О государственной власти

Сергей Никулинъ: литературный дневник

(Отрывок)


«Народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое, да не видят глазами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы я исцелил их». (Iоан. XII, 40).


II.


«Машина эта давно известна миру и давно известны дела её. Это та самая машина, посредством которой в России властвовали, избивая и мучая людей, то душевно больной Иоанн IV, то зверски жестокий, пьяный Пётр, ругающийся с своей пьяной компанией над всем, что свято людям, то ходившая по рукам безграмотная, распутная солдатка Екатерина первая, то немец Бирон, только потому, что он был любовник Анны Иоанновны, племянницы Петра, совершенно чуждой России и ничтожной женщины, то другая Анна, любовница другого немца, только потому, что некоторым людям выгодно было признать императором её сына, младенца Иоанна, того самого, которого потом держали в тюрьме и убили по распоряжению Екатерины II. Потом захватывает машину незамужняя развратная дочь Петра Елизавета и посылает армию воевать против пруссаков; умерла она — и выписанный ею немец, племянник, посаженный на её место, велит войскам воевать за пруссаков. Немца этого, своего мужа, убивает самого бессовестно-распутного поведения немка Екатерина II и начинает со своими любовниками управлять Россией, раздаривает им десятки тысяч русских крестьян и устраивает для них то греческий, то индийский проекты, ради которых гибнут жизни миллионов. Умирает она — и полуумный Павел распоряжается, как может распоряжаться сумасшедший, судьбами России и русских людей. Его убивают с согласия его родного сына. И этот отцеубийца царствует 25 лет, то дружа с Наполеоном, то воюя против него, то придумывая конституции для России, то отдавая презираемый им русский народ во власть ужасного Аракчеева. Потом царствует и распоряжается судьбами России грубый, необразованный, жестокий солдат Николай; потом неумный, недобрый, то либеральный, то деспотичный Александр II; потом совсем глупый, грубый и невежественный Александр III. Попал нынче по наследству малоумный гусарский офицер, и он устраивает со своими клевретами свой манчжуро-корейский проект, стоящий сотни тысяч жизней и миллиарды рублей.


Ведь это ужасно. Ужасно, главное, потому, что если и кончится эта безумная война, то завтра может новая фантазия с помощью окружающих его негодяев взбрести в слабую голову властвующего человека, и человек этот может завтра устроить новый африканский, американский, индийский проект, и начнут опять вытягивать последние силы из русских людей и погонят их убивать на другой край света».


Л. Н. Толстой.


_________


Этот список злодеяний власти можно продолжать и продолжать: картавый каторжник по кличке партийной Ленин, узурпировав власть в России, устраивает Красный террор, уничтожая интеллигенцию, крестьян, казаков миллионами. На смену ему приходит его подельник по кличке Коба и довершает начатое, устроив Большой террор, расстреляв, репрессировав и сгноив в лагерях десятки миллионов людей.


Но вот парадокс: понимали, что происходит в стране, лишь единицы, подобно Толстому. Толпа же прославляла своих палачей, объявляя царей святыми, и мумию Ленина в мавзолее, выставив аки мощи святые, по сей день охраняет с оружием.


_________


«Но боже мой! — пишет Толстой, — как назовем мы то, когда видим, что большое число людей не только повинуются, но служат, не только подчиняются, но раболепствуют перед одним человеком, и раболепствуют так, что не имеют ничего своего: ни имущества, ни детей, ни даже самой жизни, которые бы они считали своими, и терпят грабежи, жестокости не от войска, не от варваров, но от одного человека, и не от Геркулеса или Самсона, но от человека большей частью самого трусливого и женственного из всего народа.


Как назовем мы это?
Скажем ли мы, что такие люди трусы?
Если бы два, три, четыре не защищались от одного, это было бы странно, но всё-таки возможно, и можно было бы сказать, что это от недостатка мужества: но если сто тысяч людей, сто, тысяча деревень и городов, миллион людей не нападают на того одного, от которого все страдают, будучи его рабами, как мы назовем это? Трусость ли это?


Во всех пороках есть известный предел: двое могут бояться одного и даже десять, но тысяча, но миллионы, но тысяча деревень, если они не защищаются против одного, то это не трусость, она не может дойти до этого; так же как и храбрость не может дойти до того, чтобы один ваял крепость, напал на армию и завоевал государство. Итак, какой же это уродливый порок, не заслуживающий даже названия трусости, порок, которому нельзя найти достаточно скверного названия, который противен природе и который язык отказывается назвать...»


________


Нынешняя государственная машина не отличается ни от царской, ни от советской. И, как в прежние времена, население огромной страны, страдая уродливым пороком, который противен природе, славит очередного негодяя на троне; и вновь это видят лишь единицы.


--------


«И происходило и происходит это не в одной России, — продолжает Толстой, — а везде, где существовало и существует правительство, т. е. такая организация, при которой малое меньшинство может заставлять большое большинство исполнять свою волю. Вся история европейских государств — история бешеных, всходящих один за другим на престол, глупых, развратных людей, убивающих, разоряющих и, главное, развращающих свой народ».


________


Толстой писал о государственной власти в 1905 году. Прошло 120 лет. За это время в России много раз менялось название государственного строя: Российская империя (1721–1917), Российская республика (1917–1918), РСФСР (1918–1922), СССР (1922–1991), Российская Федерация (с 1991 года).
Но суть государственной власти осталась прежней — преступной.



Другие статьи в литературном дневнике: