Детская памятьИз самых глубин выплывает грустная картинка: в лодке – туша убитого кабана. Нет, не «свинку жалко»: охотничьи рассказы давно увлекают, охотник видится героем. Чтобы он стал злодеем, чтобы его добычу было жалко, нужен другой контекст. Так что же? Картинка – в «Сельской жизни» (других газет тогда я не знал), в газету завёрнуто банное бельё, и мы в бане. Бумага обречена на уничтожение. Значит, больше не услышу я сказки о комаре-хвастуне и о сове, глупой голове. Я, не умевший ещё читать, соотносил её с этой картинкой, с этим номером. В памяти было: Я усы закручу Знакомо? Сродни хвастовству Бибигона в сказке Чуковского. Финал же – как в его «Тараканище»: Я с крыла валюсь, валюсь, Эти строки и несколько других – дидактических («в Арктику, на целину нет дороги хвастуну») прочно запомнились с той поры. Потом, в конце восьмидесятых, захотелось найти, прочесть: вдруг для внеклассной работы пригодится. Я брал из книгохранилища газеты за несколько своих последних дошкольных лет. Много нашлось знакомого. Рассказ о немецкой оккупации, прочитанный вслух дедом: оттуда – открытие, что германские аборигены (немцы, фашисты и фрицы одновременно) ещё и гитлеровцы. (Об их «царе» узнаю позже, чем о Наполеоне.) Сказка о подлом маляре, что вознёсся, «оседлав дым»: такую участь он, завистник, готовил уважаемому столяру. Сказка, к слову сказать, тувинская: тогда я не знал, позже – никаких соотнесений. Ещё – что-то вроде басен. О медведе, не понимавшем прогресса: впервые, в пять лет, услыхал это слово. И про кота-ворюгу: … Проходит год. Сыров не стало в лавке: «В тюрьму», – пояснял дедушка, читая вслух. Комар-хвастун так и не попался. И вот полвека спустя открываю в интернете: сказка Николая Грибачёва была напечатана в «Весёлых картинках». Год 1964, июль. Подвела память? Не углядел, что читают? Автор сказки был влиятельной фигурой. Могли напечатать и в «Сельской жизни», в рубрике «Для ваших ребят»: была такая до семидесятых годов. Подшивку за 1964 год я, видимо, не смотрел. Да и за последующие – так ли уж скрупулёзно? Притом какие-то номера могли быть утрачены, от некоторых страниц виднелись обрывки. Не нашёл, хотя искал, статьи о геологе, застрелившем старого эвенка. Или о том, как некто в мирные дни «побежал на лёд стрелять в Сашку». Этому злодею присудили расстрел: помню роковое слово. Точно так же, видимо, и геологу-убийце – во имя «братства народов». Но пропустил мимо ушей. Через интернет открылось другое. В тех же «Весёлых картинках», за первое полугодие – многое знакомо, узнаваемо. Запечатлелось в памяти: что-то, бывало, в работе использовал и просто так цитировал. А что-то забытое сразу всплыло. В номерах же второго полугодия – глухо. Ничто не говорит ничего ни уму, ни сердцу. Хотя иные картинки были бы интересны дошкольнику. Скажем, те, что с Карабасом-Барабасом: имя и особая примета на тот момент знакомы. Можно предположить, что взрослые избавили от встречи с бородатым страшилищем, помня, какой был испуг от Рабиндраната Тагора в «Огоньке». Что ещё в детском журнале страшного? Разве что «дядя Грипп»: далеко ему до киношной Чумы, а мог бы запомниться. Но ни этого, ни другого: как будто журнал не выписывали вообще. (Не знаю, можно ли было тогда на одно полугодие.) Или посчитали: не стоит перегружать?.. Тот год был периодом «корнейчуковщины». Тогда (вряд ли раньше) у нас появилась книга – в твёрдой обложке, с десятком цветных иллюстраций. Едва ли не всё его детское. Это в основном и читали. Нравилось всё, но больше – не самое известное: «Бибигон» с «Крокодилом». Вот вам елочка душистая, зелёная, Это оттуда. И никаких вопросов: название родной страны уже известно. А что она далека – так это для сказочных героев-африканцев. Сколь далека? Пояснили: «в Африку бегом» – для нас нереально. Да и зачем? Там и без Бармалея… Он, между прочим, среди сказочных героев остался для меня где-то на периферии. И никакого испуга не вызвали его портреты – самое страшное в той книжке. Должно быть, рубеж того возраста, когда могла напугать новая картинка, к четырём годам был пройден. Не помню, чтобы всерьёз напугало и радио. Оно – и настенное «блюдо», и настольная коробка – работало круглосуточно. Много звучало грустного, много радостного. Всё, что запомнилось, долго перечислять. Один пример – как иллюстрация. Темно, уже лежишь в постели, а тут читают «Трёх поросят» Михалкова. (Да, и такое бывало.) Волк пытает проникнуть в дом-крепость через трубу. Ещё не знаешь, чем кончится, поэтому неподдельная тревога и интерес: боишься заснуть раньше времени. Что, кроме чисто сказочного? Обрывки песен, каких потом ни разу не слышал. «Напиши мне письмо, я по письмам учу географию». Недавно нашёл в интернете: чушь, если до конца. Но тогда запомнил лишь начальные строки: о «джунглях банановых» и т. п. Другой «шедевр» – о «галстуке на груди». Уже тогда поразило: какая грудь, когда он на шее? Ещё – историческое: Ленин – в дополнение к рассказам «Мурзилки», прятки-догонялки с полицией, война красных и белых. О войне с немцами – лишь несколько хороших, хоть и грустных песен. (Слова «гражданская, Отечественная», их даты – уже второй класс.) Царское время ещё удивило: девчонку могли назвать Димкой. (Она окажется Динкой в радиоспектакле по одноимённой книге Осеевой.) Крепостной парень Илюша, поротый на конюшне, совсем не удивил: дед кое-что рассказывал. Из какой, интересно, классики этот персонаж – грамотей, так и не ставший писарем? Опять много всего! Только ни одного «последнего известия». Ни о Вьетнаме, уже известном, ни о разборках на Ближнем Востоке. О ташкентском землетрясении (1966) в тот же день объявит дедушка, он же – о гибели космонавта Комарова (а это уже перед самой школой). А ведь должно было бы быть интересным. Избирательно всё-таки наше внимание. Избирательна и память. Из всего связанного с белыми и красными лучше прочего запомнится радиоспектакль о вундеркинде Коте, юном поэте. Запомнятся – с двух раз – Котины стихи о «толстом белом генерале», запретный для детей химический карандаш... В финале – неясные, но злые слова – и выстрел. «Капрал его убил», – пояснит дед, солдат Первой мировой. Поверю, пока не увижу фильм о том же самом. Не было никакого капрала: был лётчик, прозванный Икаром. И не он убил, а его брат, белый офицер, боясь, что мальчишка выдаст. Не силён был дедушка в античной мифологии, хоть и начитан. Чаще, однако, наоборот: за Икаров, Гераклов и прочих принимаем карикатурных капралов. Или ещё каких «комаров-хвастунов», которыми и начато. Виной тому не только и не столько сюрпризы памяти. © Copyright: Михаил Струнников, 2022.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
