Купание в звуках вселеннойПоющие чашы, флейты, колокольчики, бубны и увесистые гонги среди прочей музыкальной атрибутики, в звуковые вибрации которых, как в материнскую утробу погружаются в одеяла, пледы и спальные мешки окукляющиеся слушатели, чтобы вернуться в изначальный потенциал, забыться, побороздить по бескрайним просторам галактики, улететь в какую-нибудь чёрную дыру и благополучно вернуться или догнаться очередной порцией лёгкости бытия. Нынче это новый вкус первородного вибрационного счастья, в котором и мне довелось искупаться и не единожды. Благо продавцы этого счастья, словно потомство одной стрёмной черепахи, отложенное по разным берегам, проклёвываются то тут, то там, быстро пополняя трендовую популяцию. Человеческое тело ещё называют сосудом души, а внимание- это мембрана. Назовём этот сосуд, скажем, поющей чашей, а душою- мелодию, которая живет в нас. Пусть дух это композитор и дирижёр, а может быть пастух выводящий отару овец попастись или факир, вупускающий змею из сосуда на гипнотический танец. А может быть дух это пиллигрим, одинокий путник, блуждающий в поисках пути в своё сердце с лучиной в руке; в поисках своего Иерусалима, Мекки или Кайлаша, ведь у каждого может быть своя целина, к которой он стремится. Именно таким - старцем со светочем, я увидела его во время первой сессии музыкального путешествия на семинаре в прошлом году. Он двигался медленно, почти наощупь, делал шаг и осматривался на сколько хватало огонька, освещавшего путь под ногами и лишь потом следующий и так, незатейливо, пробирался сквозь тёмное пространство где-то в груди. И вот уже слышу, как гонги и чаши наполняют пространство звуками, словно водой, ощущаю, как волна за волной покрывая друг друга, подступают в приливе к лежащему в коконе телу. Гонг издревле использовался как средство коммуникации и влияния на пространство. Известны упоминания, что звук гонга, как набата, оповещающего о какой-то опасности, расходился по местности радиусом в девять километров, но сам гонг является инструментом миротворным, способствующим очищению и модификации материи. Вибрируя частотой, нагнетаемый гонгами звук хочет проникнуть во все уголки, пронзить собой всё, расшевелить и прочистить пути, уравнять и гармонизировать. И вот он находит ту дверь или брешь, в которую может просочиться- сердце, пупок, покалывание у копчика, судорога или ток по ноге. Внутренности и лоно ожили и вскоре показались просторным вместилищем, может быть даже той самой чашей; постепенно налились теплом, прогрелись и горели как печь ещё добрые сутки. Из пуповины начал тянуться росток, чем не новая пуповина, только теперь уже в мир; он пульсировал и раскрывался невесть какими красочными лепестками. И вот уже очередная волна добралась и нахлынула в сердце, чуть не выбив светоч из стариковских рук. И пошли расти крылья за спиной и расли они поверх головы, как будто дерево раскинуло свою обширную крону. И не было надобности что-либо делать, лишь позволить телу лежать и с улыбкой спящего блаженного Будды, наблюдать за калейдоскопом дивных видений. Звук может гудеть сквозь тело, как и ветер по трубам, а может и шевелить струны того инструмента, что изначально заложен в живой организм. И надо лишь расслабить хватку контроля и сопротивления, сбросить броню напряжения и довериться мудрости тела дышать и направлять лучик внимания в те свои области, что как-то неприятно зудят, ноют, похрустывают и нестерпимо болят. Гуляя по ландшафту всё увеличивающегося в объёмах тела, я где-то останавливалась, чтобы прислушаться, где-то застервала и тогда в эти места вниманием напрявляла звуки, в которых купалась, убеждаясь в том, что так организму возможно помогать самоисцеляться. Как птицы чистят и перебирают свои перья, трубчатые и полые (кстати из редкостной находки- перьев птицы Кондор тоже делают муз.инструмент), чтобы удостовериться в исправности каждого для полёта, так и я ощущала вибрации, словно щётками, прочищавшие каждое моё пёрышко, каждое тело, а оных у людей, говорят, целых семь, и они же, эти вибрации, счищали с поверхности каких-то, мною до сих пор незамеченных, чужеродных "жителей". И даже не верилось, что какое-то одно, мне непонятное, дурно звучащее хотя и невинное, но мне неприятное слово, которым давным давно в детстве ко мне обращалась мама, могло проникнуть на столько глубоко и присосаться пиявкой на теле воспоминаний, что не только прижилось, но и жило своей самостоятельной, паразитирующей жизнью много много лет. Таких слов-паразитов оказалось два и как только с ними обоими было покончено, к грудине подступила новая огромная волна, что-то на подобие тревожного шторма, не предвещавшего ничего, кроме всемирного душераздирающего потопа. Оставалось лишь не забыться и в этом внутреннем апокалипсисе надо как-то умудриться дышать. Волна страха, на сколько она ни была бы воображаемо страшна, отразилась всего лишь расслаблением мышц где-нигде, так что я даже и не заметила где. Не найдя на своём пути ощутимой преграды, волна покатилась дальше, в пространство, чтобы разбиться вдребезги о нерушимые подводные рифы или раствориться в поцелуе с мирным берегом, который принял её безусловно. И тогда, в этой разноцветной, даже при закрытых глазах, музыке сфер, заиграли хрустальные чаши. Под их мягкое пение створки сердца, словно дверцы музыкальной шкатулки, медленно схлопнулись. И вот, уже под звонкую капЕль колокольчиков коши, которые заманили в сказочный лес и своей звонкой завесой затворили вход обратно - туда, в то состояние, в которе мне не было более надобности возвращаться, я побрела по лесному волшебному царству. Побрела с ощущением того, что встретила душу - вещунью и пообщалась с ней по душам. Она предстала - мне на радость, - красавицей и завещала наслаждаться: питать её запахами, звуками и красотой. Она откликнулась на созвучия примирения и, проделав путь в свою исконную обитель- в сердце, воссоздала связь с прощением за цитадель из предубеждений, за арсенал осуждений, в который превратился мой внутренний храм и за панцирь обид, в которых как в кандалах, она была пущена по миру за подаяние. С покаянием развенчался и слух о неприступности той цитадели, тогда как рука сама потянулась к близлежащему с желанием человеческого контакта, связи, объятий и за прощением. С соседнего мата на встречу тоже протянулась рука. Так мы и лежали, купаясь в доброте четырёх влажных глаз, пока мастера не напомнили трижды, что пора возвращаться. И не в руке я вынесла новообретённое богатство, а в сердце, ставшее кладезем пожитого преображения. Помимо игры на инструментах мастер пела Гятри мантру, что к моему удивлению, показалось неестественной песней в природе, ведь мантра это не трели птиц, треск кузнечиков или звучание цикад. Мантра, по ощущениям того момента, была скорее чем-то не принадлежащим этому миру, подозрительно нечеловеческим творением и - как невероятно, так и несомненно- внеземным инструментом форматирования, сборки и настройки на какой-то "канал вещания". Эдакий своеобразный код доступа, ключ скрипичный или ещё иначе, мантра - это божественное семя, раняемое во вспаханную звуками почву- в прочищенное сознание. И тогда, может быть, все таллантливые музыканты так и творят свои гениальные произведения, войдя в музыкальный резонанс с Богом Майтреей, который им нашёптывает ноты, в сновидениях играет симфонии и не оставляет обывателя в покое, раз уж какой человек стал чутко слышащим. Чей-то светящийся облик и еле уловимый звук флейты посреди многоголосия других инструментов мною как-то был замечен во время этой сессии, но в такое видение верилось неохотно. Я даже спросила мастеров позже, играли ли они на какой либо флейте? Вопрос их удивил, ведь нет, не играли и в руки не брали. Кто бы это ни был, но увы, я не смогу воссоздать ту мелодию, что звучала из флейты. Я, покамест, лишь наслаждающийся слушатель, передумавший выбираться на другой берег...мне бы сначала поучиться флейту держать... © Copyright: Виолетта Наварра, 2018.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
