Приводимая статья была написана для одного православного журнала, но так и не была в нем напечатана.В этой связи следует обратить внимание на то, что взаимоотношения власти и церкви вероятно не были такими идеалистическими, как это может показаться. Имели место случаи откровенного предательства представителей духовенства, правда стоит оговорится, что они происходили исключительно на национальных окраинах.
******
С незапамятных времён Русское государство и православная Церковь всегда выступали единым фронтом в борьбе с внешней угрозой. Так было и во времена Александра Невского, и перед судьбоносной для России Куликовской битвой, и в Смутное время. Отчасти это было связано с тем, что практически от самого зарождения русской государственности в понимании простого человека понятие народности неразрывно было связано с православной верой. В периоды самых страшных бурь и потрясений наши предки непременно обращались к Богу, ведь Церковь всегда была неиссякаемым источником силы и мужества русского народа. Именно поэтому в эпоху монголо-татарского нашествия на Русь, когда войска хана Батыя один за другим захватывали и разоряли русские города, безжалостно истребляя всё их население, несчастные жители этих городов искали спасения в храмах, которые становились для них последним укрытием перед лицом неминуемой гибели. По той же причине перед сражением со шведами Александр Невский молился в Софийском соборе и принял благословение от Новгородского архиепископа Спиридона, а Дмитрий Донской перед Куликовской битвой обращался за советом и благословением к Сергию Радонежскому.
Но и сама православная Церковь, будучи источником укрепления духовных сил русского народа, всегда нуждалась в защите со стороны государства. Поэтому судьбы России и православной веры были и остаются неразрывно связаны.
Единство Церкви и народа в очередной раз проявилось в период Отечественной войны 1812 года.
12 июня 1812 года наполеоновские войска, перейдя реку Неман, вторглись на территорию Российской империи. Началась Отечественная война 1812 года, которая в большей или меньшей степени затронула все слои российского общества, в том числе и духовенство.
В период Отечественной войны общая опасность объединила все сословия, но 1812 год был временем большого не только патриотического, но и религиозного подъёма. Митрополит Платон прислал императору из Сергиевой Лавры благословение на борьбу с врагами и икону преподобного Сергия. Викарий митрополита, епископ Августин, вручил ополчению церковные хоругви. Перед отъездом в армию Михаил Илларионович Кутузов молился о даровании победы в Казанском соборе Петербурга.
Известный русский живописец Василий Васильевич Верещагин, потративший много времени на изучение свидетельств современников кратковременного пребывания французской армии на русской земле и написавший серию картин под общим названием «Наполеон в России», в заметках к своим картинам привёл сведения о том, как вели себя солдаты и офицеры Наполеона по отношению к православным святыням. По его мнению, все свидетельства современников сводятся к тому, что русские церкви по пути следования великой армии были обращены в конюшни. Например, над входом собора в Малоярославце красовалась надпись углем: «Ecurie du General Guilleminot» (Конюшня генерала Гильемино).
Церкви, как здания, менее всех остальных пострадавшие от пожаров, были обращены в казармы и конюшни. Таким образом, ржание лошадей и страшные солдатские кощунства заменили святые песнопения, раздававшиеся под священными сводами.
Церкви и соборы подвергались безжалостному разграблению и всяческим надругательствам. Так вокруг наружных стен Успенского собора Московского Кремля стояли горны, в которых французы плавили ободранные ими оклады с образов и похищенные в храмах металлы. Количество их было записано мелом: «325 пудов серебра и 18 пудов золота» (1 пуд = 16,38 кг). «Наглости всякого рода и ругательства, чинимые в церквах, столь безбожны, – говорит очевидец, – что перо не смеет их описывать: они превышают всякое воображение». Престолы были всюду опрокинуты: на них ели и пили; иконы рубили на дрова, ставили как щиты для стрельбы. Все, кто мог и хотел, одевались в церковные ризы. В Чудове монастыре были лошади, в Благовещенском соборе валялось бездна бумаги, бутылок и бочек...
В Успенском соборе (согласно многим свидетельствам, в этом соборе была конюшня гвардейской кавалерии) «неприятель не только оборвал ризы со всех святых икон, не оставляя и верхних окладов со всеми их украшениями, но и самые местные и около передних столпов большие иконы, древностию своею доселе прославившиеся, похитил или истребил, оставляя одни пустые места. Три сосуда из повседневного употребления, два креста серебряные, подсвечники выносные и малые, лампады, большое паникадило (знаменитое серебряное паникадило, пожертвованное боярином Морозовым в царствование царя Алексея Михайловича), кадила, блюда, ковши, тоже всегда употребляемые, – также похитил. Не оставил никакой утвари, как-то евангелий, риз и проч. – все истребил или сжег, как свидетельствует найденный в соборе на полу сверток выжиги...»
Есть сведения, что Наполеон лично приказал обдирать ризы с образов в Успенском соборе. «Все было разграблено, разрушено в соборе, – утверждает князь Шаховской, первым вошедший в него после оставления французами Москвы – Рака святого митрополита Филиппа не существовала, а мы, собрав обнаженные от одежды и самого тела остатки его, положили на голый престол придела. Гробница над бывшими еще под спудом мощами митрополита Петра была совершенно ободрана, крыша сорвана, могила раскопана... В соборе от самого купола, кроме принадлежащего к раке св. Ионы, не осталось ни лоскутка металла, ни ткани. Досчатые надгробия могил московских архипастырей были обнажены, но одно только из них изрублено, а именно патриарха Гермогена» (князь Шаховской приводит догадку, что это ожесточение против памяти великого патриота народного движения 1612 года указывает на хозяйничанье поляков). «В Архангельском соборе грязнилось вытекшее из разбитых бочек вино (тут была устроена кухня для императора), была разбросана рухлядь из дворцов». В числе этой рухляди, очевидно в насмешку и поругание, поставлены были манекены и чучела из Оружейной палаты. В Успенском же соборе Наполеон, пожелавший видеть архиерейскую службу, заставил священника Новинского монастыря Пылаева отслужить литургию в архиерейском облачении, за что наградил его потом камилавкой (головной убор фиолетового цвета, почетная награда священников).
Вместе с другими ценностями был снят и увезен крест Ивана Великого трёх сажен вышиной (1 сажень = 2,1336 м.), обитый серебряными вызолоченными листами, только за год перед тем перезолоченный с главою, что стоило 60000 рублей. Этим крестом Наполеон хотел украсить купол Дома Инвалидов, но при отступлении крест, по одним сведениям, утопили в Семлевском озере, а по другим – бросили где-то за Вильно.
Маршал Даву имел главную квартиру в Новодевичьем монастыре, но, приезжая в Кремль, останавливался в Чудовом монастыре, где на месте выброшенного престола была поставлена его походная кровать. Двое часовых из солдат 1-го корпуса стояли по обеим сторонам царских врат.
Отношение французов к православным святыням, осквернение и ограбление храмов вызвало в народе единодушный порыв для защиты достояния православной культуры, и преумножило ненависть к врагу.
В дни страшных испытаний, выпавших в 1812 году на долю нашего Отечества, русский народ трепетно оберегал свои святыни от неприятеля. И солдаты, и мирные жители пытались спасти от поругания всё, что только было возможно. Так, перед оставлением Москвы, из города были вывезены чудотворные иконы – Владимирская, Иверская и Смоленская.
Чудотворный образ Смоленской Божьей Матери ещё задолго до оставления Москвы вынесли, уходя из разрушенного французами Смоленска, полки генерала Дмитрия Сергеевича Дохтурова. Отныне этот образ сопровождал русскую армию во всех походах 1812 – 1814 годов.
Власти использовали влияние духовенства в обществе в пропагандистских целях. Через служителей Церкви шло формирование общественного мнения. Важность церковной пропаганды прекрасно осознавал император Александр I. Поэтому именно на церковь была возложена обязанность идеологического обоснования справедливости войны России с наполеоновской Францией. Так, например, Александр I обратился к смоленскому епископу Иринею с рескриптом, в котором возлагал на него долг ободрять и убеждать крестьян, чтобы они вооружались, чем только могут, не давали врагам пристанища и наносили им «великий вред и ужас».
17 июля 1812 г. Святейший Синод представил Александру I доклад, который содержал призыв к священнослужителям делать добровольные пожертвования и принять личное участие в формировании ополчения.
Духовенство и монастыри жертвовали на спасение Родины всё, что имели. Представители духовенства не подлежали рекрутской повинности, но многие из них сами не могли оставаться в стороне и считали своим долгом принять участие в грандиозных событиях Отечественной войны.
Но были и случаи откровенного предательства со стороны духовенства. Особенно непонятно поведение Могилевского и Витебского духовенств, настолько поверивших рассказам о непринадлежности более завоеванных губерний к России, что епископ Варлаам сам принес присягу на верность Наполеону, и разослал через Консисторию указ всем священникам своей паствы: принявши ту же присягу, поминать в церквах вместо императора Александра Наполеона («Я, нижеподписавшийся, клянусь Всемогущим Богом в том, что установленному правительству от его императорского величества французского императора и италийского короля Наполеона имею быть верным и все повеления его исполнять, и дабы исполнены были – стараться буду»). За архиереем, священник Добровольский и многие другие, отправляя литургию и молебны, вовсе не упоминали никого из фамилии Императорского Русского дома, а молились «о здравии французского императора и италийского короля великого Наполеона». Но всё же это были единичные случаи, и потому они и казались современникам такими вопиющими.
Церковь щедро отдавала свои ценности для защиты Отечества, а колокола – для переплавки на пушки и призывала своих прихожан к содействию и помощи русской армии. По всей огромной России возносились молитвы об избавлении державы российской «от нашествия галлов и с ними двунадесяти языков».
Духовенство собирало пожертвования в пользу бедных и раненых, организовывало госпитали и заботилось о семьях, оставшихся без кормильцев.
25 декабря 1812 года в день Рождества Христова был издан манифест Александра I об изгнании неприятеля из пределов Отечества. Этот день празднуется Церковью как избавление России от нашествия в 1812 году галлов и с ними двунадесяти языков.
После окончания войны государство не забыло вклад священнослужителей в дело борьбы с наполеоновским нашествием. Оно признало заслуги духовенства и Церкви во время войны и пришло на помощь не только церквям, но и пострадавшим церковнослужителям и монахам. В ходе войны для духовенства был учрежден наперсный крест с надписью: «1812 г.»
После победы в компании 1812 года во всех храмах России, вплоть до революции, совершались молебны по случаю «избавления Церкви и державы российской от нашествия галлов…»
Высочайшим манифестом от 25 декабря 1812 император Александр I постановил соорудить в Москве храм в благодарность за спасение России от грозившей ей гибели. Этим храмом стал храм Христа Спасителя в Москве, который возводился с 1837 по 1883 год как храм-памятник, посвященный Отечественной войне 1812 года. В интерпретации архитектора Тона храм был, прежде всего, памятником русскому народу, его неисчислимым жертвам и победе над супостатом. На уровне цокольного этажа здание опоясывал коридор — первый музей войны 1812 года, где на беломраморных досках были увековечены все сражения, отличившиеся части и их командиры, имена погибших и награжденных офицеров.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
