Юбилейное

Михаил Струнников: литературный дневник

У каждого – свои юбилеи. Вот и у нас, грешников, юбилей: в эти дни или где-то около – полвека с тех пор, как началось близкое знакомство с «незаменимой» латиницей.


Не столь близкое состоялось раньше. В августе 1968 дядя (точнее – двоюродный дед, бабушкин брат) привёз с гастролей по Восточной Германии сумку. На ней, естественно, по-немецки. И что хуже всего – даже прочесть нельзя. Одни буквы нормальные, другие – не пойми что!


«Как будто нельзя писать по-человечески!»


Где-то около этого времени перечитывал старые «Мурзилки». (Что ещё делать, сидя на «больничном» после несвоевременного воспаления лёгких?) В февральском номере за тот же год – материал о «братской» Эстонии. Для кругозора – несколько эстонских слов (в памяти осталось «пяйке», солнце). И опять те же буквы! Рядом, к счастью, русскими буквами – читаемо. А эти – куда подальше!..


С ними столкнусь ещё не единожды: в пушкинском «Онегине», в «Роман-газетах». Взрослые не всегда могли правильно прочесть: как большинство тогдашних российских провинциалов, они были «дойчи». И вместо древнеримского «вале» (пожелание здоровья) звучало «фале», вместо «шарман» – «хармант», мосьё обзывали монсьёром… (Простительно: нынешние придурки на "дебилидении" открыли в средневековой Чехии короля Чарльза.) Что делать? По-разному читается эта азбука: не для немцев с французами её придумали. И не для бывших наших «братьев меньших».


Я знал к четвертому классу, что латынь – язык не латышей, а древних римлян. И были известны причины триумфа римской грамоты. Но, сколько помню, ни разу не возникло желание узнать, как же читается та или иная не наша буква.


Счастливое неведение кончилось с началом «дойчшпрахе». До конца семидесятых это был пятый класс (по-нынешнему – шестой), второй год предметного обучения. Годом ранее, на математике, открылось звучание второй и третьей букв: с ними – названия двух предпоследних, «матерных».


Теперь пришлось по полной.


Не так, впрочем, страшен бес, как те, кто его малюет.


Немецкий вариант латиницы усвоился легко. Сложнее – с самим немецким.


Первые два года его преподавала Мария Ивановна Бутылова, фанатик своего предмета. Ничего не скажу плохого: её уроки были довольно интересны. И сам немецкий поначалу заинтересовал. Взять хоть диалоги: «Ви хайст ду?» (Как зовёшься ты?) Вопрос о возрасте: «Ви альт бист ду?» Без комментариев.


У Марии Ивановны была привычка: распекая нашего брата, чередовать русские слова с немецкими. Несколько слов в итоге запомнилось (например, «циге» – коза). Во втором полугодии выступила с предложением: на уроках немецкого всем говорить только по-немецки. Головокружение от успехов! Мы в ответ: «Дер Ванька, дай дер ручку!» Идея была благополучно похоронена.


Ещё говорили, что будем писать немецкому (восточногерманскому) ровеснику. И надо, мол, тренироваться.


«Я напишу: «Здравствуй, немецкий гад!» – объявил один.


Не забылось! Нет-нет, да в шутку вверну, общаясь с лицами восточноевропейских национальностей: от западно-, центрально- и южноевропейских Бог миловал (коль не считать немцев тутошних, обрусевших – скорее немецких внуков).


Мы все, разумеется, слышали: немцы и фашисты – не одно и то же. И Марьиванна на вступительном уроке о том же калякала: что-де у них и попы были в антифашистах. (О наших батюшках этого не говорили – детям, во всяком случае.) И были, конечно, книги: не только Гауф и братья Гримм. Было кино – в основном восточногерманское. Много чего.


А всё же и тогда, и потом: при слове «немец» вспоминается не храбрый портняжка. И не Моцарт с Бетховеном (из-за них на вступительном экзамене чуть не погорел). Первое, что всплывает, – так это гуманоид с картинок в старом «Мурзилке». «Человек по всем приметам», но хуже знакомых противных дядек, на которых похож он. Хуже тем, что с ружьём-автоматом, что всё ему позволено. К тому же не говорит по-русски.


Полагалось считать: такие остались в ФРГ. А в ГДР другие… Верилось, нет ли – а всё равно какой-то сюрреализм. «Письмо другу»! Что писать? Набор глупых фраз: «Я зовусь… Я двенадцать лет стар…»? Глупых, если даже не буквально. Кому это нужно: мне, ему? Спросить, есть ли у них такие «достопримечательности», как местный наш дурак Сима Старогородский да дурочка Паша ТрананА? Из немецких книжек знал, что есть – ещё чище. Так о чём же? Чтобы "дер Фриц" прислал «дер ручку»?


Вот уж чем сроду не страдал! Такого рода низкопоклонством! Благо ни ручки не были дефицитом, ни – на тот момент – пасты к ним.


Тут можно вспомнить ещё один юбилей. В новом учебном всех, даже первоклашек, перевели с чернил на пасту. Отмена крепостного права! В других школах, видимо, ещё раньше: был о том разговор. Нас же весь предыдущий учебный год мытарили. Не было бы проблем, если бы как в начальной школе: к началу уроков – на каждой парте чернильница. Школа обеспечивала. А в чётвертом классе – приносите из дома. Кто принёс, кто нет. «Я что – кому-то обязан?» Чернильный вопрос!


И разом всё отпало. Живём!


…Письмо «другу» так и не было написано. По крайней мере – ни я, ни большинство других в этой комедии не участвовали. От «дойчшпрахе» осталось кое-что – чуть больше «военных» слов, всем прежде у нас известных.


А от латиницы куда денешься? В «интернетях» на каждом шагу. Но просто бесит, когда пишут не по-нашему «мессершмит» или какой-нибудь «Дженерал электрик». И полвека назад, и ранее хватало для них русских букв. И злой смех вызывают разговоры о полном переходе на латиницу.


Не дожить бы, однако, до «арабицы» или «китаицы». Не к ночи будет сказано.




Другие статьи в литературном дневнике:

  • 08.09.2021. Юбилейное