За стеной все шумели и шумели. Женские голоса как-то истерично прорывались сквозь бубнящий фон мужских, тонули в дыме и едкой похоти, переходя в какие-то клокочущие звуки кипящего бульона. Звенело стекло то дружно и весело, то грустно, как в последний раз.
И Ивану Мефодьевичу хотелось эффектно выйти из своей комнаты, наговорить чего-то этакого, вращая глазами и потом перейти на пониженные тона, сникнуть, запахнувшись в свой серый халат, потускнеть, добавить на прощание:
- Извините, господа, кажется я... того - и удалиться в свою комнату.
Он мысленно вставал, врывался, говорил, бил посуду и снова уходил к себе. Он понимал, что должна быть какая-то вторая часть, ведь стыдно после эффектного выхода так жалко отползать на исходные позиции.
Он сел за стол и начал составлять план, что же делать потом, после того как первое впечатление от его эффектного выхода пройдет.
- Вот получается же у других! - возмущался он.
- Но ведь и выходят они скромнее, может даже не выходят вовсе, а уже там - ответил он себе с усмешкой.
- Да, пожалуй, если не вышел вовремя - так и сиди! - добавил Иван Мефодьевич.
- Верно - поддержал он себя, - а не выпить ли нам немного шнапсу?
- Выпить-выпить! - одобрил Иван Мефодьевич, - нам и здесь довольно таки хорошо, когда есть шнапс.
- Но ведь если мы будем каждый день вот так выпивать, про нас же совсем забудут там, за дверью? - робко пробормотал он.
- Нет, завтра мы обязательно выйдем. Только вовремя.
- Завтра мы уже будем там, когда все начнется.
- Завтра мы сможем и выйти и уйти так, что не стыдно будет!
- Ай, какой чудный шнапс!
- Шнапс что надо!
- За завтра!
- За завтра, ура!
