Новогодняя сказка?

Где-то в 1983 «Пионерская правда» оповестила: режиссёр Александр Митта снял «Сказку странствий». Девочка Марта ищет братишку Мая, похищенного разбойниками. Нечто на тему то ли «Гусей-лебедей», то ли «Снежной королевы».

«Весенние» имена давали понять: местом действия назначена Западная Европа (сказочных, разумеется, времён). Не ново было для нашего кино. Для пущего интереса – информация: Орландо, старший друг и попутчик, погибает. Сказка-трагедия: в принципе тоже не ново.
На этом всё.

Сказки в любом возрасте интересны. Тем более – когда сам что-то такое пробуешь. В родных краях по весне показывали – был далеко. Летом в Питер приехал, кинотеатр за углом – опоздал на последний сеанс.

«Вот уж чего не хватало для полного счастья!» – подумалось год спустя, когда долгожданная встреча состоялась. Не хочу никого обидеть: муторно показалось мне на «брегах Невы, с первых часов возникло желание сбежать. Как раз и сон в унисон – в дневное время. Город заняли финны – и оказались людоедами. «Кладут костры высокие, точат ножи булатные».

В «Сказке странствий» этого нет. И было бы – не самый большой был бы ужас. Хотя как снять и показать. Первая сцена, заставляющая передёрнуться: похищенного Мая пытают золотом, проверяют, в самом ли деле он остро на него реагирует. (Ради этого и похитили.) Крутят вокруг головы монету – в ответ стон, судороги. В редких фильмах о войне столь натурально.

Начинается же как новогодняя сказка: потому и показывали порой в зимние каникулы. И что за Новый год без Деда Мороза? Пусть «много веков назад, а может быть, ещё раньше»: и Санта-Клаусов ещё нет (а то, что есть, далеко не то же самое). Так ведь сказка! К чему засорять её историко-этнографической ерундой? Достаточно экзотических костюмов и некоторых экзотических (хочется верить) проблем.

Дед Мороз в том фильме вполне современный. В его наряде орудует главный злодей, похититель «золотого» мальчика. За ним гонится несчастная Марта, не думая, сможет ли что-нибудь сделать похитителям. Бежит, падает – и находит друга-покровителя. Вернее, её, окоченевшую, находит бродячий уникум Орландо (последняя, кажется, кинороль Андрея Миронова). Поэт, оружие которого не только его язык. Философ, чья сила не только в мыслях. Врач, не только вправляющий кости, но и ломающий: если желающих слишком много, хотя бы квасящий им носы. Человек эпохи Возрождения, каким его многие представляют: Леонардо да Винчи - его прообраз.

Вместе с ним – по сказочному средневековью.
Только ли? У самой границы зимы и лета – как с горы спустишься – наши герои встречают двух братьев, осушающих болото. Как осушат, пойдут в более тёплый край посуху, в обход огнедышащего дракона, поменявшего климат на ближних землях.
Труд на пользу! Прежде отец осушал, а до него дед. Качают братья воду, а та обратно стекает.
«Коммунизм строят». Таков зрительский комментарий.

Кто не струсил, те готовый нашли. На спине у дракона – земной рай. Как у Ершова: «На хвосте сыр-бор шумит, на спине село стоит». Только жители того села были заняты производительным трудом. Здесь же от этого избавлены: всё круглый год растёт само собой, само готовится. Селяне – бывшие рыцари, драконоборцы: ехали с чудищем воевать, а тут вон как вышло. Завезли «Дон Кихоты» своих «Дульсиней», детей наплодили. У всех всего по потребности, но хочется и способности проявить. Хотя бы способность веселиться.

В чём же веселье? «Прометеи-Гераклы» атакуют драконий макет. «Мы дракона не боимся, мы дракона победим!» Другие Обломовы, обливаясь потом, бурят тело дракона: добывают живой огонь для праздника.

«Дракон молчал, дракон терпел, но наконец рассвирепел». Повернул голову, разверз пасть – и следа не осталось от «феодального коммунизма». Спаслись лишь Орландо с Мартой.

Можно долго пересказывать, можно цитировать. И можно рассуждать о том, детский ли это фильм. Будет уместно вспомнить, что в пионерские годы мы изучали по истории с литературой и что учили в восьмидесятые (в основном то же самое). И какие книги выдавались без возрастных ограничений.
Одно бесспорно: фильм не для дошкольников.

Самая «современная», нестареющая цитата: «Что-то меня знобит от этого веселья». За нею – главный ужас фильма: чума.

Здесь нет пресловутого пира. Нет безумного «восславим царствие Чумы!» Только всеобщий ужас. Бесчисленные огни, что приняты нашими героями за праздничные, единственное средство защиты от наполняющей воздух заразы.

Понятны ощущения зрителя. Бутафорский дракон – однозначно сказка (благо и Чернобыль ещё впереди). Здесь же – и сказка, и мистика, и возведённая в энную степень реальность. Кто в сознательном возрасте не боялся и не боится поймать заразу? Хотя бы «канареечку трёхпёрую» – ничем ради этого не согрешая? Да мало ли что: давно ль пугали холерой? И кто не знает, что есть больные, готовые поделиться «счастьем»?

Здесь «делится» сама чума в образе женщины – вампир, питающийся не кровью, а жизнями своих жертв. То нищенкой снуёт она возле людей, поёт Лазаря: купилось дитя малое – она за палец хвать! Дело сделано: срабатывает на глазах. А то прекрасной дамой является туда, где её не ждут.

Никто не пытается контратаковать. Не делает этого и Орландо. Он не Айболит и не Вяйнемяйнен из финской «Калевалы»: он, как и все, безоружен. И никто не хочет умирать. Остаётся лишь взывать к совести женоподобного чудища.

Но вот нависла прямая угроза над теми, кто стал ему дорог.

«Уйди, тварь! Сожгу!»

Бой с полуневидимкой – почти как в американском «Золотом путешествии Синдбада», но драматичнее. «Бой неравный, бой короткий»: сблизились, она вспыхнула, взорвалась. То ли напрочь сгинула, то ли сломя голову бежала, навсегда позабыв дорогу. Её конь обернулся крысой: научно-познавательно.

«Воздух стал чистым!» (Не вредно мечтать, цитируя.) Но враг успел отомстить, дотронулся.

Герой надеялся погреться у огня – его бездыханное тело сжигают на глазах у спасённых детей. Мечтал выпить вина – прямо в рот льют горючую жидкость.
Чёрный юмор.

Вместе с Орландо горят его бумаги. Там, среди всякой алхимии, «лечение зловреднейших опухолей внутри человеческого организма». Избавил нас от чумы, от рака и поныне мрём. Тоже чёрный юмор.

Стоит ли придираться к сказке? Да, от чумы не умирают за чтением: не инфаркт. И смерть от неё не столь красива. Это смрад, исходящий от ещё живых. Это невыносимые страдания в течение нескольких дней. Римлянин Лукреций оставил свидетельство. (Да, и в «прекрасную» античность это было!) Больные, по его словам, из последних сил добирались до колодцев и бросались туда, чтобы охладить невыносимый жар.

Кто бы позволил показать такую сцену – да ещё в детском фильме? И кто пробовал показать средневековье (или ту же античность) во всей «красе»? Не феодалов-рабовладельцев, не опричников-инквизичников – простой, от сохи, народ, пахарей, городских мастеров. Каковы были их нравы? Таковы, что могли убить за нечаянное нарушение: не той рукой потянулся, не так повернулся, чёрную кошку на дорогу выпустил… И ведь можно понять: всерьёз люди верили, что по этой причине начнётся чума, татары (печенеги, викинги, мавры) набегут… Или «родной» князюшка-феодалушка дефеодализацию затеет на чужой земле. Баре подерутся – у холопов чубы затрещат, в полях хлеба запылают.

Нынешних, ни во что такое не верящих, не хочется понимать.

Едва ли не сразу возник вопрос: нельзя ли было всё это в родных костюмах-декорациях? В условной московской Руси или новгородской, псковской? Всё есть в нашем фольклоре: похищенные чудо-дети, горе-вояки, Кузьмы Скоробогатые, что из грязи да в князи. И Лихо одноглазое есть, и ведьмы-лихоманки. А то зациклились на Бабусе Ягусе, в народных сказках тоже далеко не комичной: недаром и её порой сжигают заживо.

И добрые люди - не одни лишь Иваны-дураки. Так почему бы не разъезжать по Руси непризнанному гению Леонтию? Как ещё можно его назвать, чтобы хоть какое-то созвучие с Леонардо (благо злодей Леонсио был нам тогда неведом)? И не такие встречаются в сказках.

А что чересчур нерусское в сказке? Пародия на состязательный процесс с адвокатами-прокурорами: не было у нас вплоть до царя-освободителя. Ну и что? Не было адвокатов – были «печальники». Собрался князь-воевода-посадник Леонтия вешать: будто бы за святотатство, а на деле – за чей-нибудь нос, заслуженно расквашенный. Тут как тут печальничек-нахлебник: «Не бери, родимый, грех на душу! Не пачкай белы рученьки! И не забудь: при нём дитя малое». Короче – так напел, что принял кормилец-поилец решение: похоронить обоих заживо. Вроде и руки чисты, и о чужой душе позаботился: будет ему время покаяться. И дитя по миру не пустил. Печальничек аж плясал бы: что значит судья у нас праведный! Дальше – что мы и видели: улетели погребённые заживо из башни смерти на дельтаплане. "Судья праведный" по такому случаю печальничка хотя бы за бороду оттаскал да потыкал фарисейской мордой: утрётся холоп, не обидится!

Можно представить, какой поднялся бы вой. «Очернительство! Посягательство на…!» Завыли бы печальнички-фарисеи. Они в ту пору печалились: хлеб больно дёшев. И что это мы живём лучше, чем в войну? Иные из тех по сей день печалятся: больно много всего потребляют холопы. И вообще им чересчур либерально: всё никак крепостное право не восстановится.

Как крыс подопытных использовать бы таких печальников! В полной мере на них проверить всё, чего они нам желают.

Вернёмся в сказку. По законам жанра близок финал: за избавление от чумы народ обязан помочь в поисках. Ведь и ушли-то злодеи недалеко. Для Марты у благодарных туземцев должны найтись сапоги-скороходы, шапка-невидимка, ещё что-нибудь. Против чумы это бесполезно, а тут как раз.

Но нет: герой-избавитель остался неизвестным, Марта ни при чём. О ней готова позаботиться лишь бабушка спасённых сирот, но не это ей нужно.

Вновь скитания, которых нам не покажут. «Десять лет, десять зим»! В конце концов – встреча с братом. Он давно избавился от аллергии: взамен – власть над золотом. Чего же достиг? Он не просто орудие в руках похитивших его мерзавцев: он соучастник их преступлений, большей частью бессмысленных. Того ли она хотела?

Но зло в итоге наказано. Мерзавцы гибнут при обрушении замка. Май после клинической смерти избавляется от дьявольских даров. Зато в нём открылись вдруг таланты покойного Орландо. Он даже откликается на это имя.

Вопросы, вопросы. То ли «переселение душ – уже тогда не ахти какое вольномыслие. То ли «эстафета с того света» – более подозрительно в ту пору и более значимо как сигнал о скором отказе от прямого безбожия. (Примечательно, что и герой, опередивший время, отнюдь не безбожник.) И цитаты, цитаты… Среди нестареющих – эта: «В перепёлке мышка, а в мышке таракан». (Уточним, что пожирнее он перепёлки: нам не привыкать.) У впечатлительных – «светлый» образ «Снегурочки»-чумы во сне, а то и наяву: многие об этом пишут.

Странствия между тем не кончились: новые должны начаться. Финал открытый. Есть что предполагать, о чём философствовать.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 24.12.2023. Новогодняя сказка?