух эпох – эпохи модерна и премодерна. У Шукшина они соотнесены с городом и деревней.
Эпохой премодерна обычно называют господствовавшую ранее культурную матрицу, в основе которой лежала мифология или религия. Пространство воспринимаются сознанием человека этой эпохи как нечто закольцованное, поскольку он всю жизнь проживает на одном месте, он привязан к земле. Время тоже видится ему кольцевым: день сменяется ночью, ночь – днём; вслед за зимой приходит весна – время сева и пахоты. Земное существование закономерно переходит в посмертное и т.д. Мир для такого человека принципиально таинствен и неизменен.
В основе эпохи модерна лежит наука и идея прогресса (эволюция, опять же). Модерн отрицает всё, что прежде считалось незыблемым: время не есть круг, но вектор; пространство беспредельно и ждёт освоения. Мир принципиально познаваем и изменим. Модерн убивает премодерн через революционные преобразования.
Таким образом, революция есть восстание против бога, против представления о должном порядке вещей.

Всё это, конечно же, самым радикальным образом меняет социальные отношения. Прежде был кон (негласные правила, когда даже за недолжный образ мысли запросто могли осудить), теперь стал закон (когда для доказательства вины нужна целая судебная система, защита, обвинение, улики и прочая). Был царь, были церкви, земства и поместные соборы, стал генсек, советы, комитеты и съезды из пришлых, чужих людей (потому что не все могут мыслить в логике революции). Было родовое, стало личное. Было живое, тёплое и рождающее, стало механическое, стальное, производящее.

Если не знать жизненный путь Шукшина, то всё сказанное выше покажется отвлечённым умствованием, не имеющим к «Печкам-лавочкам» никакого отношения. Но, повторяюсь, это так лишь для тех, кто не знаком с биографией Шукшина (о ней замечательно рассказывает в свих лекциях ректор литинститута Алексей Варламов). Говоря коротко, отца писателя с крестьянами-односельчанами расстреляли по какому-то малопонятному обвинению в годы коллективизации. Казнь отца очень глубоко ранила детскую душу. И вся линия жизни Шукшина с тех пор стала вырисовывать себя из стремления дать какие-то ответы, почему же это произошло. Как отмечено выше, коллективизация, и вообще уничтожение деревни проводилось в жизнь не из прихоти красных вождей, а во имя перехода к технологическому укладу от аграрного. То есть коллективизация абсолютно укладывается в логику революции. Поэтому, идя от частного к общему, писатель не мог избежать широких обобщений и не прийти в конце концов к схватке города и деревни. Это-то и есть центральная проблема творчества Василия Макаровича (как и многих его коллег по цеху - тех, кого литературоведческая братия окрестила некогда «деревенщиками»). И проблема это обозначена в первой же его самостоятельной ленте.

Надо сказать, «Печки-лавочки» Шукшин признавал лучшим своим творением, хотя, казалось бы, что тут такого. Когда смотришь без внимания, думается, что среднестатистическому зрителю предложено прихахатывать, глядя на приключения деревенского ваньки, отправившегося с женой в далёкое путешествие – на курорт. Дескать, вот безмозглое чучело, гляньте-ка на него. Для чистоты эксперимента, так сказать, автор выбирает самого обычного русского человека. Его и зовут Ванька, типа Иван-дурак, народный русский герой. И вот, Ванька выходит в свет.
Понимая реакцию посетителей кинотеатров, Шукшин уже в первые минуты саркастически подмигивает с экрана, начиная повествование встречей в поезде, когда случайный попутчик поучает, как мол надо прилично себя вести дикарям в нормальном (т.е. городском) обществе.
Посыл тут следующий: город предвзят и циничен по отношению к деревне. Первый встреченный – псевдоинтеллигент, относится к людям премодерна с их кондовыми предрассудками свысока. Второй – вор, относится потребительски-иронично, хотя в отличие от прежнего спутника своего отношения не выказывает. И только третий спутник, тот, что изучает русскую древность, то есть стремится к поддержанию связей с корнями, относится к ним по-добрососедски, находит общий язык с супругами. Просто потому что хочет видеть в них ровню. Между тем, никто из пассажиров в отличие от сельского мужика не взял с собой в путешествие члена семьи, то есть переходя с символического на буквальный язык можно сказать, что Шукшин не видит полноценного общества в отрыве от земли. А что видит? Видит зёрна грядущего разобщения. И я сейчас не выдумываю, как может показаться тем, кто плохо помнит или не досмотрел фильм до финала, потому что многое из того, что написано мной, почти прямым текстом заявляется с экрана. По Шукшину русскому ваньке в городе неуютно. Русский ванька в городе не на своём месте. Русский ванька и город несовместимы. Значит советское общество в долгосрочной перспективе нежизнеспособно и никакой техникой, никакой наукой тут не отделаешься. Значит, модерн рухнет. Вот такой смысл в фильме.

На каких примерах из нашей сегодняшней жизни мы можем видеть обрушение институтов модерна?

Взять школу, всеобщее обязательное образование. Это безусловное завоевание модерна. Когда-то оно мыслилось как великое благо. Но что теперь?
Во-первых, появился интернет, разные чаты с искусственным умом, призванный облегчить людям труд мышления. Не думайте сами, за вас всё сделает чат GPT-4! Зачем учиться? Вообще, интернет сам по себе – плод Прогресса. Проектировался он, как сеть для общения людей на больших расстояниях. Что же имеется в результате? Люди почти разучились общаться, этого всё меньше и меньше. Ведь общение - это особый, сложнейший навык. С появлением интернета, коммуникация свелась в основном к прагматическим интересам, к задней мысли, к получению какой-то выгоды или ещё к дурным шуткам. Душевная коммуникация уходит, вслушивание друг в друга, узнавание себя в другом человеке уходит… Лучше вон – новый фильм посмотреть.
Во-вторых, не оправдала себя мысль французских энциклопедистов, идеологов Просвещения о том, что нужно освободить творческие силы человека от постоянной борьбы за выживание, от необходимости трудиться в поте лица по 16 часов в день, от бытового насилия, и тогда люди создадут рай на Земле - станут писателями, художниками, учёными, все будут умны, добросердечны и равны. Выяснилось, что получив минимальные жизненные блага, люди начинают сходить с ума: становятся конченными эгоистами, жрут в три горла, трахаются как кролики, забыв даже о размножении и воспринимают насилие уже как вид развлечения, etс…

Что стало с семьёй? Шукшин предсказывал разобщение, то есть предвидел его. В так называемом цивилизованном мире это теперь называют «демографическим переходом», но на самом деле речь идёт, конечно, о вырождении.

Причины всё те же и первая из них - механистичное отношение к живым душам. Ведь сегодня на другого человека никто и не смотрит иначе, как на источник возможной выгоды – половой/карьерной/финансовой. До какого абсурда, к примеру, доведена идея выбора супруга/супруги. Понятно, что желателен человек подходящий, но до какой степени развращённым в себе надо быть, чтобы предъявлять к реальности требования комфорта по таким вопросам. Счастье в этой жизни никому не обещано! Всё доведено до какого-то идиотского капризничанья – как с одной, так и с другой стороны. Мужчины хотят исключительно красивых и умных женщин, и это повсеместно пропагандируется в инфополе. Женщины хотят лишь успешных и состоятельных мужчин – и это тоже льётся отовсюду.
Вот когда человека не считают за человека, но смотрят на него только как на источник возможных выгод для себя, вот тогда возникает это пошлое современное понимание половой совместимости, которую по недомыслию называют любовью.
Для сравнения гляньте, как вступают в брак представители традиционных обществ:
https://www.youtube.com/watch?v=4-T0WHVtc-Y
https://www.youtube.com/watch?v=i2sGGCNLyaQ
Это же самое наблюдалось и в русской деревне до революции. Я отнюдь не утверждаю, что мы должны поступать точно также, но утверждаю лишь то, что родовое должно господствовать над личным. Сначала родовое, только потом личное.
Сельский житель, крестьянин, поскольку он всё время имел дело со зверьём и произрастаниями земли, был погружён в самую естественную среду обитания homo sapiens. Когда-то на Руси брали новорождённых телят из хлева - в горницу, а родителей закапывали под порогом своего дома. Твои дети спали рядом с дитём животинки, которая тебя обеспечивала и которую ты должен был обеспечить. И среди вас всё время незримо присутствовали духи предков. Каждое живое существо в доме имела своё имя, свою историю и фактически являлось членом семьи, даже некоторые вещи были именными. Современный человек, человек модерна, заменил выращиваемую живность, от которой напрямую зависела его судьба, покупными вещами без имён, у которых только одно строго утилитарное предназначение. И которые, будучи использованными, тотчас же без сантиментов выбрасываются на помойку.

Или вот техника, да? Святой грааль модерна, скелет на котором он держится. Как техника влияет на людей? Считается, что она делает жизнь человека лёгкой, а значит и счастливой. До определённой степени это действительно так. На надо же знать меру! Засилье техники на бытовом уровне не облегчает, а усложняет жизнь. Каждый день ты должен нажимать кнопки: вчера нужно было менять воду в системе отопления, сегодня нужно поменять колёса на своей приоре, устранить царапины на ней (это ж так важно!), назавтра придётся выцарапывать справки у бюрократического аппарата, потому что без бумажки в технологическом обществе ты букашка, не человек. В вечернее время, которое остаётся на отдых, необходимо ОБЯЗАТЕЛЬНО посмотреть 8-й сезон каких-нибудь долбаных «Мстителей», потому огромная система грёз и наслаждений – единственное, что позволяет справляться с тотальным отчуждением. Так кто ж кому служит - техника человеку или мы все служим технике? Я спрашиваю, за счёт чего/кого всё это великолепие, отнимающее столько времени, перекраивающее самый образ мысли? И отвечаю: за счёт семьи, за счёт общения с родными и близкими, в ущерб внутренней жизни.
Подчитано, что в среднем отцы проводят с детьми 35 минут в день. Для неквалифицированных рабочих, а это огромный слой общества, трудового законодательства фактически не существует, они вкалывают с утра и до вечера. (Вот как мы освободили творческие силы человека!) Чем бы не занимались эти рабочие, чем бы МЫ ВСЕ с вами не занимались, так или иначе мы занимаемся лишь одним - обслуживанием огромного механизма модерна.

Куда не взгляни, повсюду видишь вращение жерновов механизма! Его детальки - судебная власть, власть исполнительная, законодательная. Когда-то всё это считалось страшно полезным и необходимым. Но вот оно пришло к нам, и что мы имеем? Большинство судей, полицейских, чиновников в душе относятся к существующим уставам, как скучной малопонятной и даже досаждающей необходимости, которую почему-то надо исполнять, а при желании легко можно обойти. Соответственно, социальные функции исполняются кое-как, без сердечного участия. Проблема не безответственных и злоумышленных людях, а в том, что люди до сих пор по инерции продолжают играть в модерн, упорно не замечая, как на глазах рушатся эти некогда утверждённые революциями институты.
Хотите ещё пример? Раньше, когда советские врачи давали клятву Гиппократа, они делали это с искренним пафосом, потому что тем самым – через служение людям, - приближали светлое будущее, коммунизм. Это была живая вера, своеобразная форма религиозности. Сегодня любые клятвы даются для проформы. На госслужбу идут не ради того, чтобы быть ответственным работником, хорошо работающей шестерёнкой общества, а для того, чтобы используя своё положение и получаемый заодно с должностью административный ресурс, реализовывать свои настоящие цели, те цели, которые предлагаются господствующими социальными мифами. Налицо тотальное несовпадение актуальных социальных мифов и декларируемой властями политповестки. Модерн рушится.

А что начнётся после обвала? Начнётся новое средневековье, предсказанное Бердяевым и другими.
Все госинституты, всё это создавалось изначально по западным лекалам. Основы государственности устраивались как строгие иерархические системы, возглавлять которые способны люди одного психологического склада, люди сверхрациональные. В этой крайней рациональности сила таких людей, но в этом же и их слабость, потому что способность к любви, способность к сочувствию у них не развита. Эпоха модерна, отверстая Просвещением, несла с собой культ разума и естественным образом встала в оппозицию идее любви, вообще – иррациональности как таковой. Хотя иррациональность первична по отношению к рацио- и осуждать её глупо. И вот проблема, поднятая Шукшиным, состоит в том, что без возврата назад, к извечным основам общества, первичным, незыблемым основам, модерн впредь существовать на нашей земле не сможет. Он пережил себя. Он может либо вырождаться дальше по типу трансгендерности, киборгизации и прочего бреда или откатиться к тому, что было. Но конечно не откатиться «к сохе», а продвинуться вперёд - по спирали истории. Поскольку всё это, все институты модерна были взяты с Запада без подгонки под русскую ментальность (что не в первый раз уже делается так топорно у нас), можно было бы сравнительно безболезненно вернуться к прежнему жизнеустройству с новым опытом. Но для этого необходим грандиозный общекультурный поворот. Нужно изменить сам образ мысли в обществе, маркеры самоидентификации, это крайне трудная и почти нереализуемая задача.

В чём ещё автор фильма обвиняет город?
В потребительском отношении к природе. Опять и снова - такое становится нормой, когда техническое абсолютизируется, занимая нишу культуры. Обезличенное, обездушенное отношение ко всему! У Хайдеггера очень хорошо об этом написано. Сравнивая представление о Рейне у немецких поэтов и современное ему представление о Рейне, как о некоем не имеющим самоценности выгодном приложении к ГРЭС, он указывал на тяжелейшие последствия столь скотского отношения к миру. Вина за это лежит опять же на том, что наука и техника вторглись в культурную сферу, подчинили её и переустроили под себя. Люди очарованы техникой, опьянены ею до безобразия, до потери человечьего облика.

Другое важное обстоятельство, кино это в отличие от современного продукта (как Голливуда, так и российской индустрии) не манипулирует сознанием зрителя. То есть лента не развлекательная. Это вовсе не комедия, как кажется поначалу. Развлекательный элемент с калейдоскопом аттракционов тут напрочь отсутствует, но зато много лирики и размышлений. С уходом в 90-е вот этой особой лиричности (которая хорошо, например, ощущается ещё у Высоцкого), из нашего кино ушёл и национальный колорит. Ментальная специфика, откровенность. Остались одни манипуляции.
Тоже очень красноречивый аспект.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 18.11.2023. ***
• 08.11.2023. В. Бычков об эстетике Владимира Соловьева