«Я не хотел обременять себя ничьим состраданием или презрением и отчасти поэтому скрыл от всех истинные обстоятельства своей зимовки.
<…>
Возвращаясь домой по вечерам, я стал замечать, что контуры предметов подёргиваются белизной. Мне казалось, что у меня нет прошлого, нет никаких воспоминаний, что всю жизнь я провел на этой шипящей позёмкой, мертвенно сияющей дороге».