Ранней весной 2016 года, ежась от сырого ветра, я заглянул на пару минут - согреться в одну из библиотек Махачкалы. Поверх стоящего подле входа стола были сложены в горку книги. Рядом альбомный лист с надписью: «Буккроссинг». Слово тогда в наших краях новое.
Спросил у проходящей мимо библиотекарши:
– Эти книги можно взять с собой?
–Да, конечно.
Наибольший мой интерес вызвала аккуратная тёмно-синенькая книжица с загадочным названием «Во сне ты горько плакал». Имя автора – Юрий Казаков мне тогда еще абсолютно ничего не говорило. Взял и поначалу без особого энтузиазма принялся читать. И вдруг обожгло и на едином дыхании прочёл рассказ «Во сне ты горько плакал». Восхитился. А в душе разлилось ни с чем несравнимое чувство удовольствия от открытия нового раннее неизвестного мне большого писателя. Потом, лет через 5, я просмотрел его старое интервью в «Школе злословья», в котором, пересказывая содержание «невероятного», по его словам, рассказа «Арктур-гончий пёс», он назвал Юрия Казакова лучшим из писателей поколения шестидесятников, «гениальным писателем». Отмечу, что сам Аксёнов не всегда относился к писателю с таким подчёркнутым восхищением. По его писаниям 1980-х гг. вполне очевидно, что в ту пору себя он ставил явно выше Казакова. Отзывался о нём с симпатией и уважением, но одновременно и снисходительно, как к таланту, но и только. И вот на 8-м десятке, незадолго до своей смерти столь высокая оценка. Она не случайна, как не случайна и ее запоздалость. "Большое видится на расстоянии". 1980-е гг. – это эпоха двух тенденций в советской литературе: западнической/либеральной и почвенической/державно-патриотической. Несмотря на робкие попытки двух лагерей присвоить Казакова себе – ни для кого он в полной мере своим не так и не стал. Это касается не только его противоречивых воззрений. Тут есть момент органический, опирающийся, что называется на состав его крови. Большинство произведений вождей данных лагерей глубоко злободневны, политизированы (и потому часто забыты), а тут совсем иное. Казаков глубже и шире любых политических доктрин, шире, как музыка Баха глубже и шире "суперхита"-однодневки. Его слово в равной степени пронизано светом Поленовских пейзажей средней полосы и северного поморья, а также, что особенно важно – сочным, густым тоном виолончели. И конечно его уникальным обонянием. Потому неудивительно что один из его знаменитейших рассказов посвящён слепому псу — Арктуру. Есть в этом его, на первый взгляд обыкновенном, едва ли ни детском рассказе, нечто титаническое, античное как и во многих строчках Юрия Казакова. Это бегство от сытого и привычного покоя к свободе. Не спроста писатель дал псу имя немеркнущей голубой звезды.
Во время обсуждения творчества Казакова в программе Игоря Волгина «Игра в бисер» один из его участников назвал писателя неореалистом. Действительно, есть что-то общее между стилистикой этого направления в итальянском кинематографе 1950-х гг. и целого ряда его рассказов. По свидетельству Евтушенко, их с Юрием Казаковым поколением выросло не на марксизме или тем паче — пресловутом соцреализме, а на итальянском неореализме с его принципом: «нет маленьких страданий, нет маленьких людей — вот чему научил нас заново итальянский неореализм». Действительно, во многих рассказах фигурируют ничем на первый взгляд не примечательные маленькие люди из деревни. Маленькие люди, обуреваемые вопросами и страстями вселенского масштаба. Скудный быт. Суровые северные пейзажи. Но есть и кардинальные различия. Неореалисты отказывались от музыки и монтажа, напротив в творчестве Казакова игравших чрезвычайно важную роль. Кстати, мне думается, что из его музыкального начала не только мелодичность его текстов, но и особый монтаж – поиск ритма его сюжетов. Удивительные диалоги, полные взаимной глухоты, отчуждения и словно бы обращенные куда-то вовнутрь собственного бытия, вкупе с вздохом леса, всплеском ручья, шёпотом неспокойной совести, и создают особое экзистенциальное эхо, порождавшее особую, неповторимую метафизическую музыку казаковских текстов. Вот в этом эхе, расходящейся по нервам, венам и капиллярам удивительной гамме отголосков, созвучий-раззвучий ни с кем не сравнимый феномен его прозы… Казаков всегда не подражал, а отталкивался: от музыки, кинематографа, Хемингуэя, Бунина, Паустовского и потому всегда неизменно оставался оригинальным, особенным, одиноким. Много говорили об их влиянии на его стиль, он же подчёркивал, что они повлияли на него только нравственно, своей честностью и правдивостью, порой доходящих до грубости. «Так и нужно!» – восклицал Юрий Павлович.
Литературные критики вечно пытались как-нибудь классифицировать Юрия Казакова, чаще всего прививая к течению «деревенщиков», прикалывали к нему ярлычок со словечком «стилист». Сам он был далёк от подобной суши. В своих рассказах и даже в интервью он предстает человеком чуждым всякого сектантства, истинным сыном природы, частью стихии. Даже деревенская тема была для него не инструментом для выражения каких-то идей, а самоценным полотном. Не потому ли при чтении его рассказов невольно возникает чувство отсутствия какой-либо преграды между субъектом и объектом, впадение в состояние «чистого познания». Словно бы это лес, река, дождь и снег, улыбающиеся весеннему солнцу городские улицы, деревенские избушки, скрипучие половицы и ставни, и запахи, запахи сами вдруг взялись себя описать. И еще не факт, чтобы у них вышло лучше. Наверняка это наивное сравнение, но что-то в нём всё же есть.
И еще немного местного колорита. На махачкалинской книжной ярмарке «Тарки-Тау» осенью 2021 года издатель тома казаковской публицистики «Вечерний звон», продав мне названную книгу по сходной цене, сказал:
–Заметил, что у вас на Кавказе любят Казакова…
–Да?–удивился я.
–Ну-да, есть у меня коллега во Владикавказе – большой его почитатель.
Не могу подтвердить или опровергнуть мнение издателя, но по крайней мере, его имя никогда при мне не звучало ни на одной из местных литературных посиделок. Ну разве что пару раз кто-то неуверенно сказал, что лет тридцать назад читал его «Тедди» или еще из его рассказов для детей. Думаю об этом, и грусть меня пробирает. Ведь творчество Казакова и есть, может быть, самое настоящее золото, что не блестит, заклинание, которое возвращает «чудовищу» его прежний человеческий облик. Как многое в нас омертвело, во всём нашем обществе, если так мало мы вспоминаем нашего замечательного классика. Лично я не расстаюсь с произведениями Юрия Казакова и с их героями. Его книги всегда рядом со мной, на самой близкой книжной полке, а часто и на столе, перед глазами. Даже больше. Не будет сильным преувеличением сказать, что и внутри меня.
В этом году писателю исполняется 95, верю и надеюсь, что эта почти юбилейная дата поможет многим его потенциальным читателям сделать одно из самых благодарных открытий в их жизни.
Юсуп Идрисов, кандидат исторических наук, член Союза журналистов Республики Дагестан
