Не забыть

Марина Павлинкина: литературный дневник

Место, куда мы собрались с друзьями, не для увеселительных праздных прогулок, не для услаждения глаза, это очень печальная туристическая Мекка.


Весь вечер и ночь и накануне меня мучил вопрос, стоит нам ехать или нет, я понимала, что мне понадобится время для того, чтобы успокоиться после его посещения.


Перед тем, как сесть в машину, я на всякий случай спросила друзей ещё раз: может, всё-таки не поедем? Мне ответили: поехали,Марин, ведь давно решили.


С утра засобирался дождь. Сначала мелкий, он лил всё сильнее и сильнее, давая автомобильным дворникам повод работать во всю мощь. Мимо нас по автостраде мчались машины с польскими, немецкими, швейцарскими, австрийскими номерами, у многих на крыше было прикреплены лыжи и сноуборды - суббота, народ ехал на знаменитый горнолыжный курорт Закопане.


Когда нас обогнала белая тойота с российскими номерами из 97-го региона, основательно заляпанная грязью, я подумала про себя: вот и москвичи, тоже на отдых едут. Но когда через пару километров мы согласно указателю свернули направо, заметили, что водитель тойоты включил аварийку и даёт задний ход, чтоб поехать по нашему маршруту - видно, промахнулся с поворотом.


Почему-то потеплело на сердце, словно встретились близкие люди.Значит, не кататься едут ребята.


Весь оставшийся отрезок пути мы то и дело поглядывали назад, проверяя, не отстали ли, не потерялись ли по до дороге ребята, снова свернув не туда.


Нет, не потерялись, даже на парковке остановились рядом и, выйдя из машины, поздоровались с нами, как со старыми знакомыми.


Перед нами вход в невысокое здание из тёмного кирпича.
Освенцим, лагерь смерти, или, как теперь принято называть - Аушвитц Биркенау.


Входные билеты бесплатно, тут сбор взимается лишь за услуги экскурсовода, но русскоговорящий гид только через полтора часа, и мы решили идти самостоятельно.


Небо нескончаемым потоком лило сверху тёплые несолёные слёзы, я набросила на голову капюшон и двинулась вперёд.


Чугунная решётка, на которой печально знаменитая на весь мир надпись: «Arbeit macht frei». Я сделала единственное фото и спрятала фотоаппарат в рюкзак, понимая, что не стану больше снимать, просто не смогу потом рассматривать эти кадры.


Двадцать четыре двухэтажных блока, между ними дорожки, засыпанные мокнущим в лужах гравием.


У каждого из этих зданий своё страшное предназначение.
Лично для меня зайти в любое из этих блоков стало испытанием, было постоянное чувство, что сейчас мне навстречу выйдет измождённый человек в полосатой робе, болтающейся на высохшем невесомом теле, и посмотрит на меня пустыми глазницами.


А за его спиной - сотни и тысячи невидимых других, сожжённых, расстрелянных, удушенных газом, заморенных голодом и измученных издевательствами. Миллион и четыреста душ, а может, и многим более, ведь никто так и не смог сосчитать до конца количество погибших здесь людей...


Перед каждым блоком и внутри размещена информация, таблички на польском, английском и иврите. Я поначалу недоумевала, потом возмущалась, никак не могла понять, почему нет ни одной надписи на русском. Пришлось переводить для друзей, не знающих иностранных языков, и было прескверно на душе, словно не заслужили погибшие здесь советские люди и их потомки даже строчки памяти на языке когда-то огромной родины...


Картинки увиденного тяжёлым грузом ложились на сердце, дорога смерти казалась осязаемой и представшей перед глазами.


Узкие нары, где узники спали по двое; бетонный пол, слегка присыпанный соломой, на котором ночевали вновь прибывшие пленные, фотографии узников с датой прибытия в концлагерь и датой их смерти - в нечеловеческих условиях немногие выдерживали больше месяца, расстрельная стена, переносная виселица, дыба, стоячая камера размером метр на метр, печи крематория...


Голова моя опускалась всё ниже. Бесконечные страдания невинно убиенных давили, словно бетонной плитой, но не было слёз.


Они потекли из глаз внезапным ручьём, когда я зашла в блок, где огромными кучами была свалена домашняя утварь: зубные щётки, щётки для обуви, тазики, чайники, жестяные банки и детские горшочки. Каждый тазик - семья, каждый горшочек - это малыш, чья короткая жизнь оборвалась в этом адском котле.


Парень и девушка, стоящие рядом со мной, с удивлением посмотрели на меня, и я, смутившись своих слёз, стала вытирать их ладонью, только они всё бежали по щекам и не хотели останавливатьтся.


Глядя на меня, мои друзья переглянулись и сказали: поехали домой.


Внезапно небо просветлело. Нам навстречу шла группа туристов с характерными для жителей Азии узкими глазами. Китайцы, японцы? Впрочем, неважно...


***


Порывистый ветер гонит стада облаков куда-то на север, поднимает с земли и уносит вдаль серебристые пелерины из только что выпавшего снега.


Смотрю в окно, а перед глазами табличка с надписью на английском, которая висит в блоке Освенцима, названном «Дорога смерти». Точно не вспомню, но сказано примерно так: тот, кто не желает помнить свою историю, должен будет пройти через неё ещё раз.


Будем помнить.



12/01/2015



Другие статьи в литературном дневнике: