Простите меня...

Масленица кончается: сегодня последний день, «прощеное воскресенье». Снег на дворе размаслился. Приносят «масленицу» из бань - в подарок. Такая радость! На большом круглом прянике стоят ледяные горы из золотой бумаги и бумажные вырезные елочки; в елках, стойком на колышках, - вылепленные из теста и выкрашенные сажей, медведики и волки, а над горами и елками - пышные розы на лучинках, синие, желтые, пунцовые... - верх цветов. И над всей этой «масленицей» подрагивают в блеске тонкие золотые паутинки канители. Банщики носят «масленицу» по всем «гостям», которых они мыли, и потом уж приносят к нам. Им подносят винца и угощают блинами в кухне.

И другие блины сегодня, называют - "убогие". Приходят нищие - старички, старушки. Кто им спечет блинков! Им дают по большому масленому блину - "на омин души". Они прячут блины за пазуху и идут по другим домам.

Я любуюсь-любуюсь "масленицей", боюсь дотронуться, - так хороша она. Вся - живая! И елки, и медведики. и горы... и золотая над всем игра. Смотрю думаю: масленица живая... и цветы, и пряник - живое все. Чудится что-то в том, но - что? Не могу сказать.

Уже много спустя, вспоминая чудесную "масленицу", я с удивленьем думал
о неизвестном Егорыче. Умер Егорыч - и "масленицы" исчезли; нигде их потом
не видел. Почему он такое делал? Никто мне не мог сказать. Что-то мелькало
мне?.. Пряник... - да не земля ли это, с лесами и горами, со зверями? А
чудесные пышные цветы - радость весны идущей? А дрожащая золотая паутинка -
солнечные лучи, весенние?.. Умер неведомый Егорыч - и "масленицы", живые,
кончились. Никто без него не сделает.

Звонит к вечерням. Заходит Горкин - "масленицу" смотреть. Хвалит
Егорыча:

- Хороший старичок, бедный совсем, поделочками кормится. То мельнички
из бумажек вертит, а как к масленой подошло - "масленицы" свои готовит, в бани, на всю Москву. Три рубля ему за каждую платят... сам выдумал такое, и всем приятность. А сказки какие сказывает, песенки какие знает!.. Ходили к нему из бань за "масленицами", а он, говорят, уж и не встает, заслабел... и в холоду лежит. Может, эта последняя, помрет скоро. Ну, я к вечерне пошел, завтра «стояния» начнутся. Ну, давай друг у дружки прощенья просить, нонче прощеный день.

Он кланяется мне в ноги и говорит - «прости меня, милок, Христа ради».

Я знаю, что надо делать, хоть и стыдно очень: падаю ему в ноги, говорю - «Бог простит, прости и меня, грешного», и мы стукаемся головами и смеемся.

- Заговены нонче, а завтра строгие дни начнутся, Великий Пост. Ты уж "масленицу"-то похерь до ночи, завтра-то глядеть грех. Погляди-полюбуйся - и разбирай... пряничка поешь, заговеться кому отдай.

Приходит вечер. Я вытаскиваю из пряника медведиков и волков... разламываю золотые горы, не застряло ли пятачка, выдергиваю все елочки, снимаю розы, срываю золотые нитки. Остается пустынный пряник. Он необыкновенно вкусный. Стоял он неделю в банях, у "сборки", где собирают выручку, сыпали в "горки" денежки - на масленицу на чай, таскали его по городу... Но он необыкновенно вкусный: должно быть, с медом.

Поздний вечер. Заговелись перед Постом. Завтра будет печальный звон. Завтра - "Господи и Владыко живота моего..." - будет. Сегодня "прощеный день", и будем просить прощенья: сперва у родных, потом у прислуг, у дворника, у всех. Вассу кривую встретишь, которая живет в "темненькой", и у
той надо просить прощенья. Идти к Гришке, и поклониться в ноги? Недавно я расколол лопату, и он сердился. А вдруг он возьмет и скажет - "не прощаю!"?

Падаем друг дружке в ноги. Немножко смешно и стыдно, но после делается легко, будто грехи очистились.

Мы сидим в столовой и после ужина доедаем орешки и пастилу, чтобы уже
ничего не осталось на Чистый Понедельник. Стукает дверь из кухни, кто-то лезет по лестнице, тычется головою в дверь. Это Василь-Василич, взъерошенный, с напухшими глазами, в расстегнутой жилетке, в розовой под ней рубахе. Он громко падает на колени и стукается лбом в пол.

- Простите, Христа ради... для праздничка... - возит он языком и
бухается опять. - Справили маслену... нагрешили... завтра в пять часов...
как стеклышко... будь-п-койны-с!..

- Ступай, проспись. Бог простит!.. - говорит отец. - И нас прости, и
ступай.
- И про... щаю!.. всех прощаю, как Господь... Исус Христос... велено
прощать!.. - он присаживается на пятки и щупает на себе жилетку. -
По-бо-жьи... все должны прощать... И все деньги ваши... до копейки!.. вся
выручка, записано у меня... до гро-шика... простите, Христа ради!..
- Его поднимают и спроваживают в кухню. Нельзя сердиться - прощеный
день.

Помолившись Богу, я подлезаю под ситцевую занавеску у окошка и открываю
форточку. Слушаю, как тихо. Черная ночь, глухая. Потягивает сыро ветром.
Слышно. как капает, булькает скучно-скучно. Бубенцы, как будто?..
Прорывается где-то вскрик, неясно. И опять тишина, глухая. Вот она, тишина
Поста. Печальные дни его наступают в молчаньи, под унылое бульканье капели.

И.С. Шмелёв. "Лето Господне"

Другие статьи в литературном дневнике:

• 23.02.2015. а жизнь летит...
• 22.02.2015. Простите меня...
• 21.02.2015. Утро и ты...
• 20.02.2015. Сказочка на ночь...
• 15.02.2015. ***
• 14.02.2015. Всё начинается с любви...
• 10.02.2015. к 125-летию Бориса Пастернака
• 04.02.2015. ***
• 02.02.2015. Улыбнись ночью