Для самых близких и тех кто у меня их отнимает.Мама говорит, что когда-то я просыпался с улыбкой на лице. Было это, надо полагать, году в сорок третьем. Представляете себе: кругом война, бомбардировщики, эвакуация, а я лежу и улыбаюсь… Сейчас все по-другому. Вот уже лет двадцать я просыпаюсь с отвратительной гримасой на запущенной физиономии. С.Довлатов Все ближе я стою к моему... другу, он понимал бы меня если был бы жив... — Но мы успеем попрощаться? — Конечно. Ты не думай… Таня почти оправдывалась. Ей было неловко за свое пренебрежение. За это поспешное: «Не обязательно…» Видно, я стал для нее мучительной проблемой, которую удалось разрешить. То есть пройденным этапом. Со всеми моими пороками и достоинствами. Которые теперь не имели значения… В тот день я напился. Приобрел бутылку «Московской» и выпил ее один. Мишу звать не хотелось. Разговоры с Михал Иванычем требовали чересчур больших усилий. Они напоминали мои университетские беседы с профессором Лихачевым. Только с Лихачевым я пытался выглядеть как можно умнее. А с этим наоборот — как можно доступнее и проще. Например, Михал Иваныч спрашивал: — Ты знаешь, для чего евреям шишки обрезают? Чтобы калган работал лучше… И я миролюбиво соглашался: — Вообще-то, да… Пожалуй, так оно и есть… Короче, зашел я в лесок около бани. Сел, прислонившись к березе. И выпил бутылку «Московской», не закусывая. Только курил одну сигарету за другой и жевал рябиновые ягоды… Мир изменился к лучшему не сразу. Поначалу меня тревожили комары. Какая-то липкая дрянь заползала в штанину. Да и трава казалась сыроватой. Потом все изменилось. Лес расступился, окружил меня и принял в свои душные недра. Я стал на время частью мировой гармонии. Горечь рябины казалась неотделимой от влажного запаха травы. Листья над головой чуть вибрировали от комариного звона. Как на телеэкране, проплывали облака. И даже паутина выглядела украшением… Я готов был заплакать, хотя все еще понимал, что это действует алкоголь. Видно, гармония таилась на дне бутылки… Я твердил себе: — У Пушкина тоже были долги и неважные отношения с государством. Да и с женой приключилась беда. Не говоря о тяжелом характере… И ничего. Открыли заповедник. Экскурсоводов — сорок человек. И все безумно любят Пушкина… Спрашивается, где вы были раньше?.. И кого вы дружно презираете теперь?.. Ответа на мои вопросы я так и не дождался. Я уснул… *** Я протянул руку, назвал свое имя. Она сказала: «Тася». И тотчас же выстрелила знаменитая ленинградская пушка. Как будто прозвучал невидимый восклицательный знак. Или заработал таинственный хронометр. Так началась моя погибель... ...Наутро я решил, что буду вести себя по-другому. Я думал: «Женщины не любят тех, кто просит. Унижают тех, кто спрашивает. Следовательно, не проси. И по возможности — не спрашивай. Бери, что можешь, сам. А если нет, то притворяйся равнодушным». Так началась вся эта история... С.Довлатов © Copyright: Афанасьев Сергей Сергеевич, 2014.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
