Стихи о неизвестном солдате

Странные люди металлурги.

Мимо шкафов с буккроссингом в библиотеке БМЗ никогда не прохожу мимо, вроде и некуда уже книжки тащить, всё забито дома, но как пройти мимо средневековых томов БВЛ или прочих сокровищ.

В последний раз взяла "Эру милосердия" братьев Вайнеров и двухтомник Мандельштама с предисловием Аверинцева.

Вайнеров быстро проглотила, сюжет-то знакомый по знаменитой экранизации Говорухина с Жегловым-Высоцким. Только у Вайнеров погибла Варя Синичкина, и Шарапов один собирается забрать подкидыша в финале.

И вот взяла Мандельштама в руки. Голова кружится ужасно, доктор Комаровский говорит, что чаще всего от проблем с вестибулярным аппаратом и "песка" в среднем ухе, дескать, нужно правильно повертеть головой и всё наладится, но мне не помогает, пришлось в поликлинику обратиться, а там дело известное: терапевт посылает к неврологу, невролог к окулисту, и так всё дальше и дальше.

Умаялась, по дороге домой легла под старыми кустами боярышника на бульваре на теплую сухую траву и первым делом нашла "Стихи о неизвестном солдате" из последней воронежской тетради.

Этот воздух пусть будет свидетелем —
Дальнобойное сердце его —
И в землянках всеядный и деятельный —
Океан без окна, вещество.

До чего эти звёзды изветливы:
Всё им нужно глядеть — для чего? —
В осужденье судьи и свидетеля,
В океан без окна вещество.

Помнит дождь, неприветливый сеятель,
Безымянная манна его,
Как лесистые крестики метили
Океан или клин боевой.

Будут люди холодные, хилые
Убивать, голодать, холодать,
И в своей знаменитой могиле
Неизвестный положен солдат.

Научи меня, ласточка хилая,
Разучившаяся летать,
Как мне с этой воздушной могилою
Без руля и крыла совладать,

И за Лермонтова Михаила
Я отдам тебе строгий отчёт,
Как сутулого учит могила
И воздушная яма влечёт.

2

Шевелящимися виноградинами
Угрожают нам эти миры,
И висят городами украденными,
Золотыми обмолвками, ябедами —
Ядовитого холода ягодами —
Растяжимых созвездий шатры —
Золотые созвездий миры.

3

Сквозь эфир десятичноозначенный
Свет размолотых в луч скоростей
Начинает число опрозраченный.
Светлой болью и молью нулей.

А за полем полей поле новое
Треугольным летит журавлем —
Весть летит светлопыльной дорогою —
И от битвы вчерашней светло.

Весть летит светопыльной дорогою —
Я не Лейпциг, не Ватерлоо,
Я не битва народов. Я — новое, —
От меня будет свету светло.

В глубине черномраморной устрицы
Аустерлица погас огонек —
Средиземная ласточка щурится,
Вязнет чумный Египта песок.

4

Аравийское месиво, крошево,
Свет размолотых в луч скоростей —
И своими косыми подошвами
Луч стоит на сетчатке моей.
Миллионы убитых задёшево
Притоптали траву в пустоте,
Доброй ночи, всего им хорошего
От лица земляных крепостей.
Неподкупное небо окопное,
Небо крупных оконных смертей,
За тобой — от тебя — целокупное —
Я губами несусь в темноте.
За воронки, за насыпи, осыпи
По которым он медлил и мглил,
Развороченный — пасмурный, оспенный
И приниженный гений могил.

5

Хорошо умирает пехота,
И поёт хорошо хор ночной
Над улыбкой приплюснутой швейка,
И над птичьим копьем Дон-Кихота,
И над рыцарской птичьей плюсной.
И дружит с человеком калека:
Им обоим найдётся работа.
И стучит по околицам века
Костылей деревянных семейка —
Эй, товарищество — шар земной!

6

Для того ль должен череп развиться
Во весь лоб — от виска до виска, —
Чтоб его дорогие глазницы
Не могли не вливаться в войска.
Развивается череп от жизни
Во весь лоб — от виска до виска, —
Чистотой своих швов он дразнит себя,
Понимающим куполом яснится,
Мыслью пенится, сам себе снится —
Чаша чаше, отчизна — отчизне, —
Звёздным рубчиком шитый чепец,
Чепчик счастья — Шекспира отец.

7

Ясность ясеневая и зоркость яворовая
Чуть-чуть красная мчится в свой дом,
Словно обмороками затоваривая
Оба неба с их тусклым огнем.
Нам союзно лишь то, что избыточно,
Впереди — не провал, а промер,
И бороться за воздух прожиточный —
Это слава другим не в пример.

И сознанье своё затоваривая
Полуобморочным бытиём,
Я ль без выбора пью это варево,
Свою голову ем под огнём?

Для того ль заготовлена тара
Обаянья в пространстве пустом,
Чтобы белые звезды обратно
Чуть-чуть красные мчались в свой дом?

Слышишь, мачеха звездного табора —
Ночь, что будет сейчас и потом?

8
Наливаются кровью аорты,
И звучит по рядам шепотком:
— Я рождён в девяносто четвёртом,
Я рождён в девяносто втором…
И, в кулак зажимая истёртый
Год рожденья с гурьбой и гуртом,
Я шепчу обескровленным ртом:
— Я рождён в ночь с второго на третье
Января в девяносто одном.
Ненадёжном году, и столетья
Окружают меня огнём.

Сколько же, оказалось, труда, безчисленных редакций за всегда для меня горящими на ночном небе строками:

Миллионы убитых задешево
Протоптали тропу в пустоте.

Читаю, бормочу стихотворение вслух, Тишка сидит рядом и слушает. И благо, что сентябрь на дворе, солнышко, голубое ясное небо, подсохшие за лето древесные ветви дают проразрачную пятнистую тень на лёгкую желтизну страницы и травы. А не жуткая безпроглядная ноябрьская стылая ночь, осень только началась, а мне уже страшно...

Другие статьи в литературном дневнике:

• 05.09.2023. Стихи о неизвестном солдате