Театр нашего детства

Михаил Струнников: литературный дневник

Может, и время неподходящее – да как не вспомнить? Двадцать седьмого числа – День театра. А тут и неделя детской книги: взаимосвязано.


Провинциалу минувшего века больше знаком «Театр у микрофона» на радио. Ещё – радиоспектакли для детей: много их было. Но и на сцене местного дома культуры бывали постановки: приезжали к нам с гастролями. И были вещи, достойные отдельного разговора.


Первое знакомство состоялось перед школой, в последнее лето. Детский спектакль «По щучьему веленью». Сюжет в общих чертах был уже знаком. Однако – открытия. Главный герой, оказывается, не Иван, а Емеля: это – имя, а не только прозвище. («Емеля на печи задом точит кирпичи», – дразнили соседского мальчишку, отталкиваясь от фамилии.) Исторический Емеля мне был тогда неизвестен – в отличие от Стеньки.


Постановщики явно ориентировались на довоенный фильм, внеся коррективы. Непредсказуемого говорящего попугая заменила живая обезьянка. (Не вызвала никаких эмоций, хоть видел в первый раз.) Генерала сделали похожим на генерала русского: на милиционера – так мне показалось. Его, как и в фильме, заставили сплясать – по щучьему веленью.


«Перевоспитание» царевны Несмеяны казалось следствием того же самого и не вызывало возражений. Против чего возражать? Против психиатрической помощи? Но здесь, видимо, как и в кино: Емеля очаровал игрой на гармошке и вообще весёлым своим нравом.


Очаровать августейших родителей не получилось.

Как быть? Сценическое искусство – это не кино: возможности ограничены. Но не зря у героя – сверхоружие мощнее атомной бомбы. «Ну-ка, царица, возьми в руки палку!..» И вот вам спецэффект: та под смех маленьких и больших зрителей гоняет царственного мужа вокруг трона. Пару раз ему приложила.


Тогда не вызывало ничего, кроме смеха: никаких мыслей. А сейчас? Боюсь, далеко уйдём от заданной темы. Замечу, однако: насколько помнится, ни один персонаж не пытался защитить «первую задницу» от обезумевшей супруги. С какой стати лезть в чужие разборки? Кто виноват – нет вопроса. Ну, так и получай: едва ли сполна.
Много довелось потом смотреть вариантов – этого не было ни в одном. Легко объяснить.
***


Второй, неудачный визит состоится год спустя, в начале первых летних каникул. В зал я проник бесплатно, в поисках бабушки: её, сестру ленинградского оперного певца, в нашем ДК привечали. Шёл дневной спектакль, видимо, детский, но не для самых маленьких. В названии упоминалась Африка: с чем это связано у первоклассника? Бармалея напомнил дядька с пистолетом; потом возник ещё один такой же. Говорили они по-русски, но не поймёшь: возможно, намечалась дуэль. Ничего не поняв, горе-зритель бесшумно исчез.


Едва ли не в тот же день – вечерняя афиша: «Всё началось со лжи». О культпоходе не могло быть и речи. С содержанием вкратце познакомила бабушка. Был-де мальчик Вася, врал то и дело. В итоге ему перестали верить, даже когда говорил правду. Не поверили и взрослому, когда он давал в суде правдивые показания, защищая невинного.


«Единожды солгавшему…» Классический фольклорный сюжет. Только мне показалось, что бабушка сама привирает. Взрослый Вася, судя по её словам, устроился на хорошую работу. Как же ему доверили, если на нём такое клеймо? Можно предположить: на этой своей работе он себя и скомпрометировал. И кто-то по данному поводу напомнил ему ситуацию в далёком детстве… Производственная тема, скорее всего: много такого писали, снимали. В интернете, увы, ничего не нашлось.


«Иван да Марья» тоже не нашлись. Речь не об одноимённом сказочном фильме с песнями Высоцкого: ничего общего (лишь то, что мотивы фольклорные). Место действия театральной сказки – домосковская, княжеская Русь. Должно быть, ради Идолища Поганого, былинного злодея. Имя было уже знакомо, «подвиги» неизвестны, а потому интересно. Его в самом начале, ещё заочно, представили великой бедой всей земли Русской.


А кто противостоит? Старый князь в бутафорской короне. Это чтобы понимали: он не Верейский-Болконский, а древнерусский царь. Сродни придурковатым царям-королям в киносказках Роу. Запомнилась одна его реплика: «Эй, стража! Берите, рубите Ивана!» За минуты-другую не раз и не два её повторил. У князя сын (княжич – новое для меня древнерусское слово) – хуже Несмеяны: не смеётся и даже не плачет, полная атрофия чувств да в придачу отсутствие аппетита. Заглавный герой – княжичу молочный брат: ещё одно новое понятие, тогда не до конца понятое. Ему поручено найти того, кто княжича исцелит. Нашлись три сестры, включая заглавную героиню: она и вылечит своим пением. После этого на ней захотят жениться и княжич, и его не слишком старый отец.


Кроме них, был ещё воевода: он тоже положит глаз. «Честь – фальшивая монета, плутни – капитал». С таким кредо (слова – из некрасовского водевиля) выходил он на сцену. Потом гонялся за Богдашкой, красной рубашкой (очевидно – шутом). Никаких других слов и телодвижений не осталось в памяти. Наверняка планировал сей герой заменить собою легитимных вырожденцев. Но – прошло мимо юного зрителя.


А что же Идолище? Да так себе. В былинах за ним «татарове поганые»: ради «политкорректности» сошли бы «экзотические» ливонцы. Сей злодей садится на княжеский трон, князя делает своим лакеем. Тут-то и появляется богатырь святорусский…


Как прикажете всё это представить детям? Дурака – обратно на трон (в надежде, что поумнел)? А нет – кого и что вместо? Сплошное умножение сущностей.


А зачем? Во избежание этого – за Идолищем ни царства-государства, ни даже банды. Так – лесная нечисть, злодей-одиночка. Выскочил на сцену мужик, покрытый зеленью; Иван загнал его за кулисы и там убил. (Нельзя же у зрителя на глазах: не кино.) Перед этим проникал поганец в княжеский терем под видом иноземного купца в современной одежде, подарил Марье волшебное зеркало, заразившее красавицу звёздной болезнью. Сказочные злодеи не то ещё творят – даже в адаптациях для маленьких. Исцелил её, видимо, бескорыстный Богдашка: иначе зачем он в пьесе?


Финал показался смазанным. По ходу дела упомянули мёртвую и живую воду. Представлялось: Ивана казнят или убьют, а он воскреснет. Убийца или палач – кандидат в Пиночеты: он назначит себя спасителем Отечества. Сказки на эту тему были уже знакомы. Но здесь – по названным выше причинам – всего одна смерть. Герой-победитель приходит в терем, где сын с отцом никак не поделят его невесту: та во время боя была с любимым. Князь, узрев Ивана живым, так напугался, что под ним развалился трон. Тоже спецэффект!


А что Иван? Ни князем, ни царём, ни генеральным секретарём не стал. Раскланялся – и до свидания! Сами разбирайтесь меж собой и с Пиночетами. Каждому своё! А заглавным героям – личное счастье.


В то же лето – первый кукольный спектакль. «Чанду» – якобы по мотивам индийских сказок. В действительности – окрошка из сюжетов Среднего Востока, связанных, как правило, с Ходжой Насреддином. Но откуда было знать? Был и общечеловеческий, волшебный сюжет: водяной предлагает топоры из серебра и золота вместо железного, а потом все дарит их в награду за честность. А напоследок – огнедышащий Каргаз, трёхголовый стервятник. С ним будет успешно биться юный заглавный герой, используя, кажется, подарки водяного. Этот же водяной предсказал – чтобы держать в напряжении зрителя: «Когда чёрная тень птицы накроет землю, когда узник сбросит свои оковы и наденет доспехи воина…» Были доспехи, нет ли? Если были, то откуда? Не помню. А узник – всё тот же Чанду: сел за оскорбление действием бессовестного купца.


«Купец – англичанин», – просвещал я друга-дошкольника, сам не будучи в том уверен. Хотелось блеснуть своим ничтожным знанием этой псевдобратской страны, её прошлого. Какие там англичане? Все персонажи в туземных нарядах, кроме полицейского: тот в форме европейского образца, как в индийских фильмах.


Полиция с её подзащитными доблестно эвакуировалась. Герою-победителю – искренняя благодарность всех прочих. До большего приза ещё не дорос. Был там, правда, женский персонаж, его ровесница. В Индии такие браки – обычное дело. Но это не для детской аудитории.


Я много впоследствии читал индийского, в интернете ковырялся. Никаких Каргазов не обнаружил. Что мешало назвать монстра ракшасом? Ракшасы и многоглавыми бывают, и оборотнями. Но в сказках «для бедных» – исключительно великаны-людоеды. Вот и сработали наши сказочники свою экзотику.


В завершение был выход артистов с их куклами. Тоже впервые, потому и запомнилось.


Впоследствии показывали много всякого. Ни Шекспира, ни Островского, ни чего-то ещё из классики вспомнить не могу. Но интересное было – уже для взрослых. Чего же ещё публике надо?



Другие статьи в литературном дневнике:

  • 27.03.2024. Театр нашего детства