Первый из Толстых

Из всех графов Толстых-писателей меньше всех на слуху старейший – Алексей Константинович (1817-1875): 10 октября юбилей его кончины. Многие впервые о нём узнают, добравшись до послесловия к сказке «Чёрная курица, или Подземные жители» Антония Погорельского. Под таким псевдонимом писал Алексей Перовский, родной дядя Алексея Толстого, и сказка написана им для племянника. Произведение достаточно известно, чего не скажешь об авторе.

Близко к этому – и с его племянником. Читающему люду знаком роман «Князь Серебряный». В не столь отдалённом прошлом звучали «Колокольчики мои», «Средь шумного бала», «То было раннею весной». Всегда ли вспоминался и вспоминается автор?

У Алексея Константиновича ещё многое. Три пьесы-драмы: «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Фёдор Иоаннович», «Царь Борис». На телеэкране довелось увидеть лишь вторую (дважды). Кого-то, видимо, смущало напоминание о смерти. Иван Васильевич, наш царь-рекордсмен, не дожил до возраста, в каком все послесталинские генсеки «короновались». И в «Царе Борисе» есть сомнительные моменты – больше, пожалуй, чем в «Борисе Годунове» пушкинском.

Пьесы Толстого написаны шекспировским стихом. И сам Алексей Константинович – прежде всего поэт. У него баллады о Руси домонгольской и доромановской, сатирические стихи, часто похожие на баллады. Объекты сатиры – и оппозиция (пресловутые нигилисты), и власть.

В этом его наследии есть что вспомнить, что процитировать к месту. Самое такое, пожалуй – в «Потоке-богатыре»:
Если он не пропьёт урожаю,
Я тогда мужика уважаю.

Не только к мужику-землепашцу прилагаемо: можно брать несравнимо выше. И пьянство – не единственный грех. Проиграл, проспорил по-глупому, сгноил, как гоголевский Плюшкин, – вряд ли достоин уважения больше пропойцы.

В той же балладе – колоритная картинка:
Воеводы, бояре, монахи, попы,
Мужики, старики и старухи –
Все пред ним повалились на брюхи.

Перед «московским ханом»: ведь «за ним с топорами идут палачи». Нетрудно понять. Но когда кумира творят на пустом месте, и впрямь поражает «охота лежать то пред тем, то пред этим на брюхе». И вспоминается из другого стихотворения: «в них… прямое подтвержденье дарвинизма».

Это о тех, кто пытался учение Дарвина сделать своим знаменем, о тех же нигилистах. Но и ко многим антидарвинистам, консерваторам-традиционалам прилагаемо:
Ибо если расходятся в теории вероятности,
Зато сходятся в неопрятности.

Тот же поэт в образе Козьмы Пруткова, одной их трёх «голов» которого он был. (Считается, что процитированный «Церемониал» им написан.) И на эту же тему – из баллады «Змей Тугарин»:
Неволя заставит идти через грязь;
Купаться в ней – свиньи лишь могут.

Лучше и не скажешь о тех, кто не ту, так другую грязь объявляет «историческим выбором».

А начинался творческий путь с повести «Упырь» (1841). Дядя порадовал мальчишку двенадцати лет сказкой, какую читают первоклассникам; племянник дебютировал ужастиком для «детей» совершенных лет. Уместны, по-моему, слова Толстого Льва: «Пугает, а не страшно». И не очень интересно в сравнении с гоголевским «Вием»: лично я не осилил до конца.

Впрочем, каждому своё. Лично мне милее «простые» людоеды (на приличном, разумеется, расстоянии), не брезгующие и людской кровью. Публика же тех времён обожала мистическую трансильванщину.

Алексей Константинович, насколько известно, к этой «благодатной» теме в дальнейшем не возвращался.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 10.10.2025. Первый из Толстых