***

Опричнина…

Далее по тексту статьи Л. Романовичев, по какому-то недоразумению мнящий себя журналистом, пишет: «инструментом Ивана Грозного, величайшего садиста и палача в челове­ческой истории…»

Сие заявление «журналиста» Романовичева, как говорил профессор Преображенский в «Собачьем сердце», есть утверждение космического масштаба – и космической же глупости. Поскольку является результатом политической предвзятости, помноженной на пещерную русофобию.

Дабы иметь представление о тех временах, обратимся к историческим трудам.

Поливаемый ныне ушатами грязи царь Иван Грозный был одним из тех немногих правителей, кто имел сердце и имел совесть – и потому, как человек набожный, каялся в своих деяниях. Каялся – хотя осуждаемые им на смерть преступники всеми силами пытались принести разорение русской земле. Иван Грозный, в отличие от папы римского, не считал себя непогрешимым, и потому в 1583 году по указанию царя был составлен «Синодик опальных» – список тех 3300 жертв, кто был (заслуженно или незаслуженно) подвергнут гонениям со стороны государственной власти. Синодик был составлен с целью поминовения в церквях. Вдобавок Иван IV пожертвовал монастырям на помин их душ крупные денежные суммы. Одновременно им были разосланы в десятки монастырей поминальные списки.

Пусть «журналист» Л. Романовичев скажет: он много знает примеров в истории, когда просвещённые и наихристианнейшие монархи Европы искренне сожалели бы о необходимости карательных мер в отношении политических преступников – и каялись бы за (вполне правомерное с точки зрения законов) применение смертной казни?..

( Немецкие наёмники из числа опричников Таубе и Крузе после усмирительного похода на Новгород с некоторым удивлением писали: царь велел в Слободе «во искупление своих грехов построить две большие каменные церкви и наполнить их знаменитыми иконами, колоколами и другим». Дворяне-протестанты не понимали логики действий царя. Для них новгородский заговор был актом политической измены, попыткой перехода под власть иного государя – а потому и наказание вполне правомерным, и, следовательно, раскаяние царя в казнях были совершенно непонятны. )

Исследователь В.А. Колобков утверждал, что «Синодик опальных» Ивана IV составлен по материалам подлинных опричных отчётов и опричного делопроизводства. Более того – по мнению доктора Р.Г. Скрынникова, историка с мировым именем, в синодике приведён полный хронологический перечень всех казнённых – включая уголовников. Его коллега В.Б. Кобрин, относившийся к Ивану Грозному резко отрицательно, насчитал впятеро больше казнённых – но Кобрин по ошибке включил в список жертв Ивана Грозного также и погибших от чумы. Возьмём, тем не менее, за отправную точку мнение Кобрина – около 16 тысяч жертв. Много это или мало? Иван IV царствовал 36 лет – то есть, если взять и вывести циничное среднее арифметическое количество казнённых за среднестатистический год, то выйдет 458 человека в год. Изрядно – но давайте сравним.

Не будем вспоминать, что в Париже с 13 по 17 век существовал Монфокон — трехъярусная (!) каменная виселица, способная лишать жизни одновременно более 50 человек. Не будем вспоминать, что в Англии по законодательству даже в гуманном 18 веке уголовное преследование начиналось с 12-летнего возраста. И строгое наказание полагалось за кражу на сумму свыше 1 шиллинга (несколько копеек). Не будем вспоминать об этих европейских шалостях – сразу перейдём к важному.

Знаменитый на весь мир великий инквизитор Испании Торквемада навеки прославился как усмиритель ереси – и Х.А. Льоренте, историк инквизиции, подсчитал, что Торквемада и его приспешники в течение 18 лет отправили на костёр 10 220 испанцев.

Испанский король Филипп II для подавления восстания протестантов в Нидерландах летом 1567 г. направил туда с неограниченными полномочиями герцога Альбу – и когда в Нидерланды пришло известие об этом, сто тысяч человек эмигрировали. Страна не очень большая, на тот момент было всего около трёх миллионов жителей, но сто тысяч уехали сразу… Итак, руководить процессом усмирения знаменитый герцог начал, учредив знаменитый верховный «Кровавый Совет», который только лишь за первые 3 месяца (!) своей «работы» приговорил 1800 человек к смертной казни. На городских площадях вырос страшный лес – шесты с водруженными на них головами «бунтовщиков». По улицам городов стлался дым костров, на которых десятками сжигали «еретиков», а солдаты Альбы ВСЕМ жителям Нидерландов дали кличку «недосожжённые». Герцог Альба занимает первое место в истории по числу вынесенных, лично подписанных смертных приговоров. По его собственному признанию, он лично подписал постановления о казнях — персонально, то есть не списком, а индивидуально — 18 600 человек.

В Ломбардии в период с 1504 по 1523 гг. сжигали по 1000 ведьм каждый год. Крестоносцы в ходе альбигойских войн вырезали больше половины населения Южной Франции. Говоря о жертвах религиозной нетерпимости в Европе, нельзя оставить без внимания то, что таковыми были не только взрослые люди (в том числе глубокие старики), но и дети. В частности, среди почти 1000 ведьм, сожженных в германском графстве Нейссе в 1640–1651 гг., имелись дети в возрасте от 1 года до 6 лет. Эпидемия европейского безумия не оставила в стороне даже животных (!). Они также могли быть признаны религиозными преступниками и подвергнуты смертной казни.

Усмиритель Пруссии, великий магистр ордена крестоносцев Конрад Валленрод, разгневавшись на курляндского епископа, приказал отрубить правые руки всем крестьянам его епископства. И это было исполнено! Карл V, император Священной Римской империи, в очередной раз повздорив с Папой Римским и взяв Рим штурмом, за одну ночь уничтожил 8000 жителей города. Варфоломеевская ночь — в одном только Париже! — собрала кровавую жатву в 5000 трупов, а в целом по Франции унесла жизни 25 000 протестантов-гугенотов. За это Римский папа наградил отличившихся специальной медалью (!). Селим I, султан Османской империи на рубеже 15-16 веков прославился своей невероятной, даже по меркам турецких завоевателей, жестокостью: за 2 первых года его правления янычары казнили более 40 000 человек. В Англии при Генрихе VIII преследованию в рамках кампании «огораживаний» подверглись 72 000 человек. В той же Англии при королеве Елизавете казнили 89 000 человек. (Мы можем гордиться своей нравственной планкой: англичане легко простили своей Елизавете I умерщвление 89 тысяч человек, а мы не прощаем царю Ивану загубленные 4 тысячи – или пусть даже 16 тыс. по Кобрину). В Германии при подавлении крестьянского бунта только в одном 1525 году было казнено около 100 000 восставших.

В это же самое время в Новом Свете полным ходом шла Конкиста. Так вот, американский историк Дэвид Стэннард в своей книге «Американский холокост: завоевание Нового Света» пишет, что освоение Америки сопровождалось самой страшной этнической чисткой в истории человечества. За 400 лет пришельцы из Старого Света физически уничтожили около ста миллионов (!) коренных жителей…

Всё это хорошо известно, однако человек, который уверовал в миф, уже не может отказаться от почти религиозной уверенности в том, что Россия – изначальная “империя зла”.

Так для чего же этот миф об «Империи Зла» создавался ещё в то время и поддерживается всю историю Руси вплоть до современности?

На Западе для многих русский царь был непосредственным соперником: он был кандидатом на польский престол, пытался пробиться через оккупированную Швецией территорию к Балтийскому морю и т. д. Слава жестокого русского царя нужна была в Польше, Литве, Швеции, чтобы ослабить позиции русского царя и России вообще. Тогдашняя западная пропаганда, направленная против Ивана Грозного, вполне понятна. Но почему она актуальна до сих пор?

Что мог увидеть в Грозном необычного «весь мир»? Ну, разве только то, что тот не только казнил, но и потом бегал по монастырям каяться. Неуместная для монарха того времени рефлексия. Я бы даже сказал – забавная. А возможно, что и пугающая. Возможно, именно эта черта и легла в основу мифа об Иоанне Грозном как о самом безумном и жестоком российском правителе, которого так любят поминать зарубежные и отечественные русофобы. В Европах – там всё понятно: казнили – значит, надо было. Никакой рефлексии, одни награды. А тут… В понимании европейцев, каяться за то, что вполне правомерно казнил инакомыслящего (изменника, преступника) мог только сумасшедший!

Далее «журналист» Л. Романовичев цитирует Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона про то, как царь «уехал в Александровскую слободу, из которой сделал укрепленный город. Там он завел нечто вроде монастыря, набрал из опричников 300 человек братии, себя назвал игуменом, князя Вяземского – келарем, Малюту Скуратова – параклисиархом, вместе с ним ходил на колокольню звонить, ревностно посещал службы, молился и вместе с тем пировал, развлекал себя пытками и казнями».

Читатель не заметил никакого противоречия? Л. Романовичев не заметил – на то он и «журналист». А Читатель пусть задастся вопросом: может ли человек, добровольно сделавший из своей резиденции строгий монастырь, ревностно посещать службы, молиться и, вместе с тем (!) развлекать себя пытками и казнями??

Кратко тут должно сказать следующее. Как пишет по этому поводу исследователь Манягин В.Г., Александровская слобода была перестроена и являлась и внешне и внутренне подобием монастыря. При поступлении на опричную службу давалась клятва, напоминавшая монастырский обет отречения от всего мирского. Жизнь в этом мирском монастыре регламентировалась уставом, составленным лично Иоанном, и была строже, чем во многих настоящих монастырях. В полночь все вставали на полунощницу, в четыре утра — к заутрене, в восемь начиналась обедня. Царь показывал пример благочестия: сам звонил к заутрене, пел на клиросе, усердно молился, а во время общей трапезы читал вслух Священное Писание. В целом, богослужение занимало около 9 часов в день! Некоторые историки пытались и пытаются представить всё это ханжеством, разбавленным кровавыми оргиями — но НЕ МОГУТ подтвердить свои обвинения реальными фактами. Тем, кто твердит о ханжестве, предлагаю пожить «по-царски» хотя бы месяц, чтобы убедиться — без глубокой веры такой ритм жизни просто невозможен. А ведь Иоанн жил так годами!

И похоронен Царь был в облачении схимонаха…

Далее по тексту статьи – всё более возрастающий снеговой ком лжи.

Например, про то, что митрополит Филипп обличал Ивана Грозного за беззакония опричнины. Тех, кто интересовался темой, это утверждение по меньшей мере посмешит. Ибо известно, что Филипп стал митрополитом по инициативе самого Грозного. И во избежание недоразумений и впутывания Филиппа в провокации, царь и митрополит разграничили сферы влияния: Иван Васильевич не вмешивался в церковное управление, а святитель не касался государственных дел. И не просто договорились, а 20 июля 1566 г. письменно зафиксировали такое разделение в официальной грамоте об избрании Филиппа на митрополичий престол.

В разных работах приводятся диалоги, где митрополит обличает Грозного, а тот гневается. Достоверными они не являются, поскольку взяты из опусов наёмников Таубе и Крузе – ливонских авантюристов, которые никак не могли быть свидетелями этих сцен – им, как иноверцам, запрещалось входить в храмы и царские палаты.

Кроме того — когда раскрылся заговор Челяднина-Фёдорова, митрополит выступил в поддержку политики Ивана Грозного, публично обличал епископов, которые сочувствовали изменникам.

И поэтому – Филипп как опора царя должен был быть устранён. «Политтехнологи» 16 века старались 2 года – но царь их доносам не верил, однако… Вода и камень точит. По наветам архиепископов, находившихся в оппозиции к митрополиту Филиппу (и желавших посадить на его место новгородского архиепископа Пимена), в 1568 году для суда над Филиппом был созван Освящённый Собор. Филиппа судила не светская власть, а церковная. Главными обвинителями св. Филиппа были: сам архиепископ Пимен Новгородский и его сообщники — епископ Филофей Рязанский и епископ Пафнутий Суздальский. Свидетели выложили то, что от них требовалось, и Собор постановил низложить митрополита. А Басмановы попытались оформить это как можно унизительнее – публично, в Успенском соборе, во время праздничной службы зачли какие-то «ложные книги», сорвали облачение святителя, гнали его мётлами и увезли в темницу Богоявленского монастыря.

Впоследствии была придумана сплетня, будто царь в гневе казнил всех Колычевых, а заключённому послал отрубленную голову его любимого брата Михаила. Но это уже просто голословная ложь! Двое Колычевых даже остались в ближайшем окружении государя, в опричной Думе. А брат Михаил с «отрубленной головой» жил ещё 3 года и умер своей смертью.

Если от выдумок перейти к фактам, то не мешает отметить: Освящённый Собор потребовал смертной казни для св. Филиппа, а Иван Грозный приговор не утвердил. Не духовенство смягчало гнев царя, а наоборот! Оно требовало смерти, а царь помиловал. Постановил сослать в монастырь. Инициаторам гонений пришлось организовать дополнительные меры предосторожности. Они отправили со св. Филиппом своего человека, пристава Стефана Кобылина, который подправил «режим» содержания, превратил ссылку в тесное заключение и изолировал святителя от внешнего мира.

Поэтому пусть Читатель сам рассудит фразу «журналиста» Л. Романовичева «о царе-слуге Антихриста, ко­торый развлекается казнями и пытками и убивает митрополита».

В отношении всего остального — с позволения сказать — МАТЕРЬЯЛА Л. Романовичева можно было бы просто махнуть рукой (или покрутить пальцем у виска), однако мне представляется необходимым всё же пройтись по нему – хотя бы бегло. И не затем, чтобы выявить ещё б;льший массив исторических ошибок – а для того, чтобы читатель яснее представлял себе, как простым перекручиванием фактов и очч-чень вольной их интерпретацией можно выдавать белое за чёрное. Для чего выдавать? — чтобы вволю поливать помоями прошлое соседней страны, к которой Л. Романовичев испытывает непонятное, но совершенно непреодолимое отвращение.

Да такое сильное, что излагает свою мысль о становлении православия в стране следующим образом: «…убивает митрополита. Да, подчеркнем — митрополита, а не патриарха, ведь взятки в Константинополь золотом и соболями, чтобы легализовать патриархию, поеха­ли позже» – и сразу становится видно человека, которому Россия – как кость в горле. Таким профессиональным украинцам (которые зеленеют от любых успехов государства Российского) можно напомнить о Сербском патриархате. Сербия что тогда, что сейчас имеет в Европе политический вес гораздо более скромный, чем Россия. Но Сербия – при этом – получила свой православный, независимый от Константинополя патриархат на 200 лет раньше! И, поди, ж ты: никому из доморощенных мародёров от истории не приходит в голову, что сербы получили свой патриархат за взятки – но стоит речь завести о России…

Далее следует ещё одно откровение: «…подозревая новго­родскую знать в соучастии в «заговоре» недавно убитого по его приказу князя Старицкого (наследника престола, меж­ду прочим. — Авт.)». Итого в одной фразе 3 лжи и 2 недоговорки – совсем неплохо для украинского «инженера человеческих душ»! обличителя местного разлива, рупора мелкотравчатой оранжевой русофобии…

По пунктам:

1. Заговор имел место – и потому закавычивание его означает попрание истины. В 1553 г. во время тяжелейшей болезни Ивана IV князь Старицкий, несмотря на просьбу находящегося при смерти царя, отказался присягнуть малолетнему царевичу Дмитрию. С чего бы это? Разве себя так ведут вельможи, поддерживающие правящую династию?..

Исследователь В.Г. Манягин сообщает: в 1563 г. Иоанн узнал от служившего в Старице дьяка Савлука Иванова о новых «великих изменных делах» Владимира и его матери, княгини Ефросиньи. Царь начал следствие и вскоре после этого в Литву бежал Андрей Курбский, близкий друг Старицкого семейства и активный участник всех его интриг. Царь поменял людей в окружении князя – но его самого опале не предал, и вскоре прос­тил. Весной 1569 г. царь поручил ему командование армией, отправленной на защиту Астрахани.

Однако в конце лета того же года близкий Старицкому двору новгородский помещик П.И. Волынский сообщает царю о новом заговоре. Заговоре такого масштаба, что Иоанн в страхе обратился к Елизавете Английской с просьбой о предоставлении ему в крайнем случае убежища на берегах Темзы! Суть заговора, вкратце, такова: подкупленный князем Старицким царский повар отравляет Иоанна ядом, а сам князь Владимир, возвратившись в это время из похода и имея в своем распоряжении значительные воинские силы, уничтожает опричные отряды, свергает малолетнего наследника и захватывает престол. В этом ему помогают заговорщики в Москве, боярская верхушка Новгорода и польский король. Некоторые исследователи голословно объявили этот заговор фикцией, но польский историк К. Валишевский утверждал, что князь Владимир Андреевич Старицкий состоял-таки в преступных переговорах с королём Сигизмундом. И что в Новгороде был найден текст Договора изменников с Польшей, на котором стояли подлинные подписи архиепископа новгородского Пимена и многих именитых новгородских граждан. Было установлено участие в заговоре близких к царю московских бояр и чиновников: Вяземского, Басмановых, Фуникова и дьяка Висковатого.

2. «Убитый» князь Старицкий, конечно, заслуживал казни (за многолетнее домогательство трона), однако доказательств его убийства никто из историков привести НЕ МОЖЕТ. При этом все они путаются в способе умерщвления — по словам К. Валишевского: «Был ли он задушен, обезглавлен или отравлен ядом… — неизвестно, свидетельства не согласуются». Поэтому каждый историк получил возможность по своему вкусу описать его кончину. Итальянский наёмник Александр Гваньини в своих воспоминаниях сообщает, что Владимиру Андреевичу отсекли голову. Ливонские проходимцы Таубе и Крузе сообщают, что вся семья князя Владимира была полностью уничтожена. Карамзин, склоняясь к их версии, всё же исключает дочерей из числа жертв, но красочно описывает смерть двух сыновей и супруги князя. У Кобрина выпили яд сам Владимир, его жена и дочь. А вот Костомаров на этот раз проявил благодушие и ограничился двумя жертвами: князем и его женой, справедливо заметив, что единственный сын и две дочери Владимира были живы через несколько лет после описываемых событий.

Среди прочих документов заслуживает особого внимания скромное — без пыток и убийств — описание данного эпизода Д. Горсеем, управляющим английской торговой компании: «Иван послал за этим братом в провинцию Вагу: он считал его своим соперником… Когда князь явился в его присутствие и кланялся ему в ноги, то Иван поднял его и поцеловал… последовал короткий разговор и брат царя ушёл в слезах… На другой день тот скончался и был торжественно похоронен в Михайловском соборе в Москве». Горсей не пишет «его убили», а пишет «он скончался».

3. Наследником престола князь Старицкий никак быть не мог, потому что у царя было на тот момент 2 сына — Иоанн Иоаннович и Фёдор Иоаннович. Мало того: 15 годами ранее новгородского похода царь во время тяжёлой болезни взял с князя Старицкого письменную клятву о верности сыну Грозного Ивану. В составленном в этом году завещании царя князь Владимир был назван наследником трона, только если царевич Иван скончается в малолетстве. Т.е. даже если бы Иоанн Иоаннович скончался скоропостижно, но уже будучи взрослым – не факт, что престол перешёл бы к князю Старицкому.

4. Упомянутый «безвинный» князь был одним из тех, кто в составе Боярской Думы в 1567 году вынес обвинительный приговор Челяднину-Фёдорову (и остальным — своим же собственным! – сообщникам по заговору).

5. Указанный выше новгородский поход вовсе не был местью царя за непозволительную вольность этого города и неуместную в глазах тирана самостийнисть в принятии решений. Решение новгородского вече (читай: узкого круга олигархов) отдаться под власть польского короля грозило не только новой дезинтеграцией Руси – но и куда горшей бедой.

Общественное сознание народа в ту пору было в первую очередь религиозным — само существование человека было возможно только в свете религии. Сознательный же отход от религии влёк за собой духовное наказание, многократно более тяжкое, чем самая жестокая и бесчеловечная пытка. Потому что неверующий (а тем более отступник) в глазах общества обрекал себя на вечное пребывание после смерти в адской бездне без права на помилование.

Поэтому-то обращение новгородских олигархов к королю-басурману о принятии города в состав католического государства был воспринят московским духовным и светским руководством как массовое вовлечение народа русского в тягчайшую демоническую ересь. По сравнению с этим даже кровопролитное смертоубийство – менее тяжкий грех. (Тут я напомню практику европейской инквизиции: обвиняемого еретика призывали покаяться перед сожжением на костре – угрожая в противном случае, помимо самого костра, вечными муками в Геенне огненной. Если он каялся и отрекался от своей ереси – его (часто) всё равно сжигали, только уже без проклятий, а с благостными увещеваниями, что это нужно для «окончательного очищения его тела от скверны» – так велик был ужас перед впадением в ересь и потому столь беспрецедентно-жестоко возлагаемое наказание.) Поэтому-то обращения Новгорода к Польше было восприняты как втягивание всей северо-западной Руси в тягчайшее дияволическое преступление – со вполне ожидаемой реакцией.

Но всей вышеразобранной лжи «журналисту» Л. Романовичеву мало: описывая новгородский поход, он цитирует всю ту же Википедию с резкими словами новгородского летописца. Википедию – если кто не знает – пишут анонимы, которые историками не являются и за свои слова не отвечают. Вот так и получается: одни неспециалисты пишут в сети всё, что им взбредёт в голову, — а другие неспециалисты, ссылаясь на авторитет Википедии как на истину в последней инстанции, потчуют потом этими материалами запорожскую публику…

Что же касается новгородских летописных известий и степени их достоверности, то не надо забывать, что писали, скажем, в близкородственной Псковской летописи. На странице, где говорится о том, что царь поколотил царевича Ивана, буквально чуть выше приведены и такие поразительные «сведения»: «В лето 7090 (1582 г. по новому стилю). Поставиша город Земляной в Новгороде. Того же лета изыдоша коркодили лютии звери из реки и путь затвориша, людей много поядоша, и ужасошася людие, и молиша Бога по всеи земли; и паки попряташася, и иних избиша…» Выводы делайте сами.

Так же хочу напомнить доверчивым читателям либеральных СМИ, что письменные свидетельства тех времён изобилуют преувеличениями, глупостями и откровенными выдумками. Так, например, один из иностранцев, записавший сам себя в очевидцы Новгородского похода Ивана Грозного, спустя много лет в своей книге (выпущенной на деньги императора Священной Римской империи), написал, что царскими войсками было уничтожено 700 000 людей – и ничего! никто в «просвещённой Европе» не назвал его вралём: никого не смутил тот факт, что на тот момент в Новгороде и окрестностях не было такого количества жителей. В другом «источнике» было сказано, что отрубленные головы людей, казнённых в присутствии самого Ивана IV, падали на зелену траву – и начхать всем русофобам что 16-го столетия, что 21-го на малозначительный факт — дело-то происходило в январе… В третьем живописуются сцены казни на реке Волхов: опричники с большим трудом пробили в речном льду несколько прорубей, чтобы опускать в них трупы казнённых – но уже через несколько фраз немало удивлённый читатель может прочесть, что эти самые опричники топят баграми порубленные тела, свободно плавая по реце во лодиях. В четвёртом вместо реки Волхов фигурирует… Волга.

Комментарии нужны?

Итак, количество казнённых при Иване Грозном было показано выше. А как быть с «качеством»? Л. Романовичев обвиняет Грозного в болезненном садизме, запредельной жестокости, изобретении новых способов казни и т. д. Не буду расписывать все аналогичные практики, существовавшие в то время в «просвещенной Европе», чтобы не травмировать Читателя. Приведу лишь один пример (нет, не для того чтобы показать, что «у них» было ещё хуже. Просто «у них» — было. А у нас это придумывали — курбские, герцены и романовичевы.) Так вот, в 1584-м году был убит Вильгельм Оранский. О приговоре его убийце, Балтазару Жерару, писал известный американский историк Д.Л. Мотли в «Истории Голландской республики»: «Его приговорили к смерти: постановлено было, что правую его руку сожгут каленым железом, что плоть его будет в шести различных местах отодрана от костей щипцами, что его заживо четвертуют и выпотрошат, что сердце вырвут из груди и бросят ему в лицо и что его, наконец, обезглавят». Надо добавить, что казнь Жерара продолжалась 18 дней…

Что касается способов смертной казни, то по этому показателю разница между Россией и Западной Европой была колоссальной. Как справедливо указывает С. Познышев, «Россия не знала столь же утонченно-зверских видов смертной казни и тех торжественных обрядов их исполнения, которые практиковались на Западе… Наши казни всё-таки не отличались такою продуманной и утонченной жестокостью способов исполнения, как казни западноевропейские».

А в том случае, если евросудьи сомневались в виновности подсудимого, то могли приговорить и к ордалиям (испытаниям). Женщину — вытащить из кипящей воды камень, мужчину — пронести 30 шагов раскалённое железо. Не обожжёшься — невиновен. Эти демократические процедуры права просуществовали в Европе более трёх столетий! Сразу видно: Европа – родина гуманизма… Там английский монарх, например, вплоть до 1870 года (!) сохранял право приказать четвертовать и обезглавить тело после повешения, но делать это с живыми считали варварством. А вот индусов привязывать к пушкам и стрелять через них — это да, гуманно.

Нужно отметить и такую деталь. Если в Европе казни часто являлись элементами народных празднеств, фестивалей, ярмарок, и рассматривались обывателями как некое развлечение, в России казнь всегда воспринималась людьми лишь в качестве акта наказания за преступление.

По поводу «врождённой российской жестокости» и «европейского человеколюбия» процитирую А.Б. Горянина – историка, публициста и писателя:

«Историки культуры давно признали, что европейские художники отражали реалии окружавшей их жизни. И эти реалии ужасают. Посмотрите на гравюры Дюрера и Кранаха. Вы увидите, как в глаз связанной жертве вкручивают какой-то коловорот, как вытягивают кишки, навивая их на особый вал, как распяленного вверх ногами человека распиливают пилой от промежности к голове, как с людей заживо сдирают кожу. Сдирание кожи заживо – достаточно частый сюжет не только графики, но и живописи Западной Европы, причем тщательность и точность написанных маслом картин свидетельствует, во-первых, что художники были знакомы с предметом не понаслышке, а во-вторых, о неподдельном интересе к теме. Достаточно вспомнить голландского живописца конца XV — начала XVI вв. Герарда Давида. Гравюры Жака Калло с гирляндами и гроздьями повешенных на деревьях людей – отражение не каких-то болезненных фантазий художника, а подлинной жестокости нравов в Европе XVII века. Жестокость порождалась постоянными опустошительными войнами западноевропейских держав уже после Средних веков (которые были еще безжалостнее). Тридцатилетняя война в XVII веке унесла половину населения центральной Германии, и то ли 60, то ли 80% – историки спорят – населения её южной части. Папа римский даже временно разрешил многоженство, дабы восстановить народное поголовье. Усмирение Кромвелем Ирландии стоило той 5/6 ее населения. Рядом с этим бледнеет сама святая инквизиция. Что касается России, она на своей территории в послеордынское время подобных кровопусканий не знала даже в Смуту. Более того, Россия – почти единственная страна, не допустившая свойственного позднему европейскому средневековью сожжения заживо тысяч людей. Видимо, поэтому не знала она и такой необузданной свирепости нравов. Подробнее об этом речь пойдет чуть ниже.
На протяжении почти всей истории человеческая жизнь стоила ничтожно мало именно в Западной Европе. Сегодня без погружения в специальные исследования даже трудно представить себе западноевропейскую традицию жестокосердия во всей ее мрачности. Немецкий юрист и тюрьмовед Николаус-Генрих Юлиус, обобщив английские законодательные акты за несколько веков, подсчитал, что смертную казнь в них предусматривали 6789 статей. Еще в 1819 году в Англии оставалось 225 преступлений и проступков, каравшихся виселицей. Когда врач английского посольства в Петербурге писал в своем дневнике в 1826 г., насколько он поражен тем, что по следам восстания декабристов в России казнено всего пятеро преступников, он наглядно отразил понятия своих соотечественников о соразмерности преступления и кары. У нас, добавил он, по делу о военном мятеже такого размаха было бы казнено, вероятно, 3000 человек.
А теперь возьмем самый древний свод нашего права, «Русскую правду» — он вообще не предусматривает смертную казнь! Из «Повести временных лет» мы знаем, что Владимир Святославич пытался в 996 г. ввести смертную казнь для разбойников. Сделал он это по совету византийских епископов (т.е. по западному наущению), но вскоре был вынужден отказаться от несвойственных Руси жестоких наказаний.
Впервые понятие смертной казни, которая предусматривалась за измену, за кражу из церкви, поджог, конокрадство и троекратную кражу в посаде, появляется у нас в XV веке в Псковской судной грамоте и в Уставной Двинской грамоте. То есть, первые шесть веков нашей государственности прошли без смертной казни, мы жили без неё дольше, чем с ней.
Понятно и то, почему данная новация проникла сперва в Двинск и Псков. Двинск — это ныне принадлежащий Латвии Даугавпилс, да и Псков неспроста имел немецкий вариант своего имени — Плескау. Оба города были, благодаря соседству с землями Тевтонского и Ливонского Орденов, в достаточной мере (гораздо теснее, чем даже Карпатская Русь или Литовская Русь) связаны с Западной Европой. Новшество постепенно привилось. Но даже в пору Смуты смертная казнь не стала, как кто-то может подумать, привычной мерой наказания. Земский собор Первого ополчения 1611 года запрещает назначать смертную казнь «без земского и всей Земли приговору», т.е. без согласия Земского собора. Судя по тому, что ослушник обрекал на казнь уже себя самого, нарушение правила об обязательности утверждения смертного вердикта Земским собором было одним из самых страшных преступлений.»

Выводы делай сам, Читатель.
… И её конец

Концовка статьи «журналиста» Л. Романовичева получилась наиболее одиозной частью его опуса. То ли виноват один из советских историков (на которого ссылается Л. Романовичев), Кобри­н В.Б. , перенявший основные постулаты о «кровавости» Ивана IV у своего учителя Зимина А.А. То ли сам Л. Романовичев, тенденциозно подбиравший материал о царе и опричнине по принципу «плохое, очень плохое и только плохое!» Будем считать, что фраза о способности опричников применять оружие только против своих безоружных граждан, при полной небоеспособности на войне – всего лишь ещё одна рядовая ложь против России. Хотя бы уже потому, что имя так «любимого» либералами главного опричника страны Григория Бельского (Малюты Скуратова) впервые упоминается в разрядных книгах в 1567 году — нет, не как подающего надежды молодого инквизитора: в то время он занимал должность «головы» (сотника) опричного войска в военном походе на Ливонию. Там же Малюта Скуратов-Бельский и окончил свою жизнь: пал смертью храбрых при штурме литовской крепости Вейсенштейн (ныне Пайде) — увлекая за собой остальных воинов, он одним из первых взобрался на крепостную стену и был сражён наповал…

И на оскорбительный вызов «журналиста» Л. Романовичева, что мол «царь Иоанн, как послед­нее «трусло», бросил войско и начал пря­таться едва ли не под женскими юбками» нужно ответить следующим образом. Никому не приходит в голову обвинять в трусости Великого князя Георгия, бежавшего из осажденного Батыем Владимира на Сить для сбора войск. А ведь там последствия были гораздо тяжелее: не только полная гибель города со всеми гражданами, но и 240-летнее татарское рабство всей державы! Однако, что для Георгия некоторые историки и горе-журналисты считают государственной необходимостью (собрать войско для войны), то для Иоанна Грозного, по их мнению — преступная трусость.

Но в данном случае обвинять Грозного в трусости и отступлении вообще нет оснований!

В реальности дело происходило так: в начале мая 1571 г. разведка доложила, что татар не видно и набег, скорее всего, откладывается. Поэтому царь счёл возможным 16 мая вернуться в столицу. Иоанн не знал, что в это время огромное войско крымцев уже подходили к границе Руси. Но шли они не привычной дорогой, а тайными путями, в обход сторожевых застав. Их вели знатные изменники под предводительством К. Тишенкова.

23 мая — через неделю после отъезда царя! – хан Девлет-Гирей вышел к Оке благодаря тайным осведомителям, высокопоставленным изменникам в русских рядах. Ему навстречу направили войско. Об измене говорит и то, что пока татары переправлялись, пять земских полков — 60 000 человек — не сдвинулись с места и не пытались препятствовать переправе (!), ссылаясь на царский приказ не покидать предназначенных для охраны рубежей. Только опричный полк под командой Я. Ф. Волынского встал на пути у татар. Но число смельчаков не превышало 6 тысяч человек, и они были просто сметены 40-тысячной Ордой. Дождавшись, пока татары закончат переправу и уйдут к Москве, земские «храбрецы», так и не сделав ни одного выстрела, снялись с позиций и поспешно бежали к столице. Царь, узнав о случившемся и прекрасно понимая, что причиною такого положения дел является не только преступная халатность земских воевод Вольского и Мстиславского, но и прямая измена, был вынужден покинуть Москву — подальше от татар собирать подкрепление. Земские полки, бежавшие от Оки, вместо того, чтобы встретить врага в чистом поле, поспешно сели в осаду среди деревянных московских посадов. На другой день, 24 мая, татары зажгли предместья. Армия погибла в огне, воевода И. Д. Бельский задохнулся в подвале дома, где пытался спрятаться, «комендант» Москвы Вороной-Волынсков сгорел, самоотверженно пытаясь спасти опричный двор. Татары, переловив разбегавшихся из пламени жителей, ушли восвояси. Сами крымцы, сообщая о победе своим союзникам польскому королю Сигизмунду и князю-изгою Курбскому, писали примерно о 60 000 убитых и таком же количестве пленных. Сразу же после набега были казнены князь М. Черкасский, не сумевший провести в срок мобилизацию всех опричных войск для отпора крымцам, и князь В.И. Тёмкин-Ростовский, ответственный за организацию обороны столицы. Князь Мстиславский, как уже было сказано, свою вину признал и был прощён.

Исследователь В.Г. Манягин пишет, что Иван IV как руководитель страны сделал верные выводы из поражения 1571 года. Комиссия Воротынского разработала эффективный план защиты южных рубежей, в соответствии с которым в 70-х годах XVI века правительство обставило степь цепью укреплённых острогов от Донца до Иртыша. Но самое главное другое: Русь смогла с подачи царя подготовить силы для битвы при Молодях — и взять реванш за поражение уже на следующий год.

Цитата из справочника:

«Битва при Молодях – крупное сражение, произошедшее между 29 июля и 2 августа 1572 года в 50 вёрстах южнее Москвы, в котором сошлись в бою русские войска под предводительством воеводы князя Михаила Воротынского и армия крымского хана Девлета I Гирея, включавшая помимо собственно крымских войск турецкие и ногайские отряды. Несмотря на более чем двукратное численное превосходство, 120-тысячная крымская армия была обращена в бегство и почти полностью перебита. По своему значению битва при Молодях сопоставима с Куликовской и другими ключевыми битвами в российской истории. Победа в битве позволила России сохранить независимость и стала поворотной точкой в противостоянии Московского государства и Крымского ханства, которое отказалось от притязаний на Казанское и Астраханское».

Теперь о роли опричнины в этой войне. Опричное войско не превышало тогда 5-6 тысяч человек. Несмотря на малочисленность, оно сыграло выдающуюся роль в защите России – и в битве при Молодях тоже. Например, в ночь на 28 июля 1572 года всё 120-тысячное крымско — татарское войско перешло Оку. Хан Девлет Гирей по серпуховской дороге пошел на Москву, обходя Тарусу и Серпухов с востока, и отбросил после кровопролитного боя у верховьев Нары русский полк правой руки под командованием князя Никиты Романовича Одоевского. Кто был этот князь Одоевский, с одним полком (!) заступивший дорогу огромной татарской армии?– а был он боярин и знатный воевода, который почти все свои походы совершал «из опричнины»!

На следующий день 29 июля 1572 арьергард крымских татар был атакован отрядом русских войск под руководством молодого опричного воеводы князя Дмитрия Хворостинина. В результате яростного боя крымский арьергард был практически уничтожен – даром, что был втрое больше! Но это было только полдела. Узнав о разгроме арьергарда и опасаясь за свой тыл, Девлет-Гирей повернул своё войско. К этому времени русские уже развернули гуляй-город вблизи Молодей в удобном месте, расположенном на холме и прикрытом рекой Рожаей. Отряд опричника Хворостинина оказался один на один со всей крымской армией, но, правильно оценив обстановку, молодой воевода не растерялся и мнимым отступлением заманил противника к гуляй-городу. Быстрым манёвром уведя своих воинов в сторону, он подвёл врага под убийственный артиллерийско-пищальный огонь – и «многих татар побили». 2 августа в тяжелейшей битве за гуляй-город против многократно превосходящего противника опричники опять отличились: обойдя атакующие войска крымцев с фланга и тыла, полки Хворостинина и Воротынского нанесли решающий удар, поставивший точку в войне — не выдержав этого двойного удара, крымцы и турки побежали, бросая оружие, обозы и имущество. Потери их были огромны – погибли все 7 тысяч присланных султаном янычар, большинство крымских мурз, а также сын, внук и зять самого хана Девлет-Гирея. Множество высших крымских сановников попало в плен. Во время преследования пеших крымцев до переправы через Оку было перебито большинство бежавших, а также ещё один 5-тысячный крымский арьергард, оставленный на охрану переправы. В Крым возвратилось не более 10 тысяч воинов – из 120-тысячной армии!

Кстати, командующий Дивей-мурза был взят в плен именно опричником, Иваном Шибаевым.

Таким образом, разорённая предыдущими крымскими набегами 1566–1571 гг. и стихийными бедствиями конца 1560-х гг., воюющая на два фронта Русь смогла выстоять и сохранить свою независимость в тяжелейшей критической ситуации. Заслуга в этом принадлежит — среди прочих русских ратников — и «верным мужам государевым», т.е. опричникам.

А теперь, после всего вышесказанного, пусть «журналист» Л. Романовичев возьмёт обратно свои слова про то, что опричное войско только и было гораздо что «убивать тыся­чами мирных сограждан».

Я настаиваю!

Далее Л. Романовичев просто посмешил читателей, приведя под занавес обличительную цитату из писателя В. Сорокина (где тот проводит очень вольные параллели между опричниной и КГБ). Да-да, того самого Сорокина, одного из адептов концептуализма и постмодернизма (ни разу не историка); того самого Сорокина, который за все свои литературные помои давно уже удостоился от читающей публики звания «порнографа» и – пардон – «калоеда».

А меж тем одолеваемому зудом разоблачительства Л. Романовичеву не помешало бы задаться простым вопросом: если Сорокин в 1985 году имел неприятности с КГБ – то насколько непредвзято будет его мнение об этой организации? Организации, которая время от времени наступала на хвост слишком сильно зарвавшимся порнографам и к… – ещё раз пардон…

Так что, как хотите — а у меня, когда я читаю опусы Романовичева о России/СССР, возникает одна и та же стойкая ассоциация с одной важной сценой из бессмертных «Мёртвых душ» Гоголя:

- Ведь очень хорошо знали, что Ноздрёв лгун, что ему нельзя верить ни в одном слове, ни в самой безделице, а между тем, именно прибегнули к нему. Это был решительно человек, для которого не существовало сомнения вовсе… Он отвечал на все пункты, даже и не заикнувшись. На вопрос, не шпион ли Чичиков какой-нибудь и старается втайне кое-что разведывать, Ноздрёв отвечал, что шпион, что и в школе, где он с ним вместе учился, его называли фискалом и что за это его товарищи, а в том числе и он, несколько его поизмяли, так что ему нужно было после того поставить около 400 пиявок к одним вискам… На вопрос, не делатель ли он фальшивых бумажек, он отвечал, что делатель, и при этом случае рассказал анекдот про необыкновенную ловкость Чичикова… На вопрос: точно ли Чичиков имел намерение увезти губернаторскую дочку, и правда ли, что он взялся помогать и участвовать в этом деле, Ноздрёв отвечал, помогал, и что не будь он, так ничего бы и не было… Попробовали было заикнуться о Наполеоне, но и сами были не рады, что попробовали, потому что Ноздрёв понес такую околесину, в которой не только не было никакого подобия на правду, но даже ни на что не было подобия, так что чиновники, вздохнувши, отошли прочь. Один только полицмейстер, наклонивши голову, продолжал слушать, думая, не будет ли, по крайней мере, чего-нибудь дальше, да, наконец, и рукой махнул, сказавши: “Чорт знает, что такое”.

Подводя итоги по статье, нужно сказать следующее.

Грозный анафеме не предан.

Да и вообще, если его правление было так «обильно омыто кровью», почему же его тогда прозвали «Грозным», а не «Кровавым»? А меж тем в народе – казалось бы, больше всего потерпевшего от царя — за Иоанном Четвёртым закрепилось именно прозвище «Грозный». Не «Мучитель», не «Пытатель», не «Ужасный», а именно – Грозный. Между тем за Николаем Вторым – Кровавый. А у интеллигенции, особенно творческой, всё наоборот: царь, усиливший Россию в разы – плохой, а тот, при котором мы «Россию потеряли» – хороший. Невольно задумываешься: а наша ли это интеллигенция?..

Что страна имела от Иоанна Грозного? Законодательную реформу, уменьшившую тяжесть налагаемых наказаний за совершённые преступления. Военную реформу, включая модернизацию армии и превращение её в самую технически оснащённую армию Европы. Царь провёл несколько успешных войн. Обезопасил государство от набегов татар. Присоединил Сибирь. Содействовал развитию православия. Всё это как-то не вяжется с образом пьяного от крови психа в шапке Мономаха. Откуда же этот анекдотический персонаж, которым тыкают в каждого русского? За что же его так ненавидят? Казнил, вроде бы поменее других, государство упрочил, расширил. Так за что же?

Да вот за это за самое! Он создал самое мощное государство в Европе. Огромное по территории и богатствам. Третий Рим. И это ужаснуло правителей Европы. Это вызвало к жизни ту русофобию, которую мы наблюдаем сейчас – смесь страха и жадности. Кстати, о жадности. Грозный ввёл монополию на внешнюю торговлю. «Деловые люди» такого не прощают.

Внутренняя оппозиция была порождена ущемлением интересов крупных феодалов. В результате военной реформы они вынуждены были потесниться перед воеводами простого происхождения и подчиняться общевоинской дисциплине. Фактически получалось так, что реформы, шедшие государству на пользу, были во вред крупным феодалам. Интересы России и боярства вошли в прямое противоречие. Знати было непонятно, как это их интересами и привилегиями можно пожертвовать ради какого-то государства и населяющего его быдла.

Касательно количества жертв, выскажу такие соображения. Нравы тогда были суровые. Польский историк К. Валишевский обращал внимание на то, что происходило в Западной Европе: «Ужасы Красной площади покажутся вам превзойдёнными. Повешенные и сожжённые люди, обрубки рук и ног, раздавленные между блоками… Все это делалось среди бела дня и никого это ни удивляло, ни поражало». Католический кардинал Ипполит д’Эсте приказал в своем присутствии вырвать глаза родному брату Джулио. Шведский король Эрик XIV казнил в 1520 г. в Стокгольме 94 сенатора и епископа. Хагенбах, правитель Эльзаса, устроил праздник, на котором приглашенные мужчины должны были узнать своих жен, раздетых донага и с лицами, закрытыми вуалью. Тех, кто ошибался, сбрасывали с высокой лестницы.

Историк Александр Дмитриевич Нечволодов писал про историю Европы: «Генрих VIII, король Английский, не останавливавшийся перед казнью своих собственных жён, которых у него было несколько… Карл Смелый, герцог Бургундский, живший несколько раньше Грозного, и Людовик IX Французский совершили не менее кровавые, чем Новгородский, разгромы городов Льежа и Арраса за измену их жителей; также беспощадно жесток в борьбе со своим дворянством был известный король Датский и Шведский Христиан Второй, умерший за несколько лет до рождения Царя Иоанна Васильевича… сын и преемник Густава Вазы, Шведский король Эрик XIV, проявивший по примеру Христиана Второго в своей борьбе со Шведской знатью нисколько не меньше жестокости, чем Иоанн».

И таких примеров множество. Но символом деспотизма сделали Грозного, чьи «преступления» были рождены буйной фантазией его политических противников. Причем остриё обвинений направлено не только на личность царя, но также на Россию и русских. По поводу московского пожара англичанин Д. Горсей писал: «Бог покарал этих жалких людей, погрязших в своих вожделениях и ничтожестве, вопиющих содомских грехах; заставил их справедливо быть наказанными и терпеть тиранию столь кровавого правителя». Циничная удовлетворенность смертью десятков тысяч русских людей слышна в каждом слове.

Хотелось бы закончить заметки по теме царя и опричнины словами Карамзина: «Добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти… народ чтил в нём знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего государственного образования… и… доныне именует его только Грозным, так названным древнею Россиею более в хвалу, нежели в укоризну».

Вот и суди сам, Читатель: чьё мнение для Матери-истории более ценно – историка Карамзина или русофоба Романовичева…

Стас ОСАУЛКО
http://rusmirzp.com/2012/12/21/category/history/7590

Другие статьи в литературном дневнике:

• 15.09.2013. ***