Мы не Шарли, Шарли не мы

Отнюдь не все французы являются эбдонутыми. В отличие от подавляющего большинства марионеток, которыми мастерски управляют опытные кукловоды ( прости им, Господи, ибо не ведают, что творится и что сами творят!), Принц Карл-Филипп Орлеанский заявил следующее:

«Я пойду против эмоционального течения и отделю себя от движения «Я Шарли». Нет, я не Шарли, потому что я никогда не любил эту манихейскую газету.

Charlie Hebdo является обычной бумажкой, презирающей любое мнение, кроме своего собственного, которая под прикрытием свободы выражения мнений позволяет всем совершать провокационные действия. Charlie Hebdo является агрессивной газетой, которая создаёт ненависть между религиями через якобы юмор. Charlie Hebdo является образом европейского атеистического общества, которая создаёт обиду и врагов вместо уважения и братства между народами и людьми, независимо от их различий, расы, кожи, религии.

Так что я отказываюсь принимать участие в “республиканском священном союзе” про-Шарли, потому что я просто не понимаю, что я должен защищать.

Я не проявляю неуважения или непочтительности и не хочу обижать память погибших рисовальщиков. Нет слов, чтобы высказать ужас нападения, произошедшего на редакцию газеты. Я осуждаю этот варварский акт и выражаю свои глубочайшие соболезнования родным и близким покойных.

Я осуждаю эту попытку национального единства и лицемерие граждан, которые никогда не читали эту юмористическую еженедельную газету.

Почтить память жертв, да.

Отдать дань Charlie Hebdo, нет.»

Принц Карл-Филипп Орлеанский.

Поневоле проникнешься уважением к Императорскому Дому Франции.

Посмотрела карикатуры Шарли Эбдо. Гадость первостатейная. Ни единого намека на французский утонченный юмор, пусть даже и неприличный. То, что наши интеллектуалы презрительно называют юмором ниже пояса, по сравнению с продукцией Шарли – детский лепет на лужайке в воскресной школе. У Шарли – циничное бесстыдство, доходящее до полного скотства. За такое, как говорится, и убить мало.

Расхожая метафора неожиданно стала убийственной правдой. Впрочем, неожиданно ли?

За неделю до бойни Шарли опубликовал карикатуру с таким содержанием: редактор журнала задает бородатому исламисту с автоматом в руках вопрос: «Почему же до сих пор нет терактов?». Ответ исламиста: «Не беспокойтесь, по протоколу вежливости мы можем поздравлять с Новым годом вплоть до 31 января».

Полагаете, простое совпадение? Вряд ли. Накликали. Слово ведь материально не только в том смысле, что за него можно получить гонорар.

Скорее, акция была тщательно спланирована, но, конечно же, не братьями Куаши, которые являлись лишь исполнителями (если, конечно, это были они – о многочисленных проколах в этой истории пресса писала достаточно много). А еще вернее сказать, жертвами. Так же как жертвами стали и журналисты, использованные втемную организаторами бойни. Так что по разные стороны баррикад они только на первый, поверхностный, взгляд. И свобода слова здесь совершенно ни при чем.

Французский художник-карикатурист Стефан Шарбонье любил говорить, что когда исламские террористы постоянно угрожали ему джихадом, пытаясь заставить замолчать, он отвечал, что лучше умрет, чем будет жить на коленях или как крыса. Какие до боли знакомые слова!

Так как же он умер? Стоя или все же на коленях? Не перед исламскими джихадистами... но разве, кроме них, мало людей, перед которыми Шарбонье вынужден был вставать на колени? Например, когда убирал в угоду сильным мира сего материалы из своего журнала.

Зато за счет исламских террористов (хотя какие они исламские? всем известно, кто их спонсирует) можно было покрасоваться в роли мужественного и неустрашимого борца за свободу слова. Впрочем, люди образованные знают, что никакой свободы нет и быть не может, а есть только осознанная необходимость (Гегель).

Шарли заплатили высокую цену за свою несознательность. А все те деньги, которые платили им за весьма посредственные и пошлые карикатуры, нынче потеряли для французских журналистов, назначенных властями к посмертному исполнению роли героев, всякую ценность, потому что на том свете деньги не нужны. Там в ходу иная валюта. Хватит ли её бедным шарло, чтобы искупить свои грехи, свою бездарность, продажность и глупость?

Массовая истерия в мировом масштабе была организована опытными кукловодами буквально в считанные часы и принесла весьма ощутимые барыши.
Листовки фабричного происхождения и майки со знаменитой фразой в поддержку газеты, миллионный тираж номера, солидные деньги, выделяемые правительством на поддержку журнала… Все на продажу.

Даже смерть в этом мире чистогана становится источником прибыли (пардон, не даже, а в первую очередь). И заранее спланированным действом в этой грандиозной мистерии.

На просторах Интернета нашла стишки в стиле черного юмора:

Два моджахеда в Шарли забрели.
Да, не любили сатиру они.
В луже крови журналисты лежат.
Ничего личного – просто джихад.

С точки зрения редакции Шарли в стишках нет ничего циничного - обычная свобода слова.

Та самая, за которую в 18 веке порывался отдать свою жизнь Вольтер, а в ХХ отдал жизнь Ахмет. Так утверждают СМИ.«Я не Шарли, я — Ахмед, мертвый полицейский. Шарли высмеял мою веру и культуру, а я умер, защищая его право делать это».

Думаю, что в отличие от Вольтера, Ахмет вовсе не мечтал о подобном геройстве. И вообще, это не слова Ахмета, а слова, которые придумали для него и за него СМИ. Очередная деза. Мы не знаем, что думал по этому поводу Ахмет.

Может быть, он считал, что не стоит отдавать жизнь за право людей высказывать глупости. Скорее всего, именно так он и полагал, если вообще считал нужным задумываться на эту тему. Но, надо признать, текст выдали точный и неотразимый для демократического общества. На такой парижане однозначно должны были клюнуть. Заглотить наживку накрепко и долго трепыхаться в подвешенном состоянии на радость устроителям массовых акций.

Сегодня «Монд» назвала Волински «безжалостным обозревателем», который высмеивал глупости мира без оглядки на «правила приличия». Вопрос в том, что считать глупостями. Вполне возможно, что Волински рассматривал как тупость и недомыслие то, что многие таковым не считали.

Газета "Монд" приводит пример нестандартного мышления и юмора Волински:
"Он хотел, чтобы после смерти его сожгли: «Я сказал своей жене: когда я умру, ты выбросишь мой пепел в унитаз. Таким образом, я буду каждый день видеть твои ягодицы».

Если только Волински не планировал установить дома урну с прахом в виде унитаза (в Шарли Эбдо шутили исключительно на генитальном уровне), то похоже, что у журналиста были большие проблемы с элементарной логикой: он не учел, что его пепел с первой же порцией экскрементов смоют в канализацию, где он получит возможность любоваться совсем иными вещами.

Его внучка, Лола Волински, рассказала, что обычно дед отправлял рисунки по почте, а в день трагедии пошел на планерку, на которой должны были присутствовать почти все сотрудники журнала. Складывается впечатление, что их собрали вместе вовсе не случайно. И явно не мусульманские экстремисты.

«Юморист, — говорил ее добрый дедушка-бонвиан, — не принадлежит ни к какой партии, не верит ни в одну религию. Для него все действия подозрительны. Особенно те, что осуществляются не ради выгоды». А выгода бывает разной: для кого-то выгодно печатать грязные карикатуры в журнале, а для кого-то оказалось выгодным уничтожить журналистов. Вот такой юмор... Я бы сказала - черный во всех смыслах.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 11.01.2015. Мы не Шарли, Шарли не мы