Статья Украина ведьма - Кирилл Корженко

Кандидыч: литературный дневник


«Дочь одного из богатейших сотников, хутор его находится в пятидесяти верстах от Киева, возвратилась вчера с прогулки вся избитая, едва жива. Перед смертным часом она изъявила желание, шо б отходную по ней читал ты, Хома Брут!»



Уже давно решил для себя, колорит художественных произведений оценивать с привкусом времени, эпохи, исторического рельефа. Только в таком случае раскрываются богатства граней мастерства художника. Со временем они неизбежно меркнут. Остаются только гротески, волнующие старинные формы. Антикварная ценность без пользы практического применения. А имя художника, словно мхом обрастает мифами. Кто сегодня поверит, что Вий, Гоголь списывал с окружающей его реальности.


День 19 октября начинался обычно лишь с той разницей, что к 9 часам мне надлежало явиться в Белозерскую военную районную администрацию по вопросу опекунства над племянницей. На ферму я выехал раньше обычного, чтобы успеть на прием. Уже на окраине поселка я заметил странные телодвижения. В конце каждой улицы останавливались камуфлированные пикапы всу без номеров . Из машин высаживались вооруженные люди. Каждая улица таким образом блокировалась с обеих концов. Мне удалось выскочить из поселка буквально в последние минуты.


Я мог остаться на ферме, переждать «фільтраціїні заходи» как это называют в бандеровском гестапо, но как на зло был последний день временного опекунства и необходимо было показаться пред очи чиновников для продления опекунства ещё хотя бы на несколько дней, пока из Одессы не приедет старшая дочь.


В поселок меня впустили, я показал паспорт через стекло, благо он оказался со мной среди документов на опекунство. Солдат всу начал записывать мою фамилию в чистый бланк.
«Что вы там пишите» - возмутился я, - «какое вообще имеете право останавливать без полиции?»
«Є наказ по національній гвардіі зупиняти цивільних» - неуверенно отвечал солдат.


Я со злости надавил на гашетку, завизжали колеса. Стрелять вслед не станут, я предъявил паспорт, а без полиции останавливать не имеют права. Как бумага из мусорного бака кругом носятся обрывки законности, ловишь их на лету в приступе последней надежды. Не хватало ещё посреди улицы по глупому отовариться повесткой в военкомат. Побегаете за мной, как в Простоквашино Шарик с фоторужьем бегал за зайцем.


Моя улица уже была блокирована с двух сторон, бандеровцы действовали по отработанной, видимо схеме – всех впускать, никого не выпускать. Я заехал во двор, успел закрыть ворота, когда подъехал микроавтобус цвета хаки. Стучались они не долго, практически сразу начался штурм. Я отступил в дом, закрыл железную дверь, теперь будь что будет.


Ещё год назад когда русская армия оставила Херсон, было предчувствие, что самыми жестокими будут последние месяцы пребывания всу в Херсоне. Куда подевалось самовлюбленное, хвастливое хохлацкое высокомерие. Появилась озлобленность загнанного в угол зверя. Я ждал этого, семью успел отправить в Россию месяц назад, очень помогли друзья во Львове и Польше. Теперь руки развязаны, сыграем в прятки.


С четверть часа бандеровцы бродили вокруг дома, тарабанили в окна и дверь – «Выходь, хуже буде!» С входной двери вылетел и упал на пол смотровой глазок, пытались курочить. Но окна не били – «Значит, ордера на обыск нет, уже бы разнесли и дверь и окна».


Я следил за их действиями из глубины комнат. Теперь я точно был похож на философа Хому Брута из гоголевского Вия – «свят круг спаси, свят круг сохрани!» Выбить окна и войти в мой дом им ничего не стоило, но оставался какой-то последний невидимый барьер, то ли моя наглость за которой бог знает что могло таиться, перспектива получить пулю в лоб если мне, например, нечего терять. Или сомнение, что действительно в доме никого нет.


Страх и неуверенность в критической ситуации останавливают бесов.


Наконец, бандеровцы отступили в сторону соседского дома, попутно обшарив мою машину. Лет пять назад я запретил соседке строить гараж впритык к своему забору, теперь я был уверен, что у меня есть пара минут, она не упустит свой шанс. Солдаты стояли спиной к моей входной двери шагах в двадцати у забора настолько увлеченные рассказом соседки, что не услышали как я открыл и закрыл дверь, спустился крыльцом и сиганул за дом где в живой изгороди притаилась маленькая калитка. Ею уже давно никто не пользовался, она память о прошлом, когда соседи свободно ходили через огороды чтобы сократить путь. Теперь пришлась кстати.


Утро было тихим, солнечным, но улицы словно вымерли и только собаки разрывались. Прохаживались патрули. Чужими дворами и огородами я пересек три улицы и оказался на центральной. Внутренний напор был такой силы, что я мог уйти незамеченным куда угодно. Но я не чувствовал необходимости. Что у них есть против меня? Мои рассказы и российский паспорт о котором они знают?! Я получил гражданство РФ ещё в 2005 году с русским паспортом много раз пересекал границу Украины когда ездил на вахты. Это преступление?


Мои рассказы, они им ненавистны как заклинания бурсака Хомы Брута. Мои рассказы их бесят, но, откровенно говоря, я для этого их и писал. Разница с философом Хомой была в том, что я не убивал панночку. Упыри и вурдалаки всеми силами ищут на меня компромат, но ничего нет. Они не видят меня, уже почти год никак не могут выковырять меня из капсулы, из моего мира. Все ниточки которые тянулись тут же обрывались, у нечистой силы не было самого главного – моих мотивов. Уголовное дело безнадежно засело в болоте. Я не имею отношения к власти, никакой. А в моих связях с русской армией в Херсоне не было корысти. Они знают, что мной что-то движет, но не могут понять что. Вот это меня раззадоривает.
Будем играть дальше.


К 10 ти часам я пришел не прием. Администрация чуть не единственное место в Белозерке где ещё теплится жизнь. На пороге столкнулся с местным шерифом Киселем. Я знаю этого пьяницу, местного браконьера в законе с юных лет, ещё когда занимался греблей. Оно сушило браконьерские сети в нашем эллинге где стояли академички.
«Что за мурло, сушит сети возле моей лодки?» - возмущался я.
«Тссс, это племянник первого секретаря райкома партии!» - шепотом предупреждали меня не связываться с ним.


Так оно и пошло, Кисель непременно был блатным при любой власти, правой рукой поселкового председателя, каким то егерем. И всякий раз я натыкался на него, то он выпиливал посадки акаций в поле, то браконьерил с ружьем в окрестностях моей фермы. Теперь племянник первого секретаря райкома партии был старшим поселковым бандеровским полицаем. Карьера, к слову, довольно типичная в рядах укр элит. Главное держать нос по ветру, вовремя менять убеждения – переобуваться в воздухе, как у нас говорят. Две категории выродков на украине – вы****ки КПСС и алкоголики.


Кисель провел меня до кабинета косым ненавидящим взглядом. Наши отношения неумолимо подходят к развязке.
Специалист по опекунству ожидала. Возник непреодолимый вопрос, нужно документально доказать родство с двоюродной племянницей. Не хватало утерянных свидетельств о рождении моей мамы и моего дяди. Они родились на спец поселении в Оренбургской области РФ в семье репрессированного поволжского немца, моего деда. С России таких документов на украину никто не вышлет. Сошлись на том, что девочку передадут моей дочери временно, пока мама находится в СИЗО и нет обвинительного приговора, а там видно будет.


Во время разговора в кабинет вошел Кисель, с видом, что ищет какие-то бумаги, на самом деле прислушивался к разговору. Старый алкоголик уже заметно тормозит и с напряженным выражением на физиономии пытается вникнуть в суть. Он выходит, а через минуту приоткрывается дверь и заглядывают двое военных. Дверь закрывается, они ждут в коридоре.
«Ну, вот, эти по мою душу» - улыбаюсь я специалисту.


В коридоре было довольно много людей, бандеровцы вежливо попросили меня пройти, на улице обыскали, забрали телефон и сумку с ключами, щелкнули наручники, натянули полупрозрачный мешок на голову и усадили в зеленый микроавтобус.


Ехали околицами как оказалось к пустому зданию средней школы, СБУшники явно не местные, короткой дороги не знают. Мешок на голове чтобы я не мог различать лиц. В здании есть те, кому не хочется быть узнанным.


В этом есть что-то странное. Меня заставляют играть в открытую те, кто боится моих глаз. Эти хохлы сильны, непобедимы только в том случае, если до зубов вооружены, а на моих руках наручники, на голове мешок.


Меня отвели на третий этаж завели в класс, усадили лицом к доске не снимая мешка, начался допрос.
- На ответ три секунды. Где ты был сегодня в 9 часов утра?
- На приеме в администрации, - с первых слов соврал я.
- Это точно?
- Поинтересуйтесь в администрации, - сообразил я, что они не будут этого делать.
- Где твой российский паспорт?
Этот вопрос мне уже задавали год назад на допросе в местном белозерском РОВД. Тогда же в голове родилась легенда:
- У меня его нет. Паспорт просрочен, его забрали российские пограничники в Крыму в прошлом году когда я возвращался из Германии домой в Херсон, - опять соврал я и тут, наверное, следует сделать лирическое отступление.


Три секунды короткое мгновение, на первый взгляд. Но в критические минуты за три секунды перед глазами проносится вся жизнь. Уже год бандеровцам не даёт покоя мой русский паспорт. Когда в детстве я смотрел фильмы про войну, мне практически всегда были неприятны идеологические моменты в кинолентах. Не потому что я что-то критически оценивал или не воспринимал, просто они казались пафосными, наигранными, неправдивыми, фанатичными.


За три секунды в бандеровском Херсоне детские воспоминания невольно переосмысливаются. Даже не в сторону отрицания. Предчувствия, особенно детские, редко бывают обманчивыми. Идеологии в советских кинолентах не могло не быть, но подавалась она режиссерами чаще всего лживо. Когда парт билет, полковое знамя ценились выше человеческой жизни редкий актер, режиссер мог показать зрителю, почему так было. В чем причина самоотверженного отношения рядовых бойцов и офицеров к атрибутам советской идеологии.


Бандеровцы в Херсоне ведут охоту за российскими паспортами примерно с таким же остервенением как фашисты охотились за парт билетами коммунистов. Русский паспорт в Херсоне как парт билет и чувствуешь как рождается в сердце невероятное сопротивление – Какого черта?! Хер вам, а не русский паспорт, делайте со мной что хотите.


- Где ваша семья?
- В России, далеко от вас.
- Когда они выехали?
- Три недели назад.
-Где конкретно в России?
- Я обязан давать показания на членов своей семьи?
- В зоне боевых действий конституционные права граждан ограничены.
Я молчал, в этом месте чувствовалось бессилие перед огромным механизмом, шестеренками, они перемелят человеческую жизнь как былинку. В таких случаях единственная защита это молчание.


- Когда вы в последний раз звонили в Россию со своего телефона?
- Сегодня, - глупо отрицать, у них мой телефон.
- Вы поддерживаете связь с российскими военными или спец службами?
- Нет, со своими родственниками и женой.
- Анна, это она?
- Да.
- Какие отношения были у вас с российской армией на территории Херсонщины?
- Они базировались на моей ферме, пользовались складами, жили в доме, солдаты на сеновале, - об этом знает всё село.
- Назовите звания, фамилии, подразделения.
-Я не знаю.
- Как это вы не знаете?
- Все были в камуфляжах без погон, фамилий мне никто не называл, удостоверений не показывал. Мы обращались друг к другу по именам. На ферме находились мои сельхоз животные, нам разрешили ухаживать за ними, кормить и поить. На этом наши отношения ограничивались.
- Вы показывали русским солдатам свой российский паспорт?
- Я уже говорил, русский паспорт у меня изъяли в Крыму.
- У нас есть показания свидетелей, что на территории вашей фермы укрывались легкие бронемашины.
- Что значит «легкие бронемашины»? Это показания людей ничего не понимающих в бронетехнике. Были военные Камазы, Уралы, бронированной техники не было. За территорией фермы находились топливозаправщики. В склады завозились и вывозились ящики, содержимое меня не интересовало.
- Русские солдаты обращались к вам с просьбами, поручениями?
- Нет.
- Вы подкармливали русских солдат?
- Нет. У них было полно своего продовольствия.
- Код вашего телефона?
- 2402.
- День и месяц начала войны? Символичная дата?
- День и месяц моего рождения.


Странное ощущение, при всей видимости моего шаткого, беспомощного положения в бандеровском Херсоне во всех ситуациях у меня необъяснимое преимущество «поймай меня, если сможешь». Божий промысел?
«Ты, добрый человек, верно, известен святою жизнью своею и богоугодными делами, и она, может быть, наслышалась о тебе».
«Кто? Я? Я святой жизни? Бог с вами, пан. Что вы это говорите! Да я, хоть оно непристойно сказать, ходил к булочнице против самого страстного четверга».


Гитлеровские крестоносцы проиграли войну под девизом – С нами бог! А советскую армию победителей вдохновляли убежденные партийные атеисты. Иисус на Голгофе меж двух разбойников – ныне же будете со Мною в раю! Часто бог помогает тем, кто менее всего достоин такой помощи.


Сила и бессилие. Сила в реальности, а бессилие в иллюзиях. Правда и ложь. Правда в реальности, а иллюзии лживы. Самая невероятная, лживая иллюзия в том, что украинцы создали сильное, процветающее, демократическое государство. Для украинской иллюзии достаточно заменить советские звезды на трезубец, переименовать улицы, запретить Пушкина и Достоевского, переписать историю и потратить на всё это сотни миллиардов долларов. Удивительно, какой бессильной бывает блестящая ложь. А я земледелец корнями в реальности я не могу позволить себе иллюзии, это прямой путь к банкротству. В каждом моем ответе привязка к земле в этом вся моя сила.


- Вы родом из Эстонии, каким образом оказались на Украине?


Три секунды на ответ, но вся жизнь проносится перед глазами. Следователь безнадежно завис в иллюзии теории заговора. Тридцать с лишним лет назад я приехал из Европы в Украину что бы построить ферму и подготовить укрытие для русской армии. Какой расчет! Трёх секунд достаточно чтобы с мешком на голове осознать его слабость, он выдохся. Остается только его добить. Как говорил Шаламов – допрос борьба двух воль, двух характеров: следователя и обвиняемого.


- Когда в Эстонии начался разгул национализма, фашизма, начались преследования русских, мои родители приняли решение уехать на родину отца в Херсон.
- Вы хотите сказать, что уехали из Эстонии от преследований? – в замешательстве переспрашивает следователь.
- Мне было 14 лет, это решение моих родителей.


В этом месте как на крутом ледяном спуске, самый опасный вираж остался за спиной, впереди плавный пологий уклон. Череда неважных вопросов, кем когда и где работал, как проходил российскую границу, таможню, какие вопросы задавали российские спец службы, как ехал через крымский мост… Кто-то корректирует вопросы следователя и мои ответы для записи в протокол. С мешком на голове лицом к доске я не вижу кто он. Как оказалось впереди был детектор лжи, полиграф. Специалист систематизировал вопросы ответы для работы с полиграфом.
«Приведите Вия! Ступайте за Вием!»
«Подымите мне веки: не вижу!»
«Не гляди!» - шепнул какой-то внутренний голос философу.


Вокруг меня кипели страсти. Как заметил Герман Гессе – то, что мы называем страстями, всего лишь трение между душой и внешним миром.


Верное наблюдение, я лишь наверняка не знаю, то ли это душа, то ли внутренний мир из которого они никак не могли выковырять меня. «И всё это моё , и всё это во мне, и всё это я! - думал Пьер. – И всё это они поймали и посадили в балаган загороженный досками».


Этот эпизод в Войне и мир называют – просветлением Пьера Безухова. То самое осознанное таинство, для которого Пьер остался в осажденной французами Москве. Толстой как и Гоголь тонко оценивают внутреннее состояние человека оказавшегося во враждебном окружении, с той лишь разницей, что философ Хома погибает, а Пьер превращается в просветленного философа. Внутренний мир графа Пьера Безухова теряет границы, он расширяется во вселенной. Мир философа Хомы очерчен мелом на полу вокруг него - понюшка табаку, пляшка горилки, старые сапоги, драный кафтан, не помогает даже Святое писание, бесы находят к нему дорогу.


Наконец, меня вывели в длинный темный коридор и велели ждать перед дверью в следующий кабинет, где я пройду сеанс на детекторе лжи. Я приподнял мешок. Где то в конце коридора раздавался крик, плачь, стоны. Кого-то били. «Нэ быйте мене, нэ быйте мене…»


Ладно я, русскоязычный с российским паспортом, но вы же своего бьёте! Всё это уже давно вышло за рамки пресловутой оккупации Украины. Гуманизм эпохи Возрождения в глубоком кризисе. Как заметил Варлам Шаламов – «обнажение звериного начала при самых гуманистических концепциях». В конце концов, прав тот, у кого дубина массивнее и ловчее. Можно фантазировать, как турки усадят Нетаньяху на скамью подсудимых в Гааге, но верится в это с трудом. Там же должен быть Зеленский – зиг председатель еврей Фунт, подставное лицо конторы Рога и копыта.


Боже мой, сколько талантливых художественных образов застрелилось под тяжестью обвинений в ксенофобии и антисемитизме! А тем временем маленький еврейский клоун превратился в диктатора.


Дверь из кабинета открылась, стоны громко разнеслись по темному коридору. Я хорошо видел людей выходивших из светлого кабинета в темный коридор. Среди незнакомых СБУшников был Кисель. Он кивал головой и был явно доволен происходящим.
«Ну, что ж, Кисель, племянник первого секретаря райкома партии, вот ты и засветился, гнида бандеровская, - подумал я. – Ты или вовремя свалишь отсюда со своими, или сядешь до конца дней своих, молчать я не буду, о том как ты участвовал в пытках».


Наверное, допрос на полиграфе заслуживает особого рассказа. В моих ощущениях он как противостояние с гоголевским Вием, борьба с проникновением в душу. Ещё одна попытка вторжения в мой внутренний мир инородного существа с прямой целью погубить меня. Для меня, вдруг, стал любопытен, притягателен феномен человеческой души, внутреннего мира, его начала где-то в далеких детских глубинах подсознания и целостная осмысленная субстанция. Внутренний мир сочетает в себе все наши способности, «цельность натуры». Чаще мы не задумываемся о структуре внутри нас, но остро ощущаем её в критических ситуациях, когда внутренний мир, душа, яростно сопротивляется бесам.


Часа через три мне вернули телефон и сумку с ключами. Как я и предполагал, дом обыскали. Возможно, что то установили, в телефон точно. Всё что происходит у нас Херсоне не является чем-то необыкновенным. Украинское общество жаждет крови.


Р.S. «А я знаю, почему пропал он: оттого, что побоялся. А если бы не побоялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать. Нужно только, перекрестившись, плюнуть на самый хвост ей, то и ничего не будет. Я знаю уже всё это. Ведь у нас в Киеве все бабы – все ведьмы».



Другие статьи в литературном дневнике: