На прошлой неделе дизайнер развернул в редакции студию и фотографировал меня. Ничего особенного, просто ему для предстоящих съемок – кого-то для чего-то – нужно было «пристреляться».
– Я нефотогеничная!
– Да? Kто тебе сказал? – собрав в деланном удивлении лоб, устанавливает штатив.
– У меня морщины!
– Не бойся морщин... – усмехаясь, привинчивает к камере огромный объектив.
(«Ух, какой самец!» – присвистнул бы мой муж, тот еще любитель-обскурист).
– Сейчас я попробую тебя найти, – дизайнер, прищурившись левым глазом, наставляет монстра на меня.
Фон, мощные лампы, серебряные зонты-отражатели – в окружении всех этих атрибутов фотошаманства я робею. Но – одной своей стороной, дальней, а другой, ближней, – старательно делаю романтическое лицо.
Результаты превзошли все ожидания. Вернее, никаких ожиданий не было («Я нефотогеничная!»). А результаты – получились. Впервые реакцией на мой портрет были не утешительные слова близких: «какая прелесть», «у тебя умные глаза», «внешность не главное», а – «ты красивая». Сказал незнакомый человек – с чего бы он стал мне льстить?
Похвастаться собственной красотой – это побочная цель моей заметки. Главное в другом.
«Половину твоего восхищения, или даже больше, заслужил фотограф», – ответила я незнакомцу.
Да. Меня сотни раз фотографировали, но никогда – с твердым убеждением, что фотография в первую очередь ис-кус-ство-све-та.
Объем, форма, фактура – его производные. Нет их на карточке – она плоска, тускла, и никакой сюжет, никакая идея ее не вытянут.
Я уже однажды писала о чувстве света – в связи с черно-белыми роликами из серии «Кинопробы» Энди Уорхолла. Их привозили в Москву и крутили в ЦДХ на Крымском валу. То, конечно, были не фотографии, но «живые» фотографии. Модель сажали в круг из осветительных приборов и просили – неотрывно, по возможности, не двигаясь, в течение трех минут смотреть в объектив.
Другая история, но о том же
Подмосковный городок (некогда научно-технический, сейчас – всего помаленьку).
Заходим с подругой-художницей в крохотную, почти домашнюю галерею, там выставка местного художника. Пока я любезничала со смотрительницей – мы знакомы, Ира обошла зал.
– Саша, что он оканчивал?
Листаю глянцевый буклетик: «...Московский геологоразведочный институт, работал в НИИ, учился на дизайнерских курсах...».
– А-а-а, ну понятно.
– Что? Что тебе понятно?
– Не художник.
– Как это не художник?!
Ничего себе, на стенах штук двадцать цветастых картин. На них: деревья, окна, рельсы – все выведено тщательно, нет сомнений, где дерево, а где, наоборот, паровоз; женщины и мужчины – изображены хитроумно, с секретом, мельком посмотришь, кажется одно лицо, а перенастроишь взгляд – другое. Фигуры составлены из желтых кленовых листьев, или цветов, или птиц. Пропорции соблюдены, если фигура в движении, движение выглядит естественным. Названия – «Осень», «Двое», «Одиночество», «Грусть», «Дорога», «Дождь».
– Если ты художник, то в первую очередь работаешь с фактурой – поверхностью холста, формой мазка, его объемом, цветом, светом и тенью. Воплощаешь идею живописными средствами. А не-художник идею рисует, как на уроке рисования в школе.
Ира – добрая девочка:
– В целом неплохо. Картины-то красивые, людям нравятся.
Обращается к смотрительнице:
– Нравятся?
Та кивает:
– Некоторые уже куплены.
– Главное, чтобы нравились.
История третья, о том же
– ты получила мою повесть?
– первую часть
– прочитала?
– прочитала
– общее впечатление?
– в традициях русской фантастики, не лучшей
Далее я пересказываю предыдущую историю – про «не-художника» и фактуру, заключая сформулированной на ходу художественной моралью:
– понимаешь, идея должна быть воплощена, а не нарисована, то же и с прозой, неправильный путь – использовать слово всего лишь для изложения идеи
– к слову о словах. кроме фактуры, которую ждут от художника, есть еще фактура (или отсутствие таковой), которую художник хочет донести до зрителя (примеров тьма: начиная от наскальных росписей и не заканчивая Малевичем), но суть не в этом. интересно было читать или нет?
– не очень. потому что твой сюжет – это компиляция, он собран из многих, уже заезженных сюжетных ходов: чувство вины, открытие, которое собираются использовать в неблагих целях, подслушанный разговор, преследующий зверь, блуждание по подземной пещере. ты эти ходы ничем не обновил, ничего своего в них не привнес. стойкое ощущение дежавю
– на самом деле, не совсем так (точнее, совсем не так), но это ладно
– что не совсем так?
– каждый сюжет в книге – только видимость. к примеру, первые страниц пять читаются тяжко – из-за таких фраз, как, например, о контрасте (на первой странице). похожим образом построена вся книга. но даже в при поверхностном прочтении книга совсем не о чувстве вины и т.д.
– да нет, конечно, не о нем. о чем книга, можно говорить, прочитав ее всю, а чувство вины – это сюжетный штамп. и философские рассуждения твои – тоже по большей части штампы. я не нашла в них откровений. впечатление, что ты не пишешь книгу, а складываешь ее, будто конструктор, из готовых блоков. объектное программирование – объектное писание
– да нет же! все много глубже. кстати, погружение под землю – очередная попытка подсказать читателю: «зрите в корень». к слову о словах. важно не чувство вины, а первопричина его возникновения, ты знаешь что есть прошлое?
– слушай, ты мне опять про смысл, про идею, а я тебе про фактуру слов
– я понимаю о чем ты говоришь, однако там, где уместна картина, не всегда уместна скульптура. я не спорю о силе фактуры. я не спорю о силе языка как ее носителя. но, к примеру, Эшер, карандашом делал более сильные вещи, чем многие не могут сделать глиной. я не старался, и это тоже умышленно, ваять, но раз тебе было неинтересно, значит, мне не удалось это донести до тебя. продолжение слать?
– ты только не переживай, я очень привередливый читатель. очень. мне трудно угодить. шли
Как для фотографии – чувство света, так равно для художественной литературы – чувство слова. Нет его у автора – до свидания, не надо мне захватывающих фабул, мировых идей, благородных героев, все равно я брошу книгу на первой же странице – так случилось однажды с детективом Марининой (не припомню названия). Я бы определила стиль той злосчастной страницы как неуклюжую бойкопись – оксиморон? – с частыми вкраплениями банальностей.
Ну а есть книги, над которыми забываешься. «Как живете? Чем дышите?» – «Не дышу, читаю». Потому что дышит – слово. И выбрано из многих – единственно возможное. И благодаря обрамлению бархатится обертонами (но если надо, скрипит и скрежещет, как пробка по стеклу). И вместе с другими тщательно собранными словами составляет – то ли плавный, то ли, наоборот, перебивающийся, но в любом случае уникальный ритмический рисунок.
Высшее проявление чувства слова – волшебство одной буквы.
Я заметила, что стоит иногда заменить всего одну букву в слове (нет-нет, это не игра в метаграммы) – и пожалуйста, оно как будто уже другое, хотя смысл сохранило вроде бы и прежний. Превращение сродни тому, как бледный сплющенный затворник гербария обретает вдруг цвет, объем, едва ощутимый запах весны – становится живым первоцветом.
«Солнушко» – сказавшего держать за руку долго-долго, не отпускать.
И поверить наконец в свою очарованность тем, кто сбился на «Сашаньку».
Меня легко купить за слова и буквы.
Но только пойди найди те слова и буквы, за которые меня легко купить.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.
