Петр Петрович Приукрашенский теперь часто ходил пешком и оглядывал все вокруг удивленным испуганным взглядом. Водителя, как и других своих работников он сразу после новогодних праздников уволил. Никто и не думал протестовать, работники Петра Петровича как будто бы боялись чего-то большего - цунами, ядерной войны или нашествия марсиан, поэтому когда он просто их уволил, все вздохнули с облегчением. Сам же, взяв с собой, как ему казалось, самое необходимое, съехал со своего особняка в маленькую квартирку на чердаке.
Перед Новым годом Петра Петровича выгнали отовсюду. В сознании у него, сформированном просторечиями, поговорками, прибаутками и другими явлениями народной речи, факт изгнания определялся каким-то скользким и одновременно звонким как оплеуха словом «выпи…ли».
Кто-то молодой, с руками-поршнями, для доходчивости еще и двинул его на новогоднем вечере в ухо, и оно треснуло по краю, распухло и посинело как у какой-нибудь свиной головы на базаре. Запомнилось, что вместо ответа говорил испуганно, что он профессор и величина в геологии жидких полезных ископаемых. Запомнился и взгляд губернатора, проходившего мимо и посмотревшего на него как на какой-нибудь испорченный кусок мяса, хотя какое его, в сущности, было собачье дело.
Теперь же все смотрели так. И Петр Петрович, рассчитывавший первое время вернуться с триумфом, подключив свои связи в министерствах, столкнулся с отчужденным и пренебрежительным к себе отношением, как будто вместо него ходит по кабинетам та самая битая свиная голова.
- Трусость моя, вот в чем причина! – бормотал он, кутаясь и прячась в воротник, - крал как трус, надо было открыто делать, мол, так нужно… Не хуже вас, господа!
Он никак не мог понять, что происходит. И дело было не только в потерянных навсегда полезных ископаемых, людях и деньгах, происходило что-то более зловещее. Невидимая сила то давила, сжимая в комок и размазывая по тротуару, то наоборот будто бы поднимала выше домов и деревьев, и он парил над землей в разреженном как в горах воздухе. От этих странных перепадов, он порой забывал и не мог вспомнить куда шел и зачем.
Если бы он верил в загробную жизнь, то, пожалуй, решил бы, что умер, и теперь как призрак скитается по всем важным для него когда-то местам невидимый и бессильный.
- Это не я умер… - думал он, - это все вокруг умерло…
Прохожие, дома, деревья, памятники – все было холодным и мертвым, начисто лишенным смысла.
- Раньше времени не было рассмотреть, думал – вот жизнь кипит вокруг… А это ведь просто декорации. Вот, например, что за бутафория?
Он подошел к памятнику, голова которого терялась в тумане, и злобно пнул постамент. Постамент закачался, хрустнули доски, и вся конструкция сложилась, как карточный домик, подняв на Петра Петровича облака снежной и древесной пыли .
- Тьфу, тьфу, тьфу – отплевывался Петр Петрович, выбираясь на чистый воздух.
В руках он держал голову обрушенной статуи.
- Ну хоть не с пустыми руками! – усмехнулся Петр Петрович, увидев добрый знак в доставшейся ему после крушения голове.
Это была картонная голова, склеенная из полигонов, с бумажными завитыми кудряшками и бакенбардами, вытянутыми вперед челюстями и подбородком, смотревшая в никуда совершенно пустыми глазами.
- Пустая! – постучал по ней Петр Петрович, - а где рога? Ну ладно и так сойдет.
И он натянув ее себе на голову, как ни в чем не бывало, пошел дальше.
- Вот так лучше… - хихикнул он, заметив, что прохожие стали ему улыбаться и кланяться как порой бывало раньше - Вот так гораздо лучше…
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.